Наработки советских чекистов в борьбе с «идеологическими диверсиями» успешно применяются и в сегодняшней России
Москва, ликуй!
Тебе подарен
Железный…
На нем — Гагарин.
Таким стишком летом 1980-го молодые зубоскалы встретили сооруженный к Олимпийским играм на площади Гагарина в Москве знаменитый монумент из титана. Эпиграмма быстро набрала популярность, и оперативные сотрудники 5-й Службы УКГБ СССР по Москве получили задание найти и передать в руки правосудия автора. Они не имели под рукой таких могучих инструментов, как анализ мобильного трафика, социальных сетей и Больших данных. Тем не менее довольно быстро удалось установить, что стих рожден в стенах МИФИ, скорее всего, на старших курсах.
Точная локализация была невозможна. Непойманный зубоскал был духовным наследником не уважавших ни царя, ни Бога студентов царского Политехнического. По крайней мере, так гласит ведомственная легенда. Самим чекистам, из тех, что помоложе, стих очень нравился. Они декламировали его на вечеринках по поводу присвоения очередного звания и ржали как кони. Да и начальникам их было понятно, что КПСС сама так устроила, что страна давно уж не трясется от непрерывного ужаса. А в таких условиях бороться с народным юмором было бесполезно: пока искали автора шедевра, по Москве начала ходить история, что памятник механический, и ровно в полночь в День космонавтики титановый Гагарин в отчаянии воздевает руки к звездному небу…
Между тем этот эпизод оперативной истории демонстрирует глобальную проблему, породившую Пятое управление КГБ СССР. Случись это все при Сталине, нашли бы пару самых веселых студентов, вздернули на дыбу, получили бы признательные показания и расстреляли, не приводя несчастных в сознание. А что делать, если пытки и «тройки» отменили, а идеологические преступления надо пресекать?
И партия создала стройную систему управления обществом, важной, но относительно небольшой частью которой и стала «пятерка». Основную нагрузку возложили на советскую журналистику, управляли которой в отделе пропаганды ЦК КПСС. Тотальная пропаганда в СМИ, пронизывающая все умы, рождала непрерывную поддержку своих идей и партийной интерпретации повестки дня. Она была главным инструментом, но партийные и профсоюзные организации, пронизывающие все общество от цеха до семьи, были ее опорами.
СССР после 1956-го держался на реальной поддержке народа, число его сторонников было больше пресловутых 87 %, поддерживающих Путина. Когда пропаганда остановилась, а журналисты стали писать что им вздумается, никакое Пятое управление не могло уже остановить распада страны. И не для этого его создавали, оно было призвано разыскивать в массах крайне редкие попытки противостоять пропаганде ЦК КПСС и бескровно, а по возможности и без посадок купировать очаги самостоятельной мысли. Для этого создали отделы, контролировавшие соблазны Запада на каналах религиозного, туристического, студенческого, культурного и научного обмена — своеобразную контрразведку от идеологии. Эти «позиции» использовали и в личных целях. Никакого отдела по работе с молодежью не существовало, но детей (случалось и бездарных) нужных людей в вузы проталкивали офицеры действующего резерва в ведущих институтах, а три списка (по значимости — ЦК КПСС, Минвуза и КГБ) начинали составлять еще в январе.
Не стоит преувеличивать важность «пятерки» в приоритетах руководившей страной партии: главными управлениями по-прежнему были разведка и контрразведка в их классическом понимании. В период своего высшего развития численность Пятого управления с прапорщиками на входе, уборщицами и водителями не превышала 550 человек. Любой, кто осмотрит здание, выходящее на Пушечную улицу и «Детский мир» с церковью, ранее служившей проходной, поймет, что больше там и не уместить. При этом управление еще и занималось борьбой с терроризмом, исламским фундаментализмом, тоталитарными сектами, чем и сегодня занимаются все контрразведки мира. И этого хватало (помимо очень маленьких областных и городских отделов) на все 275 миллионов населения СССР — все основное делала пропаганда.
ГУЛАГ и пытки партия ликвидировала, это был консенсус коммунистов, сумевших пережить сталинские чистки. Секретным приказом по делопроизводству все сотрудники «пятерки» были обязаны немедленно сдавать в Девятое управление и ЦК КПСС материалы, полученные о людях на выборных партийных, комсомольских, советских, профсоюзных постах, и главных редакторов газет. Дела оперативного учета по ним немедленно прекращались — Коммунистическая партия навсегда усвоила уроки Сталина и никому не собиралась давать право следить за собой. За всю историю КГБ после ХХ съезда на посту председателя не было ни одного кадрового чекиста — только номенклатура ЦК. Именно ЦК КПСС был конечным арбитром во всем, журнал «Юность», невзирая на грозные письма и резолюции чекистов, мог спокойно печатать своих авторов, пока его отраслевой отдел был на его стороне.
Взамен дыбы и наганов сотрудников «пятерки» вооружили довольно неубедительной статьей 70 УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда» (распространение клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй). Последнее дело по ней летом 1988-го завел близкий знакомый Путина Виктор Черкесов. Уже тогда коллеги смотрели на него как на человека крайне не умного.
В 70-й статье было заложено свойство, задавшее стиль работы идеологических подразделений КГБ СССР на все годы: что подпадает под ее определение, на месте решали оперативные сотрудники, а часто сама агентура в творческих и научных коллективах. И если в столице или Питере личный состав изучал немногочисленное диссидентское движение, имевшее подчас худо-бедно какие-то связующие и даже организационные формы, то в провинции в антисоветчики записывали граждан, отправляющих жалобы на начальство прямо в Москву, в обход процедуры. Невнятность статьи, практическая невозможность определить четкие признаки «антисоветского деяния» породила чудовищную кашу в головах и столь же чудовищную практику. Людей лишали должностей и карьеры за сказанное в сердцах слово.
На местах руководство часто выполняло поручения руководителей, проистекавших из личных интересов, пожеланий обкомов и влиятельных людей. Например, ходила история про секретаря Московского горкома партии Гришина. Он услышал как-то, что слоны в Африке после смерти исчезают бесследно вместе с бивнями. И никто их не может найти. А в России исчезают бездомные кошки. Как ответственный за чистоту в городе он попросил по-дружески «провентилировать» вопрос знакомых из КГБ. Были собраны отчеты дворников, сотрудников метрополитена, ветеринаров, сотрудников санэпидемстанций. Выяснили, что действительно никто дохлых кошек не видел. Живых — сколько угодно, а после смерти исчезают. Может, в астрал? Гришин, говорят, удивился и забыл о кошках в тот же час. А опера ведь работали, составляли позорную неофициальную справку.
Главным рычагом в работе с творческими людьми было государственное финансирование (другого не было) проектов, премьер и выставок, возможность воплотить свои мечты, встать во главе коллектива. Этот рычаг работал даже в сталинских «шарашках», а уж в ушедшем от террора позднем СССР был могучим средством. Дабы не встать на одну доску со Сталиным и избежать массовых посадок, основным методом работы друг журналиста-шестидесятника Александра Бовина, писавший абсолютно кондиционные стихи, председатель КГБ СССР Андропов предложил профилактику — официальное предупреждение об антисоветской деятельности.
Сначала беседовали по партийной и профсоюзной линии, а в крайнем случае вызывали в управление. Далее можно уже было ждать ареста. И это работало, только самые самоотверженные люди после такого продолжали борьбу. Их уже оставались жалкие, непонятые гигантской массой народа десятки. Если разделить население царской России в 1814-м на число членов Северного и Южного общества (без учета вышедших на Сенатскую площадь солдат) и проделать это с прошедшими через суды диссидентами, получится, что декабристов на душу населения было больше.
Самым сильным ударом по пропаганде было бегство граждан на Запад из туристических групп, официальных делегаций, с научных конференций и гастролей. Никаких выездных отделов в «пятерке» не было, рекомендации на выезд давал профильный отдел (творческие союзы, религиозные организации и т. д.). Но бывали проблемы и с самыми простыми людьми. Летом 1989-го группа алеутов, прибывшая на Аляску для встречи с родственниками, осталась там в полном составе после посещения американского магазина охотничьих и рыболовных принадлежностей (потом большинство вернулось). Понятно, что сотрудники тряслись от одной мысли о возможном бегстве из их делегаций, если речь шла о мировых звездах.
Кадровики стремились разглядеть среди кандидатов на службу преданных советскому государству людей. Просмотрев сериал «Спрут» об итальянской мафии, начальник отдела кадров так характеризовал его героя, комиссара Каттани, в очереди в столовую: «Психологически невыдержанный! Чуть что — вздыхает, рыдает. С графиней связался. Слабый сотрудник, хрен бы я его на службу взял!» Но советских терминаторов взять было негде, и жизнь неизменно брала свое: кадровый состав управления мало отличался от социального среза крупного города. Практически не было сотрудников из семей, не пострадавших от сталинских репрессий. Ведомственное образование люди получали обычно уже в процессе службы, курсантов «вышки» было немного. Готовых выполнять приказы, не размышляя, вообще не было, так как размышление было главным служебным занятием. Это особенно проявилось в ходе путча 1991-го.
Людей в 60–80 годы не отправляли в тюрьмы тысячами, это считали достижением. Сотни дел были сожжены в августе — сентябре 1991-го, не имея никаких перспектив, ибо заведены были по одному принципу: надо знать все, решать будем потом. Поэтому на сообщениях агентов с фестивалей авторской песни, с квартирных концертов Цоя и панихиды Леннона, с тайных заседаний общества изучения трудов Толкиена в МГУ (на английском, с использованием псевдонимов, с иерархией и конспирацией!) стояла одна резолюция: «оперативного интереса не представляет».
В истории же заслуженно останутся самые главные судебные процессы, инициированные 5-м Управлением КГБ СССР, и документы, повлиявшие на жизнь интеллигенции в СССР.
