На острие меча
…………………………………«Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра, …………………………………которая дает счастье даже на костре».
…………………………………(Ф.Э. Дзержинский. Из письма сестре А.Э. Булгак. ………………………………….Седлецкая тюрьма, 8 октября 1901 года)
До середины 1990-х годов имя генерала Эйтингона было известно лишь узкому кругу профессионалов. В открытой печати оно впервые прозвучало в январе 1989 года в «Литературной газете» (№1 от 4 января 1989 г.) в связи с операцией по ликвидации Льва Троцкого 20 августа 1940 года в Мексике. При этом еще в 1975 году в письме на имя Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова сам Эйтингон писал: «К Вам обращается бывший работник органов государственной безопасности и бывший член КПСС с 1919 г. Эйтингон Н.И. <…> С 1925 г. почти до самого начала Отечественной войны я работал нелегально за рубежом в качестве резидента ИНО (внешней разведки – А.В.) и вел разведывательную и активную работу в ряде стран Европы, Дальнего Востока, Ближнего Востока и в Латинской Америке. За это время не было почти ни одной крупной акции чекистских органов за границей, в которой я бы ни принимал того или иного участия, будь то в качестве организатора и исполнителя или консультанта и помощника, в частности, в 1938 г., по указанию Центра я выезжал из Испании, где в то время работал, во Францию, чтобы обеспечить безопасность отъезда в СССР, после блестящего личного выполнения задания тов. Судоплатова П.А.». (Шамаев В.Г. Во имя отца и сына / Историко-публицистический альманах «Лубянка», №4, 2006).
Когда вгоды разгула демократии были широко открыты двери архивов, в них в поисках компромата устремились толпы не то историков, не то истериков, тем более что новые российские власти первым делом реабилитировали… Троцкого! Это произошло21 мая 1992 года по запросу НИЦ «Мемориал» (а весной 2013 года эта организация была признана иностранным агентом – А.В.). Но недаром Ф.Э. Дзержинский в свое время предупреждал: «В будущем историки обратятся к нашим архивам, но материалов, имеющихся в них, конечно, совершенно недостаточно, так как все они сводятся в громадном большинстве к показаниям лиц, привлекавшихся к ответственности, а потому зачастую весьма односторонне освещают как отдельные штрихи деятельности ВЧК-ОГПУ, так и события, относящиеся к истории революции». («Особое задание» / Составитель И.Е. Поликарпенко. М.: Московский рабочий, 1977, С. 5-6).
Невозможно раскрыть облик чекиста, смысл той или иной чекистской операции вне исторического контекста, не прибегая к порой сложным аналитическим построениям, основанным на воспоминаниях и свидетельствах как самих участников тех событий, так и их родственников, знакомых и коллег. Это тем более актуально в наши дни, когда выявлена массовая фальсификация и подмена архивных материалов, тенденциозная подтасовка фактов с целью опорочить не только органы госбезопасности, но и весь советский строй, сделать его «нелегитимным», то есть фактически подготовить население страны к сдаче Западу.
В ответ на злобную клевету (см., например, статью об Эйтингоне в «Википедии», основанную на архивных материалах гомельского историка Анатолия Карасёва и откровеннойистерике «Юность терминатора», в которой ретивый либерал с замашками фашиста восклицает: «Так каким же остается в истории Наум Эйтингон? Легендарный разведчик, мужественный боец невидимого фронта, герой Великой Отечественной, один из добытчиков секретов атомного оружия? Или жестокий авантюрист, который буквально по черепам шагал к заветной цели – властвованию над людьми?..») в 2009 году вышла книга «На предельной высоте» Музы Малиновской и Леонида Эйтингона о жизни своих родителей. «Эта жизнь, – пишут они в предисловии, – вместила в себя и сложнейшие разведывательные операции, и “благодарность” правителей в виде тюремного заключения, и стойкость и веру ждавших, и награды Родины».
Наум Эйтингон родился 6 декабря 1899 года в городе Шклове Могилёвской губернии. Семья была небогатой, но весьма образованной. В числе родственников матери были братья Гранаты, издатели популярной Энциклопедии, чью просветительскую деятельность высоко ценил В.И. Ленин. А двоюродный брат Наума Макс еще в 1893 году перебрался в Лейпциг, где фирма его отца «Chaim Eitingon Aktiengesellschaft» стала одной из самых известных в мире мехо-пушного бизнеса.Впоследствии Макс Эйтингон стал учеником Зигмунда Фрейда, на его деньги были изданы почти все поздние работы Фрейда, созданы три Института психоанализа. Жена Макса Эйтингона была матерью генерального конструктора советской атомной и водородной бомбы, трижды Героя Социалистического Труда Юлия Борисовича Харитона.
К трудовой деятельности Наум Эйтингон приступил в 18 лет. Вступив в 1919 году в РКП(б) и работая в профсоюзных организациях Гомеля, где тогда находился губернский центр, выделяясь своей образованностью, он был замечен и направлен в аппарат ГубЧК.
Это было время ожесточенной борьбы молодой Советской республики с контрреволюционным отребьем. Среди последних своими зверствами и жестокостью выделялись так называемые «зелёные», то есть крестьянские и казачьи вооружённые бандформирования, в том числе махновцы и балаховцы. Лидер последних атаман Булак-Балахович обратился к главе Польши Юзефу Пилсудскому с просьбой принять его на службу для борьбы с большевиками. Одновременно он заручился поддержкой известного террориста Бориса Савинкова, который с 1919 года вёл переговоры с правительствами Антанты о помощи белому движению, лично встречался с Пилсудским и Черчиллем.
План атамана был прост — поднять крестьянское восстание под бело-красно-белым флагом и свергнуть советскую власть в Белоруссии. На территории, занятой балаховцами, начались еврейские погромы. Только в Мозырском уезде было ограблено 20 тысяч человек, убито свыше 300, изнасиловано более 500 женщин. Всего, по данным Народного комиссариата социального обеспечения Белоруссии, от действий отрядов Балаховича пострадало около 40 тысяч человек.
Булак-Балахович был не просто бандит, а патологический садист, известный, по выражению русского журналиста Львова, «нечеловеческим пристрастием к повешениям» и зоологическим антисемитизмом. По данным З.С. Островского, «около половины городского населения Украины и Белоруссии (вся еврейская часть) была совершенно выведена из строя хозяйственной жизни, что безусловно имело весьма тяжелые последствия в государственном масштабе. <…> Число убитых на Украине и в Белоруссии за время от 1917 по 1921 г.г. включительно колеблется между 180-200 тыс. чел. <…> Уже одна цифра сирот, превышающая 300 тыс., свидетельствует о колоссальных размерах катастрофы. Общее число материально пострадавших достигает 700 тыс. человек, а сумма убытков исчисляется во многие миллиарды золотых рублей <…> Ужас всего пережитого усугубляется тем, что весь этот кровавый кошмар свершился на глазах буржуазной Европы, перед лицом официальных представителей Антанты, которые в период гражданской войны находились на Украине при петлюровском и деникинском правительствах и были через общественные организации прекрасно осведомлены о действительном положении дел…»
В селах, окруженных болотами и густыми лесами, искоренить бандитизм достаточно быстро не представлялось возможным. А поскольку вооруженные формирования Булак-Балаховича, Струка, Галака, Зубца и других «полевых командиров» исповедовали тактику партизанской борьбы, периодически уходя за кордон в Польшу, то победить их можно было лишь чекистскими методами. При этом никакого «засилья» евреев в органах ВЧК не происходило: среди чекистов было 77,3% русских, 9,1% евреев, 3,5% латышей, 3,1%украинцев, 0,5% белорусов, 0,5% мусульман, 0,2% армян, 0,1% грузин. Из 86 председателей губернских и республиканских ЧК русских было 52 человека. (Литвин А.Л. «Красный и белый террор в России. 1918-1922 гг.» М.: Эксмо, Яуза, 2004).
Однако вполне естественно, что хорошо зарекомендовавшие себя местные чекисты выдвигались на повышение. В списке личного состава Гомельской ГубЧК на 15 января 1921 года Наум Эйтингон уже числился исполняющим обязанности заведующего секретно-оперативным отделом (СОО), руководил разработкой начальника Минского укрепрайона, члена савинковского «Народного союза защиты родины и свободы» Александра Оттовича Опперпута, который выдал личный состав «Союза» и стал активным участником чекистской операции «Трест», в результате которой была полностью скована разведывательно-подрывная деятельность белоэмигрантских объединений на территории СССР.
20 марта 1921 года губком РКП(б) утвердил Наума Эйтингона членом коллегии ГубЧК. Так в возрасте 21 года он стал вторым по значимости чекистом Гомельской губернии.В октябре 1921 года у м. Давыдовка Наум Эйтингон был тяжело ранен и в течение 4 месяцев находился на излечении.
Деятельность Эйтингона не осталась незамеченной в Центре. Председатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский, отметив волевые качества молодого чекиста, послал его на борьбу с бандитизмом в Башкирию зампредом Башкирского губотдела ГПУ. В мае 1923 года Эйтингон был вновь вызван в Москву. Он прибыл на Лубянку прямо к «Железному Феликсу» и получил новое назначение – в соседний кабинет.
Одновременно Эйтингон приступил к учебе на восточном отделении Академии Генерального штаба, которую окончил в середине 1925 года. Уже находясь во Владимирском централе, он напишет: «В 1925 г., перед отъездом на работу в Китай (это был мой первый выезд за кордон), я вместе с бывшим в то время начальником ИНО (внешняя разведка – А.В.) ОГПУ тов. Трилиссером был на приеме у тов. Дзержинского. После короткого объяснения обстановки в Китае и указаний, на что следует обратить особое внимание, он сказал: “Делайте всё, что полезно революции”. И я следовал всю жизнь этому напутствию и делал всегда то, что считал полезным и нужным советской власти и партии…».
После того, как весной 1929 года китайская полиция разгромила советское консульство, Эйтингон был отозван в Центр. Вскоре в качестве резидента ОГПУ он оказался на турецких берегах под прикрытием должности атташе вместо бежавшего во Францию Георгия Агабекова. Из-за предательства последнего разведывательные сети, особенно в Греции, были практически уничтожены, и понадобилось умение Эйтингона, чтобы их возродить. С этого момента Эйтингон жил под именем Леонида Александровича Наумова.
Следующая командировка у Эйтингона была в США, куда он выехал вместе с начальником Особой группы при Председателе ОГПУ СССР Яковом Серебрянским, который в начале 1920-х годов был заместителем резидента в Палестине Якова Блюмкина, а затем возглавлял резидентуры в Бельгии и Франции. Еще в Палестине Якову Серебрянскому удалось внедриться в подпольное сионистское движение и привлечь к сотрудничеству с ОГПУ эмигрантов из России, составивших ядро боевой группы, впоследствии известной как «группа Яши». Группа подчинялась непосредственно председателю ОГПУ В.Р. Менжинскому и создавалась для глубокого внедрения агентуры на объекты военно-стратегического характера на случай войны, а также для проведения разведывательно-диверсионных операций. Из «группы Яши» вышли многие специалисты советских органов госбезопасности по тайным акциям и ликвидациям. Заместителем Серебрянского был Эйтингон.
Шел 1933 год. После прихода Гитлера к власти в Германии война стала неизбежностью, тем более что этому активно способствовали троцкисты как внутри СССР, так и на международной арене. Руководство ОГПУ поставило задачу по вербовке рабочих китайского и японского происхождения для подготовки диверсионных актов против Японии в американских портах. Параллельно с этим Эйтингон занимался внедрением глубоко законспирированных агентов, в том числе из среды польских евреев. Так закладывался фундамент разведывательных сетей, которые, существуя параллельно с легальными резидентурами, на многие годы обеспечили проникновение в государственные и научные центры США.
Около трёх лет, с 1933 по 1935 годы, Эйтингон возглавляет 1-е отделение ИНО ОГПУ – то есть всю нелегальную разведку. Теперь его по праву можно было назвать «король нелегалов». Немало поездивший по свету, Эйтингон хорошо чувствовал, насколько человек может вписаться в ту или иную среду. Здесь он редко ошибался, и к тому же мог дать разведчику-нелегалу много ценных советов, которые нередко спасали ему жизнь.
В 1936 году Эйтингон под именем Леона Котова прибыл в Испанию в качестве заместителя резидента по партизанским операциям, включая диверсии на железных дорогах. Здесь он как заместитель советника при республиканском правительстве подружился с Эрнестом Хемингуэем, многими бойцами Интербригад, которых сплотила ненависть к фашизму. Под его началом работал Морис Коэн, будущий связной Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля) и Конона Трофимовича Молодого (полковника Лонсдейла). В своих мемуарах Павел Анатольевич Судоплатов отмечает, что Эйтингону удалось склонить к сотрудничеству одного из лидеров фалангистов Фердинандо де Куэста. С его помощью через разведчика-нелегала Иосифа Григулевича удалось выйти на ряд чиновников в окружении Франко и принудить их к сотрудничеству с советской разведкой. Именно Котов-Эйтингон по решению республиканского правительства вывез на военно-морскую базу в Одессе весь золотой запас Испании. За эту операцию он получил орден Красного Знамени.
Но в гражданской войне наступал перелом. В июле 1938 года бежит в США, прихватив с собой кассу резидентуры в Барселоне – 60 тыс. долларов – резидент НКВД в Испании и главный советник по внутренней безопасности и контрразведке при республиканском правительстве Александр Орлов (Лейб Лазаревич Фельдбин). Главным резидентом становится Котов-Эйтингон. Руководство внешней разведки отзывает в Москву всех агентов, бывших у Орлова на связи. И хотя Эйтингон сам был в тяжелейшей ситуации, он настаивает на сохранении контактов с Кимом Филби, корреспондентом лондонской газеты «Таймс», руководителем «кембриджской пятерки», впоследствии одним из руководителей секретной разведывательной службы Великобритании. Покидая Испанию в 1939 году, Эйтингон вывозит весь свой агентурно-диверсионный аппарат во Францию, а также помогает покинуть Испанию руководителям испанской компартии.
Еще в 1934 году видный троцкист Карл Радек в беседе с рейхсляйтером Союза германского Востока Теодором Оберлендером и гауляйтером Восточной Пруссии Эрихом Кохом в ходе конфиденциальной беседы обсуждал вопросы организации антисоветского военного переворота в СССР, в том числе и в условиях войны, включая и ситуацию искусственно организованного военного поражения СССР. Густав Хильгер, советник посольства Германии в Москве, был свидетелем того, как в августе 1934 года Карл Радек, сидя с Бухариным на подмосковной даче пресс-атташе германского посольства Баума, восклицал: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии… Есть замечательные парни среди штурмовиков…»
Все подобные контакты заговорщиков фиксировались советской контрразведкой. В ходе Третьего Московского процесса по бухаринско-троцкистскому блоку в марте 1938 года Бухарин показал, что организация преследовала реставрацию капиталистических отношений в СССР «в частности, при помощи войны, которая стояла прогностически в перспективе… на условиях расчленения СССР». Уже в начале 1930-х годов сложился «контактный блок», управляемый внутри страны Бухариным, Пятаковым, Радеком, Рыковым и Томским, а из-за границы – Троцким. Переворот сначала мыслился на волне массовых протестных выступлений внутри страны. Но когда надежда на них не сбылась, акцент переместился на «открытие границ» для иностранных интервентов, которые за помощь им посадят на власть в Кремле лидеров блока. Троцкий вел переговоры на этот счет с фашистской Германией. Открыть фронт должна была военная группа Тухачевского. Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз. В своем последнем слове Бухарин подчеркнул: «Голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением нас самих, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам к кулацкому фашизму».
Павел Анатольевич Судоплатов вспоминает: «Вход в здание Кремля, где работал Сталин, был мне знаком по прошлым встречам с ним. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по длинному безлюдному коридору, устланному красным ковром… Нас с Берией пропустил тот же офицер охраны <…> Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил: “Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну. У нас нет исторического опыта построения мощной индустриальной и военной державы одновременно с укреплением диктатуры пролетариата, — продолжил Сталин, и после оценки международной обстановки и предстоящей войны в Европе он перешел к вопросу, непосредственно касавшемуся меня. Мне надлежало возглавить группу боевиков для проведения операции по ликвидации Троцкого, находившегося в это время в изгнании в Мексике. <…> При этом, в случае успеха акции “партия никогда не забудет тех, кто в ней участвовал, и позаботится не только о них самих, но и обо всех членах их семей”. <…> Аудиенция закончилась, мы попрощались и вышли из кабинета. После встречи со Сталиным я был немедленно назначен заместителем начальника разведки. Мне был выделен кабинет на седьмом этаже главного здания Лубянки под номером 755 — когда-то его занимал Шпигельглас.
Через десять минут по прямому проводу мне позвонил Берия и предложил: поскольку Эйтингон — подходящая кандидатура для известного мне дела, к концу дня он ждет нас обоих с предложениями. Когда появился Эйтингон, я рассказал о замысле операции в Мексике. Ему отводилась в ней ведущая роль. Он согласился без малейших колебаний. Эйтингон был идеальной фигурой для того, чтобы возглавить специальную нелегальную резидентуру в США и Мексике. Подобраться к Троцкому можно было только через нашу агентуру, осевшую в Мексике после окончания войны в Испании. Никто лучше его не знал этих людей. Работая вместе, мы стали близкими друзьями. Приказ о ликвидации Троцкого не удивил ни его, ни меня: уже больше десяти лет ОГПУ-НКВД вели против Троцкого и его организации настоящую войну».
Разговор этот происходил не позднее марта 1939 года. Во исполнение приказа Сталина 9 июля 1939 года был доложен план агентурно-оперативных мероприятий по делу «Утка», в ходе которого агент Рамон Меркадер рано утром 20 августа 1940 года нанес Троцкому на вилле в Койоканеудар ледорубом. Эйтингон, как было условлено, дожидался Меркадера снаружи виллы в своей машине с работающим двигателем. Однако в момент удара Троцкий повернулся и был только ранен. Он громко завопил, зовя на помощь. Ворвавшиеся в комнату охранники сбили Меркадера с ног. Поняв, что тому не уйти, Эйтингон был вынужден уехать. Троцкий умер на следующий день, а Эйтингон покинул Мексику, добрался до Кубы и только спустя шесть месяцев оказался в Москве.
На выполнение операции «Утка» ушло два года. Сталин высоко оценил заслуги всех участников операции и поддержал предложение Лаврентия Павловича Берии о их награждении высшими орденами Советского Союза. Отмечая награждение 17 июня 1941 года в номере гостиницы «Москва», Эйтингон сказал Судоплатову: «То, что происходит на границе, не провокация, а война».
В своей книге «Разведка и Кремль» Павел Анатольевич Судоплатов вспоминает, что в тот же день 17 июня из Кремля вернулись народный комиссар госбезопасности Всеволод Николаевич Меркулов и начальник внешней разведки Павел Михайлович Фитин – оба чем-то встревоженные. «В тот же день, когда Фитин вернулся из Кремля, — пишет далее Судоплатов, — Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны».
По предложению Судоплатова его заместителем был назначен Эйтингон, имевший опыт боевых действий в Испании и ставший связующим звеном между группой и военным командованием. «Вместе с ним мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших горючим немецкие моторизованные танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ», — пишет Судоплатов.
20 июня состоялся разговор Эйтингона с командующим Западным Особым военным округом генералом Павловым, с которым он был знаком по Испании. Однако, со слов Эйтингона, Павлова вообще не беспокоила ситуация на границе. Генерал не видел смысла в дезорганизации тыла противника и заявил, что никаких проблем не возникнет, даже если немцам удастся вначале захватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве…
В оперативном подчинении Особой группы находилась отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН) – спецназ НКВД. Формированием парашютно-десантного подразделения в составе ОМСБОН занималась Муза Малиновская, рекордсменка мира по прыжкам с парашютом. Оказавшись в кабинете майора госбезопасности Эйтингона на Лубянке, она была поражена организаторскими способностями сидящего за столом, его сосредоточенностью, доброжелательностью. Постоянно звонил телефон – их на приставном столике стояло пять или шесть. Хозяин кабинета безошибочно снимал нужную трубку и разговаривал по-английски. Снимал другую – разговаривал по-испански, третью – по-французски…
Вскоре Муза выезжает вместе с Эйтингоном в Турцию для проведения акции в отношении немецкого посла фон Папена, который настойчиво пытался вовлечь Турцию в войну против СССР на стороне Германии.24 февраля 1942 года в 10 часов утра на главной улице Анкары прогремел взрыв, в результате которого в 18 м от германского посла и его жены был буквально разорван на куски несущий взрывное устройство человек. На месте взрыва удалось обнаружить лишь висевший на дереве ботинок. По отметке на его подошве полиция вышла на гостиницу, а оттуда – на советское генконсульство, которое было немедленно оцеплено. Двое из его сотрудников (один из них Георгий Иванович Мордвинов) были арестованы и предстали перед судом (в 1944 году их выпустили из тюрьмы и они вернулись в Москву). Другие участники операции разными путями покидали Турцию. Во второй группе выехала и Муза Малиновская. С Эйтингоном они вновь увиделись лишь через полгода.
В связи с быстрым продвижением немцев к Волге весной и летом 1942 года Особой группой, переименованной в 4-е Управление НКВД СССР, была начата беспрецедентная операция «Монастырь», в ходе которой в Москве была залегендирована вымышленная монархическая организация «Престол», представитель которой Александр Демьянов (агент «Гейне») перешел через линию фронта к немцам. Начальник абверкоманды-103 подполковник Феликс Герлиц с согласия шефа Абвера адмирала Канариса принял решение провести подготовку Демьянова в разведшколе Абвера «Сатурн» в Смоленске, а затем отправить его для сбора разведывательных сведений в Москву под псевдонимом «Макс». 15 марта 1942 года «Макс» был выброшен немцами на парашюте в одном из районов Ярославской области и вскоре встретился в Москве с… Судоплатовым. Началась напряженная радиоигра с «Сатурном», в которой помимо Демьянова приняли участие Яков Серебрянский и Вильям Фишер (Абель), свободно владевшие немецким языком. В ходе неё немцам была передана важнейшая дезинформация относительно контрудара Красной Армии в ноябре 1942 года на Ржевском выступе, что обеспечило окружение немецкой группировки Паулюса под Сталинградом и явилось переломным пунктом в ходе всей Второй мировой войны. За операцию «Монастырь» Александр Демьянов, уже награжденный немцами Железным крестом, был удостоен ордена Красной Звезды.
19 августа 1944 года началась операция «Березино» – продолжение операции «Монастырь». Замысел Сталина заключался в том, чтобы, создав впечатление активных действий оставшихся в тылу Красной Армии немецких частей (группы Шерхорна), ввести Гитлера в заблуждение, заставить его задействовать для их поддержки серьёзные ресурсы. Для непосредственного руководства этой операцией в родную Белоруссию выехал генерал-майор Эйтингон, а также Маклярский, Фишер (Абель), Серебрянский и только-что выпущенный из турецкой тюрьмы Мордвинов. Как пишет Судоплатов, «в действительности группы Шерхорна в тылу Красной Армии не существовало. Немецкое соединение под командованием этого офицера было нами разгромлено и взято в плен. Эйтингон, Маклярский, Фишер, Мордвинов, Гудимович, Т. Иванова, Гарбуз при активном участии «Гейне» («Макса») перевербовали Шерхорна и его радистов». Шерхорн посылал в Берлин отчеты о диверсиях в тылу Красной Армии, написанные Эйтингоном, Маклярским и Мордвиновым. «Макс» получил приказ из Берлина проверить достоверность сообщений Шерхорна о действиях в тылу Красной Армии и полностью подтвердил их.
Гитлер произвел Шерхорна в полковники и наградил Рыцарским крестом. Шерхорну приказали прорываться через линию фронта и продвигаться в Польшу, а затем в Восточную Пруссию. Для этого Гитлер решил послать туда начальника службы спецопераций и диверсий Отто Скорцени и его группу. Как пишет Павел Анатольевич Судоплатов, «…особо отличился Фишер-Абель, под видом немецкого офицера лично встречавший на полевом аэродроме диверсантов Скорцени». Впоследствии этот эпизод вошел в фильм «Мёртвый сезон»:
— Константин Тимофеич… Вы случайно не были в партизанах?
— Н-нет, не приходилось.
— А на каком фронте вы служили?
— Я при главном штабе служил. Шифровальщиком.
— Кто там у вас заправлял?
— Генерал Гальдер, а потом Йодль… Я ведь при немецком штабе служил…
Известный журналист Николай Долгополов утверждает, что после выхода книги Кожевникова «Щит и меч» Вильям Фишер говорил, что «если у нас были свои люди в гестапо, то он мог вытащить бумажник из кармана Гитлера, которого видел в среднем один раз в месяц…»
За проведение операций «Монастырь» и «Березино» генерал-лейтенант Судоплатов и генерал-майор Эйтингон были награждены орденами Суворова II степени. Это был единственный случай награждения сотрудников госбезопасности высшими полководческими орденами.
Когда в 1944 году генералы Судоплатов и Эйтингон возглавили Отдела «С», который занимался агентурным добыванием и обобщением материалов по атомной проблематике, Вильям Фишер, понимая, что над Родиной нависает новая военная угроза, изъявил желание выехать на нелегальную работу за границу. Его подготовкой и выводом в 1947 году в США через Германию и Канаду занимался «король нелегалов» генерал Эйтингон. Эта операция закончилась так же, как и в конце фильма «Мёртвый сезон»: 10 февраля 1962 года будущий начальник Управления «С» (нелегальная разведка) КГБ СССР Юрий Иванович Дроздов лично встречал измождённого американской тюрьмой Рудольфа Абеля, которого обменяли на осужденного в Советском Союзе американского летчика Фрэнсиса Гарри Пауэрса, на мосту Глинике на границе между Западным и Восточным Берлином…
В редкие свободные минуты генерал Эйтингон любил ходить на прогулки с детьми в военной форме – ему нравилось, что они гордятся отцом. Только в такое время он позволял себе блеснуть генеральским мундиром и орденской колодкой – во всём остальном он был предельно скромен и требовал того же от всех членов семьи. У него никогда не было никаких сбережений, и даже скромная обстановка в квартире была казённой.
Когда Эйтингон был арестован, в квартиру пришли с обыском. Музу спросили:
– Дача есть?
– Нет, – ответили она.
А машина?
– Тоже нет, – прозвучал ответ.
Пришельцы осмотрели комнату и с удивлением обнаружили на многих вещах инвентарные бирки: «Вот так генерал…» Они пожали плечами, забрали охотничье ружьё, еще какие-то мелочи и ушли, довольно пренебрежительно взглянув на детей.
После ареста генерала Эйтингона семья оказалась в безвыходном положении. Муза и дети остались без средств к существованию. Но хуже всего было то, что Муза опасалась, что арестуют и её, а маленьких Леонида и Музу отправят в разные детские дома, поменяв им имя и фамилию. Мама боялась, что совсем маленькая девочка потеряется, и найти её уже не удастся. Поэтому она писала тушью имя и фамилию маленькой Музы на ленточках и вшивала эти ленточки в детское бельё.
После смерти Сталина новым главой вновь образованного министерства внутренних дел, в которое влилось и Министерство госбезопасности, стал Лаврентий Павлович Берия. С Эйтингона тут же сняли все обвинения и выпустили из тюрьмы. Берия приказал прекратить избиения и пытки арестованных.Однако такие преданнейшие руководители госбезопасности как Берия, Меркулов, Кобулов, Абакумов, Судоплатов, Эйтингон были смертельно опасны для хрущёвских партократов, троцкистов и армейских генералов – чекисты знали то, чего не знала страна, включая причины катастрофического начала войны, воровство и мародёрство после неё.
26 июня 1953 года произошел военный переворот. Начались повальные аресты и расстрелы. Были отстранены от работы супруги Василий и Елизавета Зарубины, разведчики международного класса, обеспечившие получение атомных секретов. Генерала Судоплатова арестовали на работе, генерала Эйтингона забрали дома – ведь он уже находился в отставке. Генерал сидел на кухне и пил чай. Когда раздался звонок в дверь, он сразу понял, что за ним пришли. Он лишь сказал пришедшим: «Оружие под подушкой», встал, оделся и вышел. Как и генерал Судоплатов, он был доставлен в Бутырскую тюрьму. Туда же доставили Якова Серебрянского – 30 марта 1956 года он скончался на допросе у следователя Военной прокуратуры генерал-майора юридической службы П.К. Цареградского.
Суд состоялся только в 1957 году. Генерала Эйтингона, арестованного в 1951 году и «ошибочно и преступно» выпущенного Берией в 1953 году, приговорили к 12 годам лишения свободы. «Вы судите меня как “человека Берии”, – сказал он в своём последнем слове. – Но я не его человек. Если я чей-то, тогда считайте меня “человеком Дзержинского”. Но если быть более точным, то я человек Партии. Я выполнял её задания. И государственные. И с вами я о них говорить не буду».
Находясь во Владимирском централе, Судоплатов и Эйтингон продолжали мыслить по государственному и не терять времени даром. Все происшедшее с ними они расценивали как роковую ошибку. При этом они оставались профессионалами своего дела. Узнав о том, что в США идет формирование войск специального назначения «Зеленые береты», они написали в ЦК о необходимости использования опыта спецназа НКВД СССР ОМСБОН для противодействия «Зеленым беретам». На основе этих рекомендаций в 1966-1969 годах были созданы КУОС КГБ СССР, где готовили резервистов для ведения партизанских действий в тылу врага.
В 1960 году в Мексике из тюрьмы освободили Рамона Меркадера. В Москве ему вручили Звезду Героя Советского Союза. Вместе с Долорес Ибаррури он тут же стал добиваться освобождения Судоплатова и Эйтингона, но безрезультатно. После смещения Хрущёва со всех постов ветераны НКВД-КГБ, включая Рудольфа Абеля и пять Героев Советского Союза, тоже обратились к Брежневу с просьбой о пересмотре дела. В феврале 1966 года в адрес XXIII Съезда КПСС было направлено ходатайство о реабилитации Судоплатова и Эйтингона, подписанное 28 разведчиками и партизанами, среди которых были Рудольф Абель, Георгий Мордвинов, Зоя Воскресенская-Рыбкина, Виктор Дроздов и другие. «К нашему удивлению мы узнали, – говорилось в письме, – что в приговоре по делам Судоплатова и Эйтингона сказано, что Особая группа НКВД СССР якобы занималась уничтожением неугодных наркому НКВД Берии. На суде не было приведено ни одного факта <…>Нам не известен ни один сотрудник Особой группы, который был бы привлечен к судебной ответственности <…>Зато нам известны сотрудники Особой группы, которые вошли в историю: Герои Советского Союза товарищи – Лягин, Молодцов, Кудря, Кузнецов, Медведев, Галушкин, Озмитель, Орловский и другие <…>Поэтому обвинения Судоплатова и Эйтингона мы рассматриваем как безответственную клевету на чекистов Особой группы как живых, так и погибших…»
Наума Исааковича Эйтингона освободили в марте 1964 года. «Я на всю жизнь запомнила этот день, – рассказывает его дочь Муза. Мне позвонила тётя, сестра отца. Когда я приехала к ней, у неё собралось довольно много родственников. Потом они все вышли из комнаты, и вошёл отец… Передо мной стоял совершенно седой старый человек с печальными глазами. Отец подошел, положил руку мне на голову, а я разрыдалась. Он сказл: “Поплачь! Это хорошие счастливые слёзы. Они принесут нам радость”. Мы сидели, обнявшись, и я не могла произнести ни слова. Мне исполнилось 17 лет».
Ему удалось устроиться на работу в издательство «Международные отношения» переводчиком, а затем редактором. В свободное время он часто гулял с детьми по Москве. Во время прогулок он читал им наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока.
Он снова начал общаться с прежними товарищами по работе в центральном аппарате внешней разведки. Мало кто из них еще был в строю: кто отсидел, кто был уволен досрочно. Но никто из них по-прежнему не сомневался в преимуществах социалистической системы – если и критиковали хрущёвский режим, то за глупость и продажность бюрократов, которых выдвинул Хрущёв. Встречаясь с Рамоном Меркадером, он нередко брал с собой детей. Это были счастливые для него минуты.
Однако годы, проведенные в заточении во Владимирском централе, сделали свое дело. Наступил момент, когда у Эйтингона началось сильное кровотечение. В 1976 году его доставили в реанимационное отделение госпиталя КГБ СССР на Пехотной. Требовалось прямое переливание крови. Подходящей оказалась только кровь сына Лёни. Сын согласился без колебаний, а отец дал согласие лишь после того, как врачи заверили его, что здоровью сына ничто не угрожает. Выйдя после операции и сев за руль, Леонид потерял сознание…
Наум Исаакович Эйтингон умер в 1981 году, так и не дождавшись своей реабилитации, которая произошла в 1992 году. Но Леонид счастлив, что продлил тогда отцу жизнь еще на несколько лет.
А я счастлив, что смог прикоснуться к судьбе тех, кого заметил и выдвинул лично Феликс Эдмундович Дзержинский. Они продолжали верить, что не напрасно посвятили свою жизнь служению своей Родине, и, даже находясь в тюремных казематах, умирали с этой верой.
Андрей Ведяев, историк спецслужб
© Фото из семейных архивов Музы Малиновской и Леонида Эйтингона
