Венский государственный балет на Dance Open
Главная труппа Австрии приехала в Россию впервые за 393 года своего существования, что само по себе заслуживает внимания. Впрочем, если бы это случилось лет пять назад, интерес был бы чисто академический: в те недавние времена Венский балет слыл европейской провинцией. Но в 2010 году его возглавил Манюэль Легри, этуаль Парижской оперы и прирожденный лидер, и с тех пор венцы то и дело попадают в эпицентр балетных событий: худрук решительно реформирует репертуар, одновременно прививая многонациональной труппе французские интонации.
На Dance Open венцы привезли одноактные балеты трех современных авторов, причем россиянам знаком только один из них — Патрик де Бана, бывший солист труппы Бехара: он поставил “Весну священную” в Новосибирске и сольный номер Ивану Васильеву в программе “Короли танца”, заработав репутацию хореографа-графомана. “Игры ветра”, сочиненные им для венцев в 2013 году на Концерт для скрипки Чайковского, это реноме только укрепили. Восемнадцатиминутное сочинение на двух солисток, одного премьера (Кирилл Курлаев) и пятерых корифеев отличает эклектичное суесловие хореографического текста, наложенного на музыку с очевидной небрежностью. Пространственно балет примитивен, как репетиция: построенные в шеренгу артисты синхронно исполняют заданные комбинации. Прыгучий солист разбивает шеренги советским атлетизмом двойных ассамбле, жете ан турнан и разножек. Диковатое несоответствие движений музыке явно выдается за концептуальный жест, однако сильно смахивает на обыкновенную балетмейстерскую глухоту.
В 22-минутном балете “Сумерки” (2008) на сборную музыку современных композиторов разных стран хореограф Хелен Пикетт оплела классический танец орнаментальными узорами, намекая на танец живота и прочие обольстительности балетных гурий. Надо отдать должное автору, больше десяти лет протанцевавшей у Форсайта и обучающей мир его технологии импровизации: она вовсе не злоупотребляет “форсайтовщиной” — фирменной экстремальной “расчлененкой” тела на части, движущиеся в разных плоскостях. Хореограф Пикетт предпочитает внятную графику арабесков, перекидных жете, кабриолей и прочих вполне академичных па, однако сочетает их в таком количестве и разнообразии вариантов, насыщает их такой эротичной истомой, разбрасывает по сцене людей в таком изысканном хаосе, что “Сумерки”, как и положено этому времени суток, околдовывают стремительной изменчивостью и превосходным исполнением многочисленных солистов — каждый из них отчетливо ведет свой голос в хитросплетенной партитуре балета.
Но главным открытием венских гастролей стало имя Наталии Хоречны — уроженки Братиславы, солистки знаменитого NDT, попробовавшей себя в качестве хореографа всего три года назад. Худрук Легри, мигом оценивший эти попытки, первым заказал ей целый спектакль (тот самый “Обратный отсчет” на сборную музыку, который показали в Петербурге), и теперь молодое дарование идет нарасхват. Западные критики называют Наталию Хоречну смесью Григоровича с Ноймайером. На самом деле она не похожа ни на кого — просто, как и классики, любит рассказывать танцем разные истории, что среди современных хореографов величайшая редкость. “Обратный отсчет” начинается самоубийством: герой, доказав в коротком экспрессивном монологе, что дошел до последней грани отчаяния, накидывает на шею спустившуюся с колосников петлю, и тут же его телом завладевают три дюжих молодца с обнаженными торсами и выкрашенными черным впадинами глаз — “ангелы смерти”. Поначалу кажется, что все это уже где-то было. Девы в белых поэтичных хитонах и юноши в светлых штанах танцуют лирико-патетическое адажио, которое отличается от подобных разве что насыщенностью текста — у каждой из пяти пар своя хореография. Два тела, с головой накрытых белыми полотнищами, края которых исчезают за кулисами, красиво и мучительно стремятся друг к другу — чистая цитата из Бориса Эйфмана. За телом повешенного, продолжающего стоять с петлей на шее, обнаруживается его обнаженная мужская “душа” с пронзительно-тоскливым монологом.
Но ровно в тот момент, когда от прекрасных пошлостей начинает сводить скулы, хореограф Хоречна вдруг выворачивает свой балет наизнанку. Одеревеневший “труп”, непочтительно перевернув, бревном отволакивают за кулисы; на сцену вываливается орда жизнерадостных ангелов в растрепанных париках, вовлекая в свою школярскую тусовку “душу” самоубийцы; пикантная чертовка по имени Герта Страгг отплясывает развязно-кабарешный номер, милуются пьяненькие новобрачные (причем жених уже без штанов) — словом, на сцене начинается такая кутерьма, что глаза разбегаются. При этом для каждого эпизода хореограф находит подходящую случаю изобильную лексику, легко порхая от стиля к стилю. После всех трансформаций и амбивалентностей действие вновь выруливает к вечным ценностям — духовным и хореографическим, однако уже нельзя поручиться, что “Обратный отсчет” отстаивает их всерьез.
Клоунская мистерия Наталии Хоречны многозначна и избыточна, как средневековое карнавальное действо. Фантазии, отваги и безоглядности автора хватило бы на десять обычных балетов. Эти качества столь редки в современном балетном мире, что явление словенки кажется таким же необычным, как жираф в альпийских лугах. Проницательный Легри, первым узаконивший на большой сцене фантасмагорический дар Хоречны, обеспечил своей труппе “право первой ночи” на продукцию нового хореографа, заодно доказав, что четырехсотлетнее прошлое Венского балета не превратило его в старика.
Татьяна Кузнецова
Фото: buro247.ru
По информации: Коммерсант.ru
