Отложенный эффект

На фоне обостряющегося кризиса между Пхеньяном и Вашингтоном и продолжающегося осложнения северокорейско-китайских отношений Россия осталась единственной среди ведущих держав, которая сохраняет конструктивное сотрудничество с КНДР. Неслучайно в последние месяцы в Москву зачастили официальные эмиссары из заинтересованных государств, прежде всего из США, КНДР, Китая. На Россию кто с надеждой, кто с раздражением сейчас смотрят как на важнейшего игрока, чей потенциал балансировки ситуации на Корейском полуострове повышается.

Тем более неожиданным (а для кого-то как «гром среди ясного неба») стал указ президента №484, подписанный президентом Владимиром Путиным 14 октября, о введении болезненных санкций против КНДР. Это стало сенсацией, новостью дня, отечественные и международные СМИ бросились широко комментировать данное решение. Среди них многие интерпретации сводились к тому, что в политике России в отношении Пхеньяна произошел крутой перелом, терпение Москвы, мол, лопнуло и она решила примерно наказать Пхеньян за его ракетно-ядерный авантюризм.

Поскольку многие из подобных оценок, предположений далеки от действительности, представляется уместным и своевременным внести ясность в рассматриваемые сюжеты.

Во-первых, одно из заблуждений, встречающееся в ряде СМИ, состоит в том, что нынешние санкции Москвы введены в качестве реакции на последнее, шестое по счету ядерное испытание, произведенное Северной Кореей 3 сентября 2017 года, по поводу чего Совбез ООН 12 сентября принял резолюцию 2375. На самом деле в отмеченном указе президента речь идет об ответе на предшествующий — пятый — подрыв ядерного заряда, который корейские военные осуществили 9 сентября 2016 года.

Во-вторых, многие СМИ представляют решение Владимира Путина как национальные санкции России против КНДР, подтверждающие, что Москва, наконец, решила присоединиться к стратегии Запада, направленной на полную изоляцию и экономическую блокаду Северной Кореи.

В реальности ситуация выглядит совершенно иначе. В упомянутом указе подчеркивается, что речь идет о мерах по выполнению резолюции Совбеза ООН 2321 от 30 октября 2016 года, посвященной осуждению пятого испытания ядерного оружия Северной Кореей. Здесь всё понятно и закономерно. Проголосовав за эту резолюцию в октябре прошлого года, Россия, как и все другие члены Совета безопасности, взяла на себя обязательства исполнять прописанные в резолюции рестрикции в отношении КНДР. Но чтобы их выполнять, их надо воплотить в национальные меры. Почему это произошло сейчас?

Да просто потому, что процесс воплощения международных обязательств в национальные практические шаги со стороны конкретно России в силу особенности бюрократических процедур у нас занимает около года. Сначала центр рассылает в заинтересованные министерства и ведомства (Министерство финансов, транспорта, Минэкономразвития и многие другие) задания по выработке конкретных ограничительных мер в рамках их участка работы и профессиональных компетенций. Затем данные организации определяют рестрикции в своих конкретных сферах и возвращают свои предложения в правительство, где они обобщаются и передаются в администрацию президента и уже на их основе готовится указ президента. И на всё это в России уходит около года.

Так происходило и с аналогичными актами в рамках предшествующих резолюций Совбеза ООН. Бывало, например, как после первого ядерного испытания Пхеньяна в 2006 году — про него мир уже успевал подзабыть, и шестисторонние переговоры по ядерной проблеме Корейского полуострова набирали позитивную динамику, и в двусторонних отношениях между Россией и КНДР всё обстояло благополучно, и вдруг Москва объявляет о своей порции санкций против северян. У многих и тогда возникало чувство недоумения и непонимания. А на деле оказывалось, что это всего лишь технический результат реализации как будто отложенного исполнения санкций Совбеза ООН. Именно такая же история произошла и сейчас.

В свете этого становится понятным, что в действительности озвученные 16 октября 2017 года рестрикции не имеют ничего общего с пересмотром позиции России по отношению как к ядерной проблеме КНДР, так и нашим двусторонним отношениям с ней.

Позиция Москвы по этим вопросам ясна и принципиальна. Россия последовательно выступает за денуклеаризацию Корейского полуострова, но исключительно мирным, дипломатическим путем. Мы понимаем мотивы поведения Пхеньяна и причины, подтолкнувшие его пойти по пути создания ядерного оружия, но признать его ядерной статус не можем и не будем. Объяснения этому простые. Исходя из обязательств как одного из депозитариев Договора о нераспространении ядерного оружия и собственных национальных интересов, Россия глубоко заинтересована в сохранении глобального режима нераспространения оружия массового поражения.

Конечно, эти санкции накладывают ограничения на возможности развития нашего экономического сотрудничества. Но когда КНДР приняла решение проводить испытания, она знала нашу позицию и понимала, какие будут действия с нашей стороны. Одновременно с этим мы признаем легитимные озабоченности КНДР в сфере обеспечения национальной безопасности и стремимся найти взаимопонимание со всеми заинтересованными сторонами, прежде всего США, Южной Кореей, Японией по этой важной проблеме. Поэтому Россия твердо выступает за скорейшее возобновление переговорного процесса на различных треках, в том числе американо-северокорейском и многостороннем. Эта наша позиция хорошо известна северокорейским партнерам.

Поэтому шаги Москвы, конечно, их не обрадовали, но не стали неожиданностью и не должны (как было и в предшествующих аналогичных случаях) негативно отразиться на традиционно дружественных отношениях между Россией и КНДР.