Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.
Эту фразу Лиля Брик вставила письмо к советскому правительству: любимую женщину Маяковского возмущало, что его почти перестали издавать. Кремлевский крошка Цахес подчеркнул строчку красным карандашом и присвоил ее — формула жила долго уже с подписью усача. Теперь, когда после гибели поэта, прошел без малого век, имеет смысл прочитать ее заново.
Вряд ли можно сомневаться, что Маяковский был очень крупный поэт. Его ранний период высоко оценил Пастернак. Им восхищалась бескомпромиссная Марина Цветаева. Его выбрал в литературные враги Сергей Есенин, а он слабаков в недруги не выбирал. Самые популярные шестидесятники — Евтушенко, Вознесенский, Рождественский — в начале пути называли себя его учениками. Совсем юная Белла Ахмадулина посвятила ему прекрасные стихи, и тогдашние молодые поэты как свидетельство таланта приводили фразу из них — «Минутной слабостью человека сумел воспользоваться пистолет».
Маяковского вспомнил Высоцкий в одной из своих лучших песен. А когда мы с ним ночью гуляли по Одессе, куда он прилетал сниматься в «Коротких встречах» Киры Муратовой, Высоцкий, говоря о современных стихотворцах, сравнивал их именно с Маяковским, который был для него чем-то вроде эталона настоящего поэта.
Сегодня по делу и без дела повторяют слово «культовый», даже косноязычного ведущего убогой телепередачи причисляют к предметам культа. Но в середине ХХ века Маяковский, как никто другой, был фигурой культовой — не только стихи, и огромная личность объединяла сплачивала молодежь. Нелегальные вечера поэзии под открытым московским небом не случайно проходили у памятника Маяковскому.
И при всем этом Маяковский, действительно, был поэт советской эпохи. Что было, то было.
Сегодня, когда мы знаем, чем все кончилось, советское время представляется жестоким, лицемерным и грязным. Но ведь в разные периоды оно было очень разным! Октябрьскую революцию радостно встретили Блок и Есенин, Станиславский и Мейерхольд, Эйзенштейн и Довженко, Малевич и Шагал. И Шаляпин до эмиграции замечательно пел «Дубинушку» — «на царя, на господ». о ненависти всех слоев населения к династии Романовых писали Керенский и Деникин. Стоит ли удивляться, что миллионы людей в стране восприняли крах монархии, как освобождение. И так бы оно, наверное, и было, если бы все закончилось Февральской революцией, выборами и демократией. Но заряд накопившейся ненависти был настолько велик, что мягкой, как сейчас сказали бы, бархатной», революции озлобленному народу показалось мало…
То, что было потом, страшно — но ведь это было потом.
Конечно, целый ряд писателей глубоко понял трагизм происходящего: Бунин с его «Окаянными днями», Горький в «Несвоевременных мыслях». Волошин в стихах той поры. В отличие от них, Маяковский пророком не оказался.
Будем, однако, справедливы. моменту революции провидцы были зрелыми людьми. А Маяковский? Автор «Облака в штанах» и Флейты-позвоночника» в семнадцатом году уже был поэтом огромного таланта, великим реформатором стиха. Но — сколько же лет было великому реформатору? А было ему 24 года. По нынешним меркам, молодой парень, почти пацан. Быть в этом возрасте блестяще талантливым естественно. Но мудрым…
У меня нет ни желания, ни права осуждать или реабилитировать молодого Маяковского. Я просто хочу разобраться, как складывалась эта огромная личность.
В первые годы советской власти не только Маяковский — вообще никто не обладал знанием, потому что обладать было нечем: самого знания попросту не существовало. Сам Ленин им не обладал — откуда было ему знать, куда приведет только начавшийся, безумный по масштабам исторический эксперимент?
Маяковский верил в неизбежность коммунизма, верил, что все уродства реальности искоренимы. Поэту не сомневался в красоте великой идеи — но кто из врагов советской власти так беспощадно издевался над советской властью, кто ее бичевал так же яростно, как «лучший и талантливейший»? «Баня» и «Клоп», десятки язвительных стихотворений — сатира гоголевской силы. Даже Маяковский не смог отмыть добела черного кобеля, но шкуру ему Владимир Владимирович попортил основательно.
Он был агитатором за новый российский режим — но вот холуем режима не был никогда. Маяковский много и восторженно писал о Ленине. Но с такой же симпатией писали о нем Есенин, Твардовский и, между прочим, Пастернак. А вот о Сталине у Маяковского лишь два промежуточных упоминания, сперва как о кабинетном сидельце («пятая дверь, он там»), потом как о докладчике на Политбюро. Конечно, это не говорит об оппозиционности поэта — скорей всего, низколобый усач просто был ему неинтересен.
В творчестве советского периода Маяковский был не столько романтик, сколько утопист. Он придумал свою советскую власть, свой пролетариат и свое светлое будущее — «Коммунизм это место, где исчезнут чиновники, и будет много стихов и песен». Он и представить не мог, что советское чиновничество раковой опухолью задушит страну, а за стихи станут сажать, а то и расстреливать. Что стало бы с Маяковским, доживи он до 37-го года — и к гадалке не ходи.
Уже в наше время выставку раннего советского искусства в Париже назвали «Великая иллюзия». Коммунизм, безусловно, был иллюзией. И столь же безусловно — великой.
Маяковскому прекрасная утопия оказалась точно по мерке, по темпераменту, по таланту. Он был искренне уверен, что «сказку сделать былью» задача куда более благородная, чем просто писать стихи. «Мне плевать, что я поэт» — это его слова. Он «всю свою звонкую силу поэта» обещал отдать «атакующему классу».
Сегодня уже понятно: когда поэт всего себя отдает политике, страдают и поэзия, и политика. До сих пор любители стихов наполняют душу строчками одного из величайших русских лириков, но их мало интересует деятельность «агитатора, горлана, главаря».
Мне кажется, к концу жизни Маяковский начал понимать, что реально творится в стране. Не случайно в последней поэме он обещал прийти в «Коммунистическое далеко» через головы не только поэтов, но и правительств. Но трезво взглянуть на катастрофическое вырождение власти, за которую он так пламенно агитировал, уже не было сил.
Пожалуй, ни один русский классик не ставил на самом себе такой трагический эксперимент. Наверное, наиболее точно описала произошедшее Цветаева: «Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил».
Лучше не скажешь.
Леонид ЖУХОВИЦКИЙ
