Художник Евгений Матько об арт-рынке и новых Третьяковых
Имя художника, доцента Российского государственного художественно-промышленного университета им. Строганова Евгения Матько известно не только в России, но и за рубежом. Во многом благодаря ему искусство художественной эмали стало активно развиваться и в нашей стране еще с 90-х годов.
Техника горячей эмали напоминает непредсказуемую женщину – никогда не знаешь, какой фортель она выкинет сегодня. Эмаль наносят на поверхность металлических изделий в тонко измельченном состоянии, после чего она закрепляется с помощью обжига при высоких температурах в виде прочного и тонкого покрытия.
Красители же, нанесенные перед обжигом на металлическую основу, под воздействием температуры меняют цвет. И зачастую автор такого произведения даже не представляет, какой эффект произведет смешение красок. Это можно сравнить и с талантливой актерской игрой – не знаешь, какую эмоцию вызовешь у зрителя.
Поэтому овладеть этой техникой может преимущественно тот, кто готов к импровизациям. Неслучайно ее иногда называют «импровизацией с огнем». Вот таким виртуозом эмали и является Евгений Матько.
В 2005 году художник завоевал Гран-При международного конкурса эмальеров в Кечкемете, в Венгрии – мировом центре художественной эмали и не раз становился призером мировых конкурсов.Также Евгений Евгеньевич уже сам неоднократно организовывал выставки произведений, выполненных в этой технике, в России.
Так, недавно в Москве, во Всероссийском музее декоративного искусства прошла Международная выставка художественной эмали «Донбасс-Россия», в которой приняли участие и мастера из наших новых регионов. Эта экспозиция – замечательная инициатива Творческого Союза художников нашей страны и куратора выставки Евгения Матько.
Сам Евгений Евгеньевич родился на Донбассе и его мечта – познакомить своих земляков с эмальерным искусством. Затем выставка будет представлена в Донецком республиканском художественном музее.
Подробнее об этом, а также о судьбе студентов Строгановского училища, невозможном искусстве и новых меценатах Евгений Матько рассказал в интервью нашему изданию.
– Евгений Евгеньевич, говоря о концепции выставок «Донбасс-Россия» под вашим кураторством, вы сказали, что созидательная сила искусства способна консолидировать российское общество. Вы сейчас видите плоды этой консолидации?
– На самом деле кто-то хочет принимать участие в наших выставках, а кто-то – нет. Санкции сказываются на всех, потому что даже те эмальеры, которые раньше участвовали в экспозициях, в этот раз отказались.
Но ничего страшного! Караван идет, хотят ли эти художники принимать участие или нет. Это они сильно хорошо думают о себе, что без них ничего не состоится. Состоится!
Главное – что в полном восторге от выставки остался директор Донецкого музея. В Донецке никогда не было эмальерных выставок. За все года в ней принял участие только один эмальер из этого города.
Но времена меняются, будут и такие выставки. Почему Донецк и Луганск?
Потому что сам я родом из Донецкой области. Это моя малая Родина.
Поэтому сначала мы сделали проект «Луганск-Москва» – между Луганской академией искусств и Строгановской академией. А теперь появился эмальерный проект «Москва-Донецк».
Это очень важно и нужно. Сейчас многие Союзы приглашают Донбасс к себе и туда тоже привозят выставки. Активный процесс вовлечения местных художников идет по полной программе.
Кстати, в сентябре вторая выставка проекта «Москва-Донецк» будет проходить в Донецке.
– Как вообще сейчас развивается эмальерное искусство?
– Когда я в 1991 году впервые попал на международный симпозиум в Дзинтари, привез эмали в Москву, многие вообще не знали, что это такое, называли стеклокерамикой. Тогда это были первые ласточки. А за эти 30 лет этот вид искусства хорошо продвинулся.
Центрами эмальерного искусства традиционно остаются Питер и Москва. Но сейчас уже эмальеры развернулись и в Ростове-на-Дону. В Ярославле также образовался целый эмальерный кластер: Александр Карих, Михаил Бекетов. Минеральные Воды представляет Николай Вдовкин.
В Новокузнецке эмальеры тоже большие молодцы, очень грамотно сделали заявку, получили президентский грант и организовали большую, хорошую выставку. Если говорить о мастерах, можно также назвать имя уроженца Луганска Георгия Лиховида.
– Открывая выставку эмальерного искусства в 2020 году, Зураб Церетели сказал, что работа в технике эмали требует от художника многих знаний и умений, она необычайно эмоциональна и непредсказуемая. В чем ее непредсказуемость?
– Только чайники говорят, что все знают и умеют. Никогда серьезный эмальер не скажет заранее, что у него получится в итоге. Все ждут, что же выйдет из печи, потому что 850 градусов – это серьезная температура. А в процессе обжига очень меняются краски.
Как монументалист я не люблю никаких импровизаций. Я должен выходить на стену и четко знать, что делаю и уметь объяснить любому члену бригады его задачи.
А в эмали все наоборот – там ты всегда должен быть готов к любым импровизациям. Непредсказуемость эмали никто не отменял. Но в этом есть и своя прелесть.
– Это дорогой вид искусства?
– Нет, не очень. Он не столько дорогой финансово, сколько технологичен. Конечно, можно использовать французские и германские эмали, там цена, будь здоров какая, но можно и наши. А они не очень дорогие.
Одно время немало стоили и венгерские эмали. Но я не знаю, как обстоят дела сейчас, поскольку не могу попасть в Венгрию. Ведь границу закрыли, а раньше я часто ездил туда.
Дело не в том, что это дорогое направление, а в том, что оно очень технологичное. И из-за этой своей технологичности ни каждый художник может себе его позволить. Масляными и акриловыми красками можно красить слева направо, справа – налево. А в эмали так не получится.
– Общаетесь ли вы сейчас с эмальерами других стран, или же связь потеряна из-за международной повестки?
– Переписываемся в соцсетях, по почте. Нельзя сказать, что все потеряно. Контакты сохраняются. Им интересно, что у нас происходит, особенно венграм.
Да и австрийский профессор Кристиан Мейнер очень интересовался российским эмальерным искусством, хотел приехать в гости. Но уже тогда началась пандемия, и у него ничего не получилось.
– Перенимают ли иностранцы наш опыт?
– По крайней мере – интересуются. Сказать напрямую, что перенимают опыт, трудно. Совместная работа и симпозиумы, выставки очень важны, интересны и нужны. Причем каждый же сохраняет свое творческое лицо. Так что в этом плане жизнь продолжается.
– Вы доцент Российского государственного художественно-промышленного университета им. Строганова, знаменитой Строгановки. Как сейчас складываются творческие судьбы ваших студентов, насколько они востребованы?
– Непредсказуемо, как и раньше. Никакой государственной поддержки нет, но не надо строить иллюзий, что без господдержки все устроится. То есть о тех временах, когда у нас было распределение, и некоторые увиливали от него, можно только мечтать.
Но, тем не менее, конкурс большой. И количество мест в Строгановке увеличивается. Сейчас это уже 24 человека на место, хотя в период моей учебы было 8. И Министерство культуры хочет еще увеличивать. Спрос есть, конкурс есть, значит людям это надо.
Можно подумать, что якобы все становятся востребованными дизайнерами. Не все! И это касается всех институтов. Строгановка еще как раз более прикладная.
Все-таки в руках у нас и такие профессии, как, например, книжная графика – очень красивое, эстетическое направление. И работа у графиков интересная. Но издательств совсем немного, а маленькие издательства не всегда иллюстрируют книги. Может, закажут только обложку и все!
– В вашем творческом портфолио есть картина «Виват, Дали». Как известно, Дали был не только великий художник, но и пиарщик, как говорят сегодня…
– Суперпиарщик! Жена его, Гала, наша Елена Дьяконова, конечно, продвинула его очень сильно. У нее талант менеджера.
Сальвадор Дали, Фернан Леже – это одни из самых любимых моих художников. В 1990 е годы я создавал целую серию натюрмортов с разбитыми чашками. Есть у меня и портрет Сальвадора Дали из разбитых чашек.
«Бонжур, Леже» тоже образный натюрморт из разбитого чайника.
– Сейчас обыватель практически не знаком с творчеством современных художников. Получается, у наших мастеров нет особых пиар-талантов, чтобы громко заявить о себе?
– Конечно, хорошо, если бы художником занимались галереи, но их очень мало.То есть, каждый художник отвечает сам за себя. И хорошо, если найдется вторая Гала.
– На вас большое влияние оказал художник Оскар Рутерсвард. И в своем творчестве Вы нередко используете невозможные фигуры, в том числе при украшении церквей. Как владение этой техникой помогает не только в искусстве, но и в жизни?
– Оскар Рутерсвард – это, пожалуй, мой самый любимый художник невозможного искусства. Его невозможные фигурки просты и понятны. Тебе кажется, что ты тоже так можешь. Но на самом деле так может только Рутерсвард. Очень хороший, замечательный художник!
А что касается вашего вопроса, то напрямую – нет. Хотя косвенно, наверное, может быть.
– Современное искусство, по версии Зураба Церетели,это пространство для эксперимента. А для вас что это такое?
– Современное искусство – понятие очень сложное, путанное и неоднозначное. Я живу в искусстве.
Я художник, но не являюсь арт-критиком, чтобы кого-то оценивать и обсуждать. В этом плане я как председатель большой секции (Евгений Матько – руководитель секции «Декоративное искусство» Творческого Союза художников России – прим. ред), скорее, обожатель.
Буквально несколько лет все активно развивалось: и эмальерное искусство, и живопись. Но потом наступила пандемия, начались санкции. Сейчас все затихло. Выставочная деятельность только начинает оживать. Не только я, но и многие искусствоведы считают, что в России практически нет арт-рынка.
– А что же в этой ситуации делать художнику?
– Это не проблема художника. Для этого есть арт-критики, галеристы, вот пусть они и думают. Мы же никогда не узнаем, каким образом выживают галереи. Может, у них есть спонсоры, которые молча и спокойно их финансируют.
В перестройку это было более открыто. Сейчас же на арт-рынке вообще ничего не происходит.
– То есть меценатов днем с огнем не сыщешь, современных Третьяковых попросту нет?
– Где-то они есть, но мы о них ничего не знаем. И еще не один мой знакомый художник не сказал, что у него есть меценат.
Павел Третьяков – это частный случай. Представьте, где бы было русское искусство, если бы не было Третьякова? У нас в Эрмитаже сейчас находится ранний Пикассо и Матисс – их же покупали Иван Морозов и Сергей Щукин. Потом Третьяков вовремя подарил их коллекции городу, благодаря чему удалось сохранить их. Молодец, правильно все придумал, а Морозов и Щукин не додумали. И их коллекции были расформированы.
Кстати, во Франции почти нет раннего Пикассо и Матисса. Так что русские купцы были интересны ребята, непростые. И хочется, чтобы такие нашлись и сегодня!
Ольга Храбрых специально для «Новых ведомостей»
Фото из личного архива Евгения Матько
