Как убийца и террорист из России стал в Америке выдающимся ученым-математиком.
Нигде, ни в одном европейском государстве, ядовитый цветок провокации не распустился с такой пышностью, как на благоприятной почве русского царизма. Агенты-провокаторы в России являлись неизменными спутниками всякого революционного движения, направленного против самодержавной власти. Декабристы в 1825 г. опрометчиво допустили в свои ряды некоего Шервуда, который их подло предал, подав докладную записку о тайном сообществе Александру I. В вознаграждение за свою измену Шервуд получил, между прочим, право именоваться впредь, вероятно в насмешку, Шервудом-Верным. Как большинство предателей, он оказался преступным во всех отношениях субъектом, и несколько лет спустя, несмотря на все его услуги, он был приговорен за мелкое мошенничество к тюремному заключению.
На всем протяжении XIX столетия, вплоть до последних дней самодержавия, «Царство провокации» не прекращалось в России. Власти беспрерывно осыпали своими милостями тайных «сотрудников», являвшихся самыми надежными столпами старого строя. Средства, употреблявшиеся на их содержание и на усиление их темной деятельности во всех сферах общественной жизни, поглощали большую часть бюджета, ассигнованного на тайную полицию.
От первой до высшей ступени бюрократической лестницы можно открыть следы их подвигов. К их помощи прибегают и министры, и простые начальники охранных отделений. Ими пользуются не для одних только государственных надобностей, их употребляют и для сведения личных счетов.
Роль провокатора двойная. С одной стороны, он является обыкновенным шпиком, на котором лежит обязанность присутствовать на всех собраниях революционеров, проникать на конспиративные квартиры, за всем следить, ко всему прислушиваться, обо всем докладывать; он должен, вкравшись в доверие товарищей, осторожно выпытывать обо всех готовящихся предприятиях и затем давать своим начальникам подробные отчеты о собранных им сведениях.
Но это только часть и, если можно выразиться, наиболее почетная часть его темной работы. Власти требуют от него не только всестороннего внешнего осведомления о деятельности революционеров. Они советуют ему вступать в партийные организации, где он, для того чтобы зарекомендовать себя, всегда является сторонником самых крайних мнений, самых опасных планов, самых рискованных действий. Он не ограничивается одним «освещением».
Он искусно добивается преждевременной развязки (провокации) событий в условиях, благоприятных или предусмотренных правительством, которому эти внезапные выступления или покушения нужны для того, чтобы навести ужас на население и тем оправдать худшие репрессивные меры торжествующей реакции.
Сергей Дегаев был одним из крупных провокаторов, какого когда-либо знала Россия и даже Западная Европа. Дегаев принимал близкое участие в деятельности «Народной Воли» почти с самого начала ее возникновения. Оказанные им партии крупные услуги, быстро выдвинули молодого революционера, и его имя стало известно даже исполнительному комитету. Его ценили, ему верили и нередко ему давали довольно важные поручения.
Но Дегаева его положение в партии не удовлетворяло. Обладая от природы безмерным честолюбием, он стал мечтать о высшей руководящей роли и все свои усилия направлял на то, чтоб проникнуть в таинственный исполнительный комитет, слава о котором гремела на всю Европу, и точный состав которого не был известен даже самым выдающимся и испытанным деятелям. Это было нелегко. И Дегаеву пришлось дать много доказательств своей преданности, прежде чем он заслужил доверие главных вождей «Народной Воли».
Значение Дегаева сразу выросло после разгрома «Народной Воли», последовавшего за убийством Александра II, когда наиболее видные члены партии погибли на виселицах, а остальные оказались или в тюрьмах, или в далекой Сибири.
Особое рвение в борьбе с террористами в это время проявлял жандармский подполковник Судейкин, скоро ставший в действительности чрезвычайно опасным для уцелевших частей «Народной Воли». Судейкин, происходивший из мелкой дворянской семьи, добился личной энергией крупного бюрократического поста. Он отличался всеми пороками выскочки. Бездушный и умный карьерист, он прекрасно видел те препятствия, которые возникали на его пути, и тот страх и зависть, которые вызывали в начальстве его способности. Он решил выдвинуться какой угодной ценой.
Судейкин был не только предприимчивым, ловким и изобретательным сыщиком. Он сумел возвести провокацию в целую самодовлеющую полицейскую систему. Он обладал неподражаемым искусством завязывать сношения с революционерами, перед которыми выдавал себя за либерала и даже за радикала и которых, от уступки к уступке, завлекал все дальше и дальше, и доводил, наконец, до безвыходного положения.
Обыкновенная его тактика заключалась в следующем: он добивался от политических заключенных согласия принять без всяких условий деньги или предоставлял некоторым свободу, ничего не требуя взамен, создавая таким образом специфическую атмосферу недоверия, подозрительности и интриги вокруг своих жертв, чем вносил глубокую деморализацию в революционные ряды.
Дегаев предложил партии казнить Судейкина. Покушение не удалось. Когда позже сам Дегаев попал в Одесскую тюрьму, после ареста нелегальной типографии, где он был взят, Судейкин нарочно приехал из Петербурга, чтоб лично допросить его. При первом же разговоре он предложил Дегаеву поступить к нему на службу. Обстоятельства, побудившие Дегаева согласиться на гнусное предложение жандарма и изменить партии, остались до сих пор плохо выясненными.
Намеревался ли о», как брат его Владимир, проникнуть в охранку с революционными целями неизвестно. Эта идея не казалась тогда ни «химерической», ни нравственно недопустимой. Наоборот, многие террористы, под влиянием самоотверженного примера народовольца Клеточникова, который добровольно поступил в охранное отделение и в продолжение трех лет осведомлял своих товарищей о всех полицейских махинациях, предупреждая их о готовящихся обысках и арестах, и тем оказывал громадные услуги партии, мечтали или признавали полезность подобной деятельности. Соблазнила ли Дегаева роль Клеточникова, или он дал обольстить себя опытному совратителю, нарисовавшему перед ним совсем иные блестящие и заманчивые перспективы? Это осталось тайной Дегаева.
Как бы то ни было, но с этого дня Дегаев становится послушным орудием в руках Судейкина. Через некоторое время ему подготовляют мнимый побег. Очутившись на свободе, он сразу принимается за новую работу и организует с помощью своего «учителя» многочисленные западни, в которые должны попасться его товарищи
В Харькове революционеры, предупрежденные о приезде Дегаева, устраивают ему торжественную встречу объясняя его побег его необычайной смелостью и находчивостыо. Ему поручают наиболее ответственные посты в партии и на него начинают смотреть, как на вождя.
От великих борцов «Народной Воли» остались на свободе немногие, чуть ли не одна только Вера Фигнер; но и она вскоре попала в руки врагов, благодаря предательству Дегаева. Бесстрашная молодая женщина имела неосторожность сообщить негодяю одно чрезвычайно важное сведение: единственный человек, который мог ее узнать и выдать, был предатель Меркулов.
Дегаев решил немедленно воспользоваться этим сведением, которое давало ему такую легкую возможность устроить провал В. Фигнер, не навлекая при этом на себя никаких подозрений. Он точно разузнал, в какие часы выходит и возвращается она к себе, и все это сообщил Судейкину.
Спустя несколько дней после этого, а именно 10 февраля 1883 г., в 8 часов утра, Вера Фигнер лицом к лицу столкнулась с Меркуловым и тотчас же была арестована. Дело было сделано «чисто». Ни Фигнер, ни ее друзья не сомневались, что арест этот был следствием несчастного случая…
Дегаев продолжает свои подвиги в Петербурге, где он стал близким лицом к Судейкину. Вместе они вырабатывают фантастический план, который только при русских условиях мог возникнуть в головах сыщика и лжереволюционера. Несмотря на всю свою фантастичность, этот план был, как показали дальнейшие события, довольно близок к осуществлению,
Между тем у товарищей Дегаева зародились смутные подозрения. Но те, которые могли бы дать решительные доказательства против него, сидели в тюрьмах. Однако, встревоженный расследованием, производившимся, по некоторым данным, революционерами, Дегаев почувствовал, как шатка почва под его ногами. Под предлогом усталости и необходимости укрепить свои связи за границей он попросил отпуск у Судейкина и уехал в Париж.
По приезде в Париж он немедленно вступил в сношения с наиболее известными и авторитетными политическими изгнанниками: Лавровым, Тарасовым, Тихомировым (знаменитым ренегатом, вскоре отрекшимся от партии и революции), Полонской и др.
Дегаев во всем повинился Тихомирову. Исповедь его как гром поразила старых ветеранов революции. Отвратительная картина преступлений и предательств, совершенных провокатором, и ярко нарисованная им самим, произвела потрясающее впечатление. Но еще более ошеломили всех кошмарные подробности «грандиозного плана», выработанного им вместе с Судейкиным.
Пожираемый честолюбием, Судейкин мечтал о быстром повышении, но все время наталкивался на непреодолимые препятствия, выдвигаемые против него тогдашним первым министром графом Толстым. Судейкин всеми силами своей души ненавидел этого министра, который всячески мешал его карьере, не давая ему следующих чинов, и ограничивался тем, что за все его исключительные заслуги вознаграждал его орденами или деньгами.
Эта ненависть жандармского подполковника к его высшему начальству и необычайные планы являются яркими образчиками нравов, царивших в этом специфическом полицейско-бюрократическом мире с его кошмарно преступными традициями, с его безграничным произволом, безответственностью и разнузданностью низших и высших чинов, не останавливающихся ни перед какими средствами для достижения своих личных целей.
Замечателен в этом отношении разговор, происшедший между Судейкиным и его непосредственным начальником, которым был не кто иной, как будущий диктатор фон Плеве, тогдашний директор департамента полиции. Плеве ценил очень высокоталантливого сыщика и никогда не упускал случая высказать ему лично свое восхищение. Однажды после делового разговора, происходившего с глаза на глаз. Плеве ласково сказал ему: «Вам следует быть очень осторожным, голубчик. Ваша жизнь самая драгоценная для России после жизни государя»,
— Ваше превосходительство забывает,- ответил тонко Судейкин,- жизнь графа Толстого… Террористы его ненавидят еще больше, чем меня…
Плеве задумался и через минуту ответил: «Конечно, конечно, мне было бы очень жаль его, как человека… Но признаться, его смерть была бы полезной для России…»
Плеве не отдавал приказания, но он ясно намекал на то, что убийство стоявшего у него поперек дороги министра его не огорчит… Он хорошо знал Судейкина, и тот его понял с полуслова.
Дегаев в своей исповеди сообщил эмигрантам все подробности необыкновенного плана, который явился плодом странного сотрудничества террориста с «гениальным сыщиком», как сами революционеры называли тогда Судейкина. Дегаев должен был образовать террористический отряд, ставивший себе ближайшей целый казнь первого министра. Судейкин незадолго до покушения под предлогом переутомления или болезни подавал в отставку. В высших сферах убийство графа Толстого было бы объяснено, конечно, уходом Судейкина, на которого там смотрели, как на самый верный оплот против террористов, и его, разумеется, призвали бы спасать трон и осыпали бы чинами и наградами.
На этом маккиавелевский план, однако, не останавливался. Через некоторое время неудачное покушение против жизни самого Судейкина должно было послужить ему предлогом, чтобы снова подать в отставку.
Целый ряд крупных террористических актов, следовавших один за другим после отставки Судейкина, должен был вызвать панический ужас при дворе и до того перепугать Александра III, что тому ничего другого не оставалось бы, как обратиться «к последней надежде и единственному спасению»- к Судейкину, который стал бы, таким образом, самым могущественным лицом в государстве, чем-то вроде полновластного диктатора, каким был в свое время при подобных же обстоятельствах Лорис-Меликов.
С другой стороны, Дегаев, благодаря блестящим успехам организованных им террористических актов-удача почти всех покушений была гарантирована поддержкой Судейкина, должен был неизбежно сделаться признанным главою партии. В заключение его ожидал очень высокий пост: Судейкин намеревался назначить: своего сообщника товарищем министра внутренних дел.
Обширный замысел стал уж приводиться в исполнение, когда Дегаев под влиянием угрызения совести, а может быть, из страха перед местью террористов, напавших на след его предательства, которое могло раскрыться с минуты на минуту, решил повиниться перед Старыми революционерами. Сам Судейкин сообщил Дегаеву целый ряд ценных сведений об образе жизни графа Толстого, позволивших провокатору установить при помощи террористов искусную «слежку» за первым министром.
С глубоким удивлением, граничащим с ужасом, вожди заграничной эмиграции узнали, что Судейкин, который часто запросто приходил на квартиру Дегаева, был осведомлен о существовавшей в Петербурге тайной типографии и не только не отдавал приказания об аресте, но сам просматривал и исправлял некоторые статьи из печатавшегося в ней органа «Народной Воли». Судейкин также снабжал настоящими паспортами нелегальных, которые, разумеется, затем легко попадали в ловушки, расставленные охранным отделением.
Революционеры задумались над тем, какие меры принять по отношению к провокатору. После долгих и шумных прений они решили, что партия, ввиду несомненной искренности его признаний, дарует ему жизнь, но при одном условии; он должен немедленно вернуться в Россию и лично организовать покушение на своего сообщника и покровителя Судейкина. Одновременно с этим за Дегаевым было установлено самое тщательное наблюдение: ни один шаг, ни одно слово, ни одна встреча не должны были ускользнуть от внимания революционеров.
Казнь Судейкина была подготовлена до мельчайших подробностей Германом Лопатиным. Все было предусмотрено. Даже счастливый случай не мог сласти от смерти свирепого врага террористов.
В высших правительственных кругах убийство Судейкина вызвало глубокое оцепенение. За голову Дегаева была назначена крупная сумма — десять тысяч рублей…
***
Дегаев, опасаясь мести, он покинул пароход в ближайшем порту и скрылся, выехав в США в 1883 году. Жил в Сент-Луисе и работал менеджером на химической фабрике. Переезжая в США, Дегаев назвался Александром Полевым — для удобства произношения в американской среде Александром Пеллом. В дальнейшем, при получении в 1891 году американского гражданства, это имя стало официальным. В том же году поступил слушателем на курс математики в университет Джорджа Вашингтона (Вашингтон, округ Колумбия).
С 1895 года — аспирант университета Джонса Хопкинса (Балтимор Мэриленд). В 1897 году защитил докторскую диссертацию по дифференциальной геометрии и был приглашён преподавать математику в Университете Южной Дакоты (Вермилион Южная Дакота), с 1901 — декан инженерного колледжа этого университета.
В 1908—1913 г — профессор математики в Институте Армора в Чикаго (ныне Технологический институт Иллинойса). Похоронен на баптистском кладбище в Брин-Море (Пенсильвания). Именная стипендия для студентов Университета Южной Дакоты имени Александра Пелла присваивается до сих пор.
По информации: operkor.wordpress.com
