“Медея” в Театре Станиславского и Немировича-Данченко
На сцене Музтеатра Станиславского впервые в Москве поставлена знаменитая опера Луиджи Керубини “Медея”. Режиссер Александр Титель, художник Владимир Арефьев и дирижер Феликс Коробов выбрали из существующих музыкальных редакций ту, в которой в 1953 году блистала Мария Каллас. Ее наследницу в театре на Большой Дмитровке искала ЮЛИЯ БЕДЕРОВА. И нашла даже двух.
“Медея” Керубини в оригинале соответствует жанру французской комической оперы — не в том смысле, что шутлива, а в том, что поется по-французски как череда музыкальных эпизодов и разговорных диалогов. В результате нескольких переработок она получила тот вид, в котором обрела всемирную популярность в XX веке. В 1953 году сначала на фестивале “Флорентийский музыкальный май”, потом на сцене “Ла Скала” Каллас пела редакцию 1909 года, в итальянском переводе Карло Дзангарини с музыкальными речитативами вместо диалогов из немецкой версии 1855 года, фактически открыв полузабытую “Медею” для второй половины XX века, переживавшего оперный бум. Оригинальную версию теперь тоже с удовольствием исследуют мировые театры. Но в Москве “Медею” ставят впервые и знают как материал Каллас, причем главным образом благодаря “Медее” Паоло Пазолини. Именно эту версию выбрали постановщики и не прогадали.
Каллас открыла Медею современному оперному миру как героиню, требующую равно мощных вокальных и актерских возможностей, уникального личного магнетизма, способности сосредоточить в себе все трагическое на сцене и выдерживать фантастическую концентрацию в течение не одного часа. Олицетворением Медеи для русской публики смогла стать Хибла Герзмава, взяв на себя честь открытия страшной и притягательной героини, одарив вокально безупречной партией с огромным разнообразием оттенков темных красок и нюансов и гибко мерцающим характером, прямо на наших глазах упорно идущим к смерти.
Но театр Тителя не был бы театром Тителя, если бы спектакль мог существовать только с одной, даже выдающейся Медеей. Вторая Медея (Наталья Мурадымова, исполнительница партии Елизаветы в вагнеровском “Тангейзере” Андрейса Жагарса) — с голосом иных объема и особенностей, светлее по краскам — так же плотно сшивает утонченность вокала с актерским даром и обжигает силой трагизма, воплощенной в одной человеческой судьбе одной лирической героини.
Постановка Тителя–Арефьева — метафора средоточия психологизма и человечности в разреженной атмосфере теоретического концептуального театра. Ограничившись рамками сверхлаконичной сценографически концептуальной конструкции (мы находим Медею, Ясона, его новую невесту Главку и царство Креонта на пустынном морском берегу предвоенной империи XX века и там же прощаемся с ними), постановщики фактически предлагают публике очень подробно психологически проработанный концерт в концептуальных костюмах, что для фресковой оперы Керубини становится по-настоящему органичным выбором.
Сцена заставлена огромными, неприятного вида бетонными конструкциями, “тетраподами” (в буклете спектакля подробно рассказывается про эти гигантские предметы, работающие в числе прочего волнорезами, и упоминается о том, что таких много на российских берегах Черного моря). В первом действии они как будто расслабленно стоят в сторонке, во втором — занимают центр сцены, в третьем — ощетиниваются рядами заграждений, пытаясь, словно живые, защитить то ли империю от Медеи, то ли саму героиню от саморазрушения.
На сцене царит детализированный психологизм. Его присутствие — в мелькающих то и дело в руках героев стаканчиках чая, в грохоте тяжелых ботинок и шорохе черных платьев, в том, как и в какой момент то одни, то другие поправляют гимнастерки, носят тазы, коробки, корзинки с вещами.
И вот уже мифологическая Медея предстает Медеей человеческой. А сам спектакль едва ли не оказывается посвящением всем женщинам трудной судьбы. Кто, подобно героине, ради мужчины уничтожал его врагов, забывал родину, отказывался от собственной судьбы и своих родных. И был отвергнут поэтому и за это вынужденный терять собственных детей и делить их с чужими женщинами. Из чудовищного мифа о жестокой Медее выглядывает тяжелая, не сказать чтобы совсем непонятная, проникновенная, хоть и жутковатая история женщины в разводе, как бывает, мечтающей удавить соперницу, наказать изменника, избежать изгнания, не дать поделить детей. И уничтожающей их депрессией. Иными словами, мы имеем дело с вполне очевидной, даже банальной человеческой драмой, только рассказанной языком мифа, психологической семейной хроники и трагического концертного театра.
Замечательно работают партнеры примадонн, особенно хороша Ксения Дудникова в партии Нерис, служанки Медеи. Нежная, сильная, гибкая голосом и актерством, Дудникова получает в финале шквал аплодисментов в ансамбле с Герзмавой, что дорогого стоит. Мощно, красочно звучит оркестр, Коробов ведет оперу Керубини, в которой музыкантам есть где развернуться, с бетховенской плотностью, пышной динамикой и невероятной целеустремленностью, помогая солистам превратить превосходную партитуру без шлягерных мелодий в шедевр, захватывающий своей красотой, рельефностью и пылкостью, как хороший детектив.
Фото: www.belcanto.ru
По информации: kommersant.ru
