Ядовитые деньги

Казалось бы, Дональд Трамп сделал все для того, чтобы российский крупный бизнес наконец откликнулся на призыв «Russia calling!» («Россия зовет!»), а российские бизнес-элиты начали процесс «самонационализации», о чем Кремль мог только мечтать. Но это признак дальнейшей интоксикации экономики России, а отнюдь не ее оздоровления. Возвращающиеся деньги и капиталы неизбежным образом будут терять в объеме и цене, поскольку все бизнесы зависели от международных заимствований и связей. Если что Владимир Путин и получит, так это дисконтированных олигархов, которые уже не очень готовы играть роль параллельного бюджета, а наоборот, рассчитывают на помощь режима в выживании в знак признания былых заслуг и проявленной «социальной ответственности». Дальше всё зависит от успеха участников списка Forbes в конкурентной борьбе за предъявление наилучших доказательств своей полезности и незаменимости для государства: кому-то ведь точно скажут «денег нет, но вы держитесь», кому-то повезет больше.

Сейчас не самое лучшее время, чтобы предъявлять государству счета, — оно само остро нуждается в деньгах, в частности на исполнение майского указа №204, не говоря уже о поддерживающих необходимый градус патриотизма расходах на оборону и правоохранительную деятельность. Повышение НДС стало первым тревожным сигналом того, что бюрократия готова изымать из экономики все больше денег и расходовать значительные государственные средства на покупку лояльности населения в течение шестилетнего президентского срока. Вторым сигналом стала идея снять конъюнктурную сверхприбыль с металлургов и химиков, которую обсудили помощник президента Андрей Белоусов и первый вице-премьер Антон Силуанов. Сам процесс был отягощен тем обстоятельством, что высокие чиновники еще и мерились аппаратными весами, и в результате идея трансформировалась в странный продукт госкапиталистического мышления — комиссию по выбору областей «инвестиций» крупного бизнеса в интересах государства. Транзит власти нынче дорог.

Уход из-под санкций и возвращение в родную гавань, во-первых, имеет естественные пределы — не все же бизнесы в стране сотрудничают с Кремлем, хотя через несколько рукопожатий от «дворцовых» олигархов можно опуститься на уровень среднего предпринимательства. Во-вторых, вернуться, чтобы попасть под очередную волну изъятий сверхприбылей на общественно-полезные «инвестиции», — удовольствие ниже среднего. Наконец, хотя это и не столь важно, широкие массы в России по-прежнему не любят крупный бизнес. При этом еще в 2015 году 42% респондентов «Левада-центра» считали, что в путинские времена сращивание государства и крупного бизнеса пошло еще бодрее, чем в 1990-е. В некотором противоречии с этим граждане в большинстве своем считают, что все крупные предприятия надо отдать в государственные руки, но здесь скорее речь идет о некоем идеальном образе некоррумпированного государства. И при этом люди вовсе не против частной собственности, малого и среднего бизнеса — они четко отделяют собственно предпринимательство от системы «власть = собственность», которая сложилась наверху.

Собственно, игроков, фигурантов, акторов именно этой системы и уязвляют санкции. В России построен развитой госкапитализм, и в чем авторы санкционных списков правы, так это в том, что если они метят в крупный бизнес, то тем самым бьют по путинской системе, по ее кормушке. Граница между государством и олигархическим бизнесом условна, им не жить друг без друга, именно поэтому столь болезненными оказались те санкции, которые еще в апреле этого года ударили по нескольким ключевым игрокам системы «власть = собственность».

Сразу после президентских выборов число респондентов «Левада-центра», признающих международную изоляцию России, достигло исторического максимума. В июле резко улучшилось отношение к США и Евросоюзу. Патриотические шоу и победные салюты внутри осажденной крепости еще играют свою важную мобилизационную роль, но совсем не в той же степени, что раньше. Да, по-прежнему существенное число респондентов считают, что санкционная война направлена не только против элит, но и против рядовых россиян. Но санкции превратились в рутину, их уже мало кто замечает. В апреле 2018 года 68% заявили, что их не беспокоят санкции Запада. Но так было до значительного ослабления рубля. А сейчас, по прошествии на редкость бурного лета первого года нового президентского срока, возможно, кое-кто начинает догадываться, что существует — через несколько промежуточных этапов — прямая связь между «солсберецкой» трагикомедией и падением национальной валюты, ростом инфляционных ожиданий, торможением динамики ВВП. И в этом смысле не пора ли приостановить внешнеполитические авантюры ради того, чтобы национальная экономика не терпела поражения за поражением.

В экономическом смысле репатриация денег и бизнесов нейтральна, если не вредна. Куда эти деньги пойдут? В какую сторону станет высвобождаться энергия перерегистрированных бизнесов? Туда, куда скажет государство, представленное разными уровнями власти. К собственно экономическому развитию — реальной конкуренции, стартапам, комфортной регулятивной среде — это не имеет никакого отношения. Не случайно все телодвижения, которые совершила власть после получения столь якобы мощного мандата на правление весной 2018 года, свелись к арифметическому повышению пенсионного возраста и повышению НДС. Ну еще к усилению контроля за расходованием бюджетных средств, но это снова все о нем, о государстве, его дебете-кредите, а не о частных субъектах рыночной экономики.

Возвращение блудных денег происходит не от хорошей жизни, но и дома их ничего веселого не ждет. Если бы деньги заговорили (как писал Милтолн Фридмен), то они, как старушки у подъезда, вспоминали бы старые добрые досанкционные времена, когда можно было действовать почти по правилам рыночной экономики и не чувствовать себя ядовитой субстанцией, с которой никто не хочет делать бизнес.

Андрей Колесников

По материалам: “Forbes”