Почему русские бабушки боятся секса
В России пенсионерок принято воспринимать как бабушек, а не женщин зрелого возраста, тоже жаждущих любви. На Западе, наоборот, есть мода на сексуальность в «третьем возрасте» — но там это согласуется с новым трендом на такой жизненный проект, где заслуженному отдыху места нет. Чего в социальном и интимном плане ждут женщины пенсионного возраста, «Газете.Ru» рассказала социолог, докторант университета Лондона Анна Шадрина, исследующая эти темы в рамках диссертации «Бывшие советские женщины на пенсии в России и Великобритании: бабушки как идентичности, практики и неформальный институт социальной зашиты».
— Что такое советский и постсоветский гендерный порядок?
— Гендерный порядок — это социологический термин, полезный для объяснения властных механизмов, принятых в том или ином обществе, через призму текущих представлений о «мужском» и «женском». Говоря простым языком, это о том, как распределяется доступ к деньгами между мужчинами и женщинами и как это распределение объясняется. В обществах, где домашний труд делегируется женщинам, девочек с детства обучают навыкам заботы. Им внушают, что быть девочкой это создание уюта, чтобы всем вокруг было хорошо. Соответственно, идеологически роль активного гражданина, кормильца и создателя отводится мужчинам. Но на практике большинству женщин необходимо работать, чтобы выживать. При этом лучшие рабочие места и доступ к другим важным ресурсам, в первую очередь, достается мужчинам. Женщин поощряют инвестировать в собственное развитие и карьеру меньше, чем мужчин, поскольку считается, что если женщина будет «правильно себя вести», в один прекрасный момент явится добытчик и обо всем позаботится. С учетом того, что половина браков в наше время распадается, такой гендерный порядок ставит женщин в уязвимое положение. Если говорить про советский гендерный порядок, он был организован так, чтобы мужчины видели себя потенциальными солдатами и основной трудовой силой. Женщинам отводилась роль матери и жены, которую необходимо было совмещать с работой. Двойная нагрузка женщин и их подчиненное положение в обществе, согласно некоторым трактовкам, позволяли мужчинам пользоваться более высоким статусом, что снижало градус их недовольства тяжелым трудом и низким уровнем жизни.
— А постсоветская история разве другая?
— Постсоветская история отличается новой системой неравенства, с бедными и богатыми. Это значит, что к традиционному гендерному неравенству добавилось новое, основанное на доходах. Какая-то группа людей получила доступ к образованию за рубежом, к глобальному рынку труда. Тем же, у кого таких возможностей нет, рынок предлагает идею социального лифта через брак с богатым господином. Но эта стратегия не может работать в массовом порядке. Во-первых, чтобы иметь доступ к богатым, нужно быть богатой. Во-вторых, богатых на всех не хватит.
Это если говорить о более молодых поколениях. Для людей, обученных хорошо ориентироваться в условиях плановой экономики, постсоветская история — про «дожитие». Та часть населения, которая в 90-е утратила свои материальные и символические ресурсы, не получила возможности переучиться «под рынок». Государство заключило с ними своего рода негласный договор: от них не требуется конкурировать на новом рынке труда, но в обмен на право получать раннюю пенсию в дополнение к некоторой занятости от них ожидается, что по достижении пенсионного возраста они добровольно отдадут рабочие места получше и займут те, что остались. В дополнение эта группа получает некоторый набор бесплатного досуга в виде хора в доме культуры и путевки в местный санаторий, раз в пять лет. Есть еще сериалы и ток-шоу, в которых можно канализировать фрустрацию по поводу нового неравенства.
— Экономика трансформирует социальные роли?
— Целью капитализма, как известно, является прибыль. Максимально упрощая, капитализм идет рука об руку с политикой идентичностей: чем больше круг легитимных потребителей, тем больше разного можно продать, получив прибыль. Поэтому, во многом, личные свободы гарантированы капитализмом. Россию эти процессы, конечно, затрагивают и будут продолжать затрагивать.
Есть теории, что глобальный капитализм построит новые формы неравенства. Например, не между мужчиной и женщиной, а между женщиной с детьми и женщиной без детей.
— Многие эксперты полагают, что тренд на бездетность тем сильнее, чем выше благосостояние…
— Судя по тем исследованиям, которые читала я, благосостояние обычно позитивно влияет на решение иметь детей. Напротив, бездетность, как правило, выступает индикатором экономических катаклизмов в обществе и растущей нестабильности. Но в смысле репродуктивного сценария у России довольно уникальная история. В частности, в Западной Европе женщины всегда рожали первенца значительно позже, чем в России. Во-первых, потому, что в России все еще сильная многопоколенная семейная поддержка, расцветавшая в дореволюционном селе. Во-вторых, из-за колоссальных потерь населения, имевших место в двадцатом веке, стране нужно было восстанавливать свои трудовые ресурсы. Советская идеология ничего лучше не придумала, как усилить репродуктивное давление на женщину: до 1990-х это действовало безотказно. Первые дети рождались практически у всех женщин, и часто в 20 с небольшим. Чтобы это гарантировать, были доступны ясли, детские сады и «продленка» в школе, а также ранняя пенсия для бабушки, которая дополняла то, что не могло обеспечить государство. В России до сих пор старшее поколение поощряет молодые пары заводить детей еще до наступления финансовой независимости. Уникальное отличие России в том, что здесь родители так или иначе часто решают самую главную проблему молодых семей — жилищную.
В своей книге «Женщины без мужчин» американская исследовательницы Дженнифер Утрата анализирует, как сегодня в России выживает большое число одиноких матерей, которых по статистике 24%. Она объясняет, что, с одной стороны, государство сильно сократило те условия, которые позволяли женщинам массово становиться матерями значительно раньше, чем в Западной Европе. С другой стороны, на мужчин стало оказываться меньше давления по поводу того, чтобы они оставались в семье. Если у молодой женщины из крупного города есть перспективы карьерного развития, она с большей вероятностью постарается сначала создать некоторую ситуацию стабильности. Кроме того, с приходом психотерапевтической культуры стали появляться инструменты сопротивления репродуктивному давлению: раньше мы не знали таких слов, как «токсические отношения» или «личные границы». Впрочем, большинство женщин по-прежнему хотят становиться матерями и становятся ими.
— Вы исследуете жизнь постсоветских женщин пенсионного возраста. Какие они испытывают лишения?
— У меня нет задачи увидеть ужасное и беспросветное. Напротив, я ищу, что поддерживает достоинство и желание жить, когда женщина приняла социальную позицию бабушки, в широком смысле этого слова. В этом смысле мое исследование для меня — огромный источник вдохновения и новых смыслов. Часто вспоминаю одну из участниц моего исследования, которой на тот момент было 88 лет. Она пережила три инфаркта, передвигалась по квартире с помощью ходунков. При этом она очень хотела показать себя сильной и независимой — в какой-то момент эта женщина отбросила ходунки и стала приседать, чтобы я убедилась, что она делает зарядку каждое утро. Потом, рассказав мне историю своей жизни, она с огромной гордостью показала мне щетку для волос, которую сын привез ей из поездки. В этом сувенире для той женщины, как и для меня, был огромный заряд любви, заботы и гордости. Целая судьба человека в небольшом кусочке пластика.
— Как ваши респонденты рестроспективно вспоминают, например, свою семейную жизнь и отношения между полами?
— Здесь нужно понимать, что сама процедура вопроса во многом определяет ответ. Если спросить напрямую: «Как вам было в браке?» — большинство, наверное, будет рассказывать устоявшуюся романтическую историю.
Для женщин с советским прошлым история любви — это очень часто про то, «как мы вместе ездили отдыхать».
Но есть и неромантическая часть истории. Поскольку я собирала интервью с вдовами и женщинами в разводе, я спрашивала, что они думают про новые отношения. Большинство женщин за 60 на это отвечали, что категорически не желают новых отношений. Но мне кажется, что это не значит, что они действительно категорически против новых связей. Я, скорее, вижу этот единодушный ответ как продолжение культуры, которая начинает старить женщину уже в 30. В этой культуре представления о женской сексуальности тесно связаны с детородным возрастом.
Считается неприличным, если у «бабушки» есть собственные интересы, помимо заботы о внуках. В этом смысле «категорически нет» — это социально одобряемый ответ.
Но если дальше расспрашивать, часто можно услышать истории из серии «Поехали мы с подругой как-то в санаторий, а там…» То есть, я редко наблюдала, чтобы история жизни на пенсии представляла собой полный романтический или сексуальный вакуум. Так или иначе, многие упоминали, как им приятно получать знаки внимания и чувствовать себя нужными. Небольшая часть женщин в возрасте от 60 до 75 лет, которых я опрашивала, признавались, что находятся в активном поиске нового партнера.
— Вы опрашивали «русских бабушек» в Британии. Как с романтическим настроем в этой среде?
— Эмигрантки из России пенсионного возраста довольно часто рассказывают, что ходят на свидания вслепую, находятся в активном поиске и имеют бойфрендов. В Британии сейчас популярны фильмы про то, что сексуальность «возвращается» в жизнь с приходом «третьего возраста». Словно к завершению среднего возраста желания уснули «по естественным причинам», но потом вновь проснулись с приходом «Виагры», антивозрастных процедур и мобильных приложений для знакомств. Эта история «возобновленной» романтической жизни, конечно, связана с растущей продолжительностью жизни в западных странах и с обеспокоенностью судьбой пенсионных систем, которые, ожидается, скоро перестанут справляться с нагрузкой. Решение видится в том, чтобы люди постепенно перестали рассчитывать на пенсию, работая как можно дольше.
«Возобновленная» сексуальность в «третьем возрасте» — это часть пересмотра всего жизненного проекта, в котором больше нет места «заслуженному отдыху».
Это, конечно, влияет на то, какие истории люди выбирают рассказывать о себе в интервью.
— А как в российской культуре отражена поздняя сексуальность?
— Я, чтобы узнать ответ на этот вопрос, смотрю сериалы. Возьмем два свежих примера — сериалы «Ольга» и «Домашний арест». Тема поздней сексуальности в них, можно сказать, раскрыта. В «Ольге», в частности, есть образ «дедушки», российского пенсионера, а в «Домашнем аресте» представлена «бабушка». Мне кажется, очень показательно, как по-разному эти дедушка и бабушка показаны с точки зрения сексуальности. Наш дедушка — пенсионер, алкоголик и совершенно бесполезный член семьи, за которым все время нужен глаз да глаз. При этом сексуально он изображен удальцом, на которого все еще «западают» женщины значительно моложе его. В то же время бабушка показана крайне неприглядно. В одной из серий есть эпизод, в котором молодой чиновник, заключенный под домашний арест, одалживает у пенсионерки деньги, чтобы заплатить секс-работнице. Нас тут как бы подталкивают к идее, что молодому мужчине долго без секса нельзя. Соседка-пенсионерка одалживает ему деньги с условием, что тот сделает ей педикюр. Процедура педикюра здесь нужна, чтобы передать «крайнюю меру», на которую молодой мужчина с ресурсами готов пойти ради утоления зова плоти. То, с каким отвращением он соглашается, вероятно, должно передать аудитории определенные эмоции в отношении стареющего женского тела. Это послание, внушающее отвращение к идее женской сексуальности в поздней жизни, коррелирует с социальной ролью бабушки, от которой ожидается полное включение в жизнь детей и внуков. С другой стороны, от дедушки ожиданий меньше, в особенности учитывая то, что мужчины в России живут на 12 лет меньше женщин.
— Если вернуться к восприятию вашими респондентками нового брака или отношений, то о каких еще причинах неприятия вам рассказывали?
— Это общемировая тенденция — вдовы реже выходят замуж, чем вдовцы. Потому что, прежде всего, женщины так социализированы, что они могут о себе позаботиться сами.
Интересно, что в тех интервью, которые я собрала в России, в новом мужчине не отражено потребности потому, что его не видят ни эмоциональным компаньоном, ни экономическим партнером.
В рассказах моих собеседниц в новом партнере нет особой нужды, если репродуктивный возраст уже далеко позади. Такова была советская семейная идеология, которая объясняла, что брак — это не для удовольствия, а для пользы общего дела.
Часть женщин признавались, что не надеются встретить действительно хорошего человека, каким был бывший (чаще умерший) муж. Другая часть, напротив, говорила, что им «хватило на всю оставшуюся жизнь». Мне довелось услышать немало историй домашнего насилия и полного равнодушия бывших партнеров этих женщин к семейной жизни.
Ожидаемо сильным мотивом объяснять отсутствие интереса к романтике была роль включенной бабушки. Мне кажется, эта история, во-первых, про альтернативные романтическим источники близости и заботы. Но и про то, что ресурсами, накопленными за жизнь, не очень хочется делиться с семьей потенциального партнера. Ну и последнее, популярное среди россиянок объяснение, почему они не хотят делить жизнь на пенсии с новым партнером, звучит как «Я слишком стара для этого». Этот мотив как раз повторяет идеологическое послание массовой культуры, которая внушает неприязнь к стареющему женскому телу. Эта позиция, с одной стороны, самоограничивающая. А с другой, в ней гораздо больше безопасности, связанной с общественным одобрением, чем в открытой конфронтации эйджизма, то есть дискриминации по признаку возраста.
По материалам: “Газета.ру”
