«Заставляли шить наряд для дочери генерала, за невыполненные заказы избивали»
«По школьным урокам я знала, что крепостное право отменили в 1861 году, но нет, в мордовской колонии №14 оно действует до сих пор» — с этих строчек письма во ФСИН бывшей осужденной Индиры Багаевой все и началось. Она рассказала про рабский труд женщин за решеткой, а комиссия из Москвы, приехавшая после этого в колонию, все подтвердила. Мы поговорили с Индирой.
К слову, колония №14 — та самая, где сидела участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова. Она в свое время тоже рассказывала кошмарные истории про это место, но тогда проверка ничего не показала. И на этот раз все могло сойти на нет (администрация учреждения попыталась удалить архивы с видеозаписями). Не сошло благодаря тому, что проверяющие успели изъять видеорегистраторы, которые были надеты на сотрудников.
По слухам, во всех женских колониях теперь грядут проверки. ФСИН намерена выяснить, в каких условиях трудятся там арестантки, делают ли они работу добровольно и с удовольствием или же под страхом карцера гнут спины с семи утра до часу ночи. «МК» нашел ту самую арестантку, которая «заварила кашу».
— Я попала в мордовскую колонию №14 в октябре 2016 года за мошенничество, — говорит Индира Багаева, которая в одночасье стала героем для арестантов по всей стране. — Мне сразу сказали, что все женщины, за исключением совсем старых и больных, тут работают. Но я была и не против трудоустройства за решеткой: и срок заключения быстрее проходит, и заработать что-то можно.
— И кем вас взяли?
— Швеей. Я профессионал, у меня диплом «технолог швейного производства». На воле работала с кожей и мехами. Когда в колонии это узнали, «вцепились» в меня. Первый год я получала в месяц очень мало, 90–120 рублей.
— 90 рублей в месяц? Шутите?!
— Нет. Бывало, что вообще ничего не платили. Но потом я стала качать права, говорить, что я все-таки профессиональная швея. И тогда они посадили меня на ставку. Последние три месяца моего срока я получала 11 тысяч рублей.
— А остальные осужденные?
— Они так и получали крохи до последнего момента. 500 рублей было привычной зарплатой.
— Что вы шили?
— Вот тут самое интересное. Если бы я работала на государство, не было бы обидно. Но я обшивала начальство, их семьи и их друзей. Куприянов (и.о. начальника колонии Юрий Куприянов, после проверки уволен. — Прим. авт.) сына своего приводил в колонию, вызывал меня к себе в кабинет, я снимала там мерки и шила ему кадетскую форму. Утром замерила, а к вечеру костюм уже должен быть готов.
— А если не успеешь?
— В карцер! Но я успевала, потому что, повторюсь, профессионал. Другим приходилось сложнее. Шила я Куприянову и его друзьям костюмы на рыбалку и охоту. Каждый раз — разные.
— А зачем им было нужно столько костюмов?
— Наверное, не хотели повторяться. Может, коллекционировали. Мы шили им в стиле «комбат», «эверест», «тикси» и т.д. (специалисты поймут, о чем я). Перед походом на рыбалку или охоту сидели все за швейными машинками до глубокой ночи.
— Что еще шили?
— Отшивала я заказы разных приятелей Куприянова. Один такой заказ — вечерний наряд на выпускной дочери некоего генерала. Мне пояснили, что это важный человек, надо хорошо все сделать, иначе у всех проблемы будут. Помню, мне принесли фото наряда из журнала — гипюровые топ и шорты, сверху длинная юбка из шифона. Генерал с дочерью остались довольны, а я избежала карцера.
Это был не единственный случай. Приводили мне в колонию разных заказчиков. Меня предупреждали, что, мол, это важные персоны, надо им угодить. Мне было противно их обшивать, но что делать? И ведь все это помимо обычного плана производства.
Девчонок, кстати, которые его не обшивали, в наказание в пять утра заставляли вставать и отправляли чистить на плац снег.
— А как же проверки? Неужели к вам не приходили прокурорские работники?
— Так мы шили и всяким разным проверяющим! Еще их администрация колонии задаривала всякими зимними костюмами нашего производства.
Девчонки многие опыта не имеют, за старыми машинками им шить сложно. Вот некоторые отказываются от работы, а их за это в карцер сажают. Да еще их избивают старшие «ручницы», которые у администрации на хорошем счету (стараются, гнобят молоденьких в надежде на хорошие характеристики на УДО). Они же тех, кто норму не отшивал и уходил с производства после окончания обычного рабочего дня, не запускали в барак помыться, поесть… Так и стояли осужденные девушки до 22.00 на улице.
— То есть одни осужденные женщины били других ради плана и УДО?!
— Смотрите, как еще бывает. Скажем, сегодня надо отшить 80 курток. Все свои части отшили, кроме меня (я не успела 80 капюшонов). А на следующий день — уже новый заказ. И получается, из-за меня бригада не выполнила план. Все начинают на меня озлобляться, гнобить, избивать… Со мной такого не было, потому что я все успевала, но с другими — да.
— Вы рассказываете ужасные вещи…
— Был случай такой: две девочки испортили какую-то деталь куртки. Испугались — да и выкинули эту «зарезанную» деталь, а сами спрятались на промзоне. Пролезли под пол и под досками спрятались. Их долго искали с собаками. Нашли. Избили и на месяц в карцер посадили. А после еще поставили их на учет с формулировкой «склонны к побегу». Одна из них освободилась, вторая — все еще в колонии, в пятом отряде.
— Работали только на швейном производстве?
— Девчонки разукрашивали матрешек. Когда был чемпионат по футболу, они сидели, спин не разгибая. Им платили за это по 200–500 рублей, хотя кто-то видел, что каждую матрешку продавали по цене в несколько тысяч! Куда шли деньги, мы понятия не имели, но знали, что это не госзаказ.
— А как в целом идет жизнь в колонии, если не брать работу?
— Куприянов заставлял девочек отлавливать кошек, сажать в мешок и заживо их сжигать в печи, где кочегарка. Он говорил, что их много развелось…
— И что, сжигали?!
— Я лично — нет. Это делали дневальные, которые на работу не выходят. Наши девочки плакали, слыша, как мяукали кошки, которых несли в кочегарку. Но никто не жаловался на это в вышестоящие инстанции. Все боялись карцера. Некоторые девочки подкармливали животных. Чтобы их не сожгли, делали ошейники, писали, к примеру: «Марта, хозяйка Ира, отряд такой-то». Начальник обещал с ошейниками не сжигать. Но потом он вдруг менял свое решение…
— Почему вы решили рассказать все это после освобождения?
— А мне терять нечего, я отсидела от звонка до звонка. Девчонок, что там остались, жалко.
После того как ФСИН провела проверку и уволила Куприянова, мне стали звонить десятки родственников заключенных-женщин. Говорят, в колониях, где работали до ночи, теперь только до 16.00 трудятся. Все вздохнули свободно. Благодарят меня. А я в свою очередь благодарю центральный аппарат ФСИН за то, что проверку провели настоящую, а не формальную. Может быть, теперь начнется новая эра в жизни женских колоний.
Ева Меркачева
По материалам: “Московский комсомолец”
