Как союзники планировали напасть на русских
Весной 1945 года казалось, что в Европе вот-вот наступит прочный мир. Советские и союзные силы добивали нацистов, города, ещё недавно бывшие полем боя, возвращались к мирной жизни. Однако мир, справившийся со Второй мировой войной, имел шансы немедленно свалиться в третью. В 1945 году в Лондоне прорабатывался проект операции против своих недавних русских союзников.
Хотя в апреле 1945 года в Европе ещё грохотали бои, политикам уже приходилось смотреть в будущее. Главный вопрос состоял в том, как будет устроен мир после войны. И вот здесь взгляды лидеров антигитлеровской коалиции становились всё более противоречивыми.
Советский Союз не считался сверхдержавой до Второй мировой войны. Своё место в элитном клубе он завоевал с оружием в руках. Президент США Рузвельт достаточно спокойно воспринял новую реальность. Однако совершенно иначе вёл себя премьер-министр Британии Уинстон Черчилль.
Английского политика беспокоило несколько обстоятельств. Для США на тот момент приоритетным был Тихоокеанский регион, где предстояло добить Японию. Советский Союз контролировал половину Германии, Вену с Восточной Австрией, Польшу, Чехословакию и вообще Восточную Европу. Почти во всех случаях Сталин не собирался торговаться: на занятых территориях устанавливались социалистические режимы. Однако не всё было благостно даже в союзном тылу. Социалисты составляли ядро множества партизанских группировок по всей Европе, включая Францию и Италию.
В этих странах шла полноценная, хотя и вялотекущая партизанская война. Нацистов больше не было, но подпольные ячейки мстили коллаборационистам, а то и стреляли в чиновников и полицейских.
В Греции развернулась полноценная гражданская война, где на одной стороне выступали коммунисты, а на другой напрямую действовали Британские вооруженные силы. Греческие коммунисты были разгромлены, но Черчилль видел отнюдь не приятный для себя контекст этой войны. С другой стороны, и в СССР не могли ощущать полного спокойствия насчёт своей сферы влияния.
На западе Украины действовали отряды местных националистов, в Прибалтике воевали “Лесные братья”, в Польше оставались подразделения антисоветской Армии Крайовой. Польша вообще стала головной болью для Черчилля: в Лондоне сидело эмигрантское правительство, буквально вымогавшее у англичан защиту своих интересов перед Сталиным.
У самих англичан тоже было много вопросов к Сталину. Польский вопрос, австрийский вопрос, раздел Германии на оккупационные зоны, статус Чехословакии, границы Югославии — претензий и спорных моментов хватало. Политически мотивированное насилие на ближайшие годы стало обычной проблемой Европы, а в высоких кабинетах многие хотели бы разрубить все гордиевы узлы разом.
На этом фоне Москва и Лондон быстро утратили доверие друг к другу. Рузвельт, который долго и успешно примирял Черчилля и Сталина, умер, а новый президент США — Трумэн был настроен куда более жёстко. Со своей стороны, Сталин постоянно ожидал подвоха, а события конца войны, когда немцы стремились сдаться англичанам и американцам и миллионами бежали на Запад, пытаясь избежать русского плена, провоцировали подозрения в сговоре между союзниками и нацистами. Наконец, на Черчилля влияло вполне понятное чувство страха. Британский премьер без обиняков замечал:
“У меня вызывает глубокую тревогу их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное — их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская ещё не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах?”
Когда ещё шла война, Черчилль дал распоряжение о разработке плана, получившего название “Немыслимое”. Он предусматривал атаку против СССР 1 июля 1945 года.
План, оставшийся на бумаге
Главную роль в разработке нового плана играл Объединённый штаб планирования британских сил. Работа велась в строжайшей тайне: все понимали, что, если Сталин узнает о подготовке британцами войны против СССР, это будет кратчайший путь к тому, чтобы война действительно началась.
Предполагалось одной быстрой кампанией “навязать русским волю Соединённых Штатов и Британской империи”. Забавно, что авторы этого документа сразу же начинают сомневаться в реальности поставленной цели: “Быстрый успех может побудить русских хотя бы временно подчиниться нашей воле, но может и не побудить”. Для этого требовалось разгромить силы РККА в Европе и продвинуться как минимум в глубину занятой Советами Восточной Европы, а как максимум — прорваться на территорию самого СССР.
Планировщики исходили из того, что союзный флот и воздушные силы превосходят всё, что могут выставить русские. По крайней мере, отчасти это было правдой. По сравнению с американским и английским флотами советский был крайне слаб. Вопрос о воздушной мощи выглядел уже не столь однозначно. Советская промышленность была сильно рассредоточена. До ключевых заводов и нефтепромыслов союзники просто не дотягивались.
Более эффективными считались удары по узлам коммуникаций. Однако ни у кого не было уверенности, что пути снабжения советских войск удастся парализовать даже очень интенсивными бомбежками. Против Германии союзные ВВС действовали в более благоприятных условиях, но и там успех не был абсолютным. К тому же русские, фактически не имея стратегической авиации, располагали мощными тактическими воздушными силами, были способны прикрыть наземные войска и серьёзно трепать сухопутные силы противника.
В 1945 году русским досталось множество трофейного оборудования и материалов, к тому же имелись приличные запасы, а одним из ключевых условий “Немыслимого” была скоротечность всей операции. Так что преимущества союзников в воздухе на короткой дистанции просто не успевали сказаться. Решать исход битвы предстояло на земле.
И вот здесь британские штабисты во главе с начальником Имперского генерального штаба фельдмаршалом Бруком не могли сообщить своим политическим лидерам абсолютно ничего утешительного. Англо-американских войск в Европе было довольно много. Правда, Черчилль прекрасно понимал, что общественное мнение по обе стороны Атлантики совершенно не оценит поток гробов, который неизбежно пойдёт на Запад с открытием боевых действий. Поэтому предполагалось использовать насколько возможно также польских солдат и освобождённых из лагерей пленных немцев.
Последний пункт вызывал множество возражений самого разного свойства. Конечно, бывшие солдаты вермахта могли снова показать неплохие боевые качества, тем более что в распоряжении союзников были миллионы пленных. Однако союзные командиры без всякого энтузиазма и даже с ужасом описывали, какой психологический эффект произведёт такое возрождение вермахта.
Но в случае ведения операции собственными силами союзники неизбежно сталкивались с джаггернаутом вышедшей на пик мощи РККА. Пленный немецкий генерал Меллентин заметил, что в случае чего эти силы “могут броситься на нас с такой быстротой и яростью, перед которыми померкнут все операции блицкрига Второй мировой войны”. И тут генерал не преувеличивал. Советские войска насчитывали 11 миллионов человек, что давало им численное преимущество в три-четыре раза по сравнению с союзниками.
Операции против вермахта велись англичанами и американцами при своём превосходстве в четыре-пять раз, и было трудно представить, как воевать против армии, не уступавшей вермахту по выучке и боевому духу, но намного более многочисленной. Союзный план предполагал два главных удара: через Штеттин — в Северную Польшу и через Лейпциг и Коттбус — в направлении на Познань и Бреслау (в Центральной Польше и Силезии соответственно). Решить судьбу кампании должно было грандиозное танковое сражение восточнее Одера. Однако эта задумка сама по себе исходила из совершенно не очевидной мысли, что эти прорывы не увязнут в плотной обороне РККА. Между Балтикой и Балканами стояла прочная стена стрелковых и танковых корпусов, далеко превосходящая любые редуты вермахта. А главное — разработчики “Немыслимого” сделали ошибку, которая никогда не пришла бы в голову их немецким коллегам: такое наступление неизбежно столкнулось бы со встречными ударами РККА.
Коньком русских в конце войны были собственные маневренные операции с решительными целями. Красноармейцы в течение всего четырёх месяцев 1945 года смели остатки вермахта и прошли более 600 километров в серии динамичных сражений против активно отбивавшегося очень упорного врага. Причём — и тут планировщики “Немыслимого” как в воду глядели — считалось, что русские меньше союзников привязаны к дорогам.
В августе 1945 года прорыв танковой армии Кравченко через дикий, лишенный нормальных дорог Хинган в тыл японских войск продемонстрирует, как это выглядит на практике, однако и весной, когда “Немыслимое” только составлялось, было ясно, что союзники могут напороться на удары многих сот и тысяч танков с самых неожиданных направлений.
Британцы опасались, что просто не смогут адекватно снабжать войска восточнее Одера, а это значило, что армии, отправившиеся воплощать в жизнь “Немыслимое”, рискуют навеки там и остаться. А ведь речь шла только о прорыве к восточным границам Германии. Планы вторжения собственно в СССР и вовсе мгновенно отправились в мусорную корзину как заведомо утопические.
По экономической мощи Британия и США, безусловно, превосходили Советский Союз. На длинной дистанции это оставляло СССР мало шансов на победу. Однако “Немыслимое” было зажато не только военными, но и политическими требованиями.
Одержать победу требовалось быстрее, чем гениальных политиков, затеявших Третью мировую войну, вынесут из высоких кабинетов собственные избиратели. То, что ни в британском, ни в американском обществе новая война не вызовет ни малейшего восторга, политики отлично понимали.
Более того, даже атомная бомба не казалась достаточной гарантией успеха. Дело в том, что на 1945 год союзники располагали буквально единичными и не слишком мощными по современным меркам боеприпасами. До Москвы или Свердловска бомбардировщики могли просто не добраться, а в самой Европе потеря одной-двух стрелковых дивизий от ядерной бомбардировки только разъярила бы русских. Поразительно, но на удивление пессимистично выступило даже командование британских ВВС. Сэр Артур Харрис, известный по прозвищу Бомбер, сформулировал исключительно мрачно: “Моё участие в Третьей мировой сведётся к тому, что я буду уничтожен”.
Черту под разработками подвёл фельдмаршал Брук:
“Если начнётся война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей, мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил”.
Насчёт более продолжительной войны аналитики и вовсе пришли к разочаровывающему Черчилля выводу: “Результат тотальной войны с Россией непредсказуем”.
Интересно, что отголоски этого плана доходили до Кремля. По данным СВР РФ, ценнейшие советские агенты в Британии, “Кембриджская пятерка”, передали сведения о “Немыслимом” Сталину. Вероятно, этим объясняются манёвры советских войск в Восточной Германии в начале лета 1945 года. Впрочем, Сталин не стал нагнетать напряжённость и оказался прав. Летом 1945 года Черчилль проиграл выборы и отправился в отставку. Планы войны против СССР в дальнейшем разрабатывались американцами, но воли обрушить мир в огонь новой мировой войны так никто и не проявил. А 29 августа 1949 года под Семипалатинском была испытана первая советская атомная бомба. После этого любые планы войны против СССР обещали не просто войну, а ядерные удары. Дальнейшее противостояние сверхдержав так и осталось “холодным”.
Евгений Норин
По материалам: “Life”
