Как Владимир Путин завершил дискуссию, чтобы успеть на хоккей
18 октября президент России Владимир Путин принял традиционное участие в заседании Валдайского клуба и высказался на многие глобальные темы. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, впрочем, не исключает, что последствия этой встречи могут стать неутешительными для членов клуба.
Заседания Валдайского клуба в этом году проходят в отеле «Поляна 1389» — с некоторых пор уже можно говорить, что как обычно. Все здесь хорошо, и в особенности явления природы. Я имею в виду, что природа является человеку здесь в таком виде, в каком, кажется, она больше всего сама хотела бы себя показать. И человек, заехавший сюда, не надышится даже за два дня и две ночи панельных дискуссий (потому что и ночью тут тоже не без них).
И минусов нет, кроме, как говорят организаторы, одного: в отеле всего 140 номеров.
Не очень при этом понятно, почему среди приехавших на это 15-е, юбилейное заседание нет многих западных звезд политологии, которые были здесь раньше, а также отечественных — из тех, кто и олицетворял собой этот форум: Николая Злобина, Андраника Миграняна (может быть, и не было их тут сейчас, потому что слишком уж олицетворяли раньше). Впрочем, организаторы гордятся министром иностранных дел Монголии и бывшим президентом Афганистана Хамидом Карзаем, который по всем признакам не может победить в себе любовь к публичным мероприятиям международного масштаба, даже если они таковыми не являются (да и сам он таковым, то есть президентом, тоже не является).
Накануне пленарного заседания, в котором должен был принять участие Владимир Путин, состоялась решающая дискуссия по теме «Как нам подготовиться к ядерной войне». Напрасно призывал один из старейших участников форума, Сергей Караганов, сохранивший себя в Валдайском клубе, забыть про ядерную войну, которой все равно никогда не будет, и зря пожимал плечами помощник президента России Андрей Фурсенко: «Почему все тут готовятся к прошлой, а не к будущей войне?», и осторожно говорил о генетической войне, которая, по его мнению, намного реальнее. Нет, все участники клуба, а на эту дискуссию собрались все: название сработало, да и невозможно было отказать себе в радости пообсуждать все возможные сценарии ядерного мрака, в которые способен погрузиться мир — при помощи, между прочим, именно что политологов, которым всегда есть что рассказать, и в особенности где, когда, почему и во сколько это все начнется и даже закончится.
На следующий день с обзором текущих иностранных дел выступил министр Сергей Лавров, который, кажется, сразу устал прежде всего от вопросов, на которые вынужден отвечать всегда и всюду (может, он надеялся хоть здесь их избежать, но, с другой стороны, какой был повод для таких надежд?). Да, он же понимал, что обречен на все это, так что рассказывал, что история с Крымом не уникальная, что были Фолклендские острова, а также четыре острова, которые принадлежали Франции, но один из них проголосовал за независимость и получил ее и одобрение мирового сообщества, и что, конечно, была история с Косово… И только Крым никак не поддается осмыслению этим сообществам… Заседание было закрытым, но все-таки известно, что Сергей Лавров вспоминал по этому поводу свой разговор с бывшим госсекретарем США Джоном Керри, который убеждал коллегу, что надо просто провести еще один референдум в Крыму, и все наладится, и все, в том числе Соединенные Штаты, этого только и ждут. А Сергей Лавров недоумевал: так был же уже один референдум, зачем еще один? И вот так все пока и стоит до сих пор.
Участники клуба уже в 13:30, как их и просили, заняли свои места в зале, но и через два часа не было признаков того, что заседание вскоре может начаться.
Между тем вялотекущие дискуссии вспыхивали между ними то здесь, то там, и полпред президента в Южном федеральном округе объяснял политологам и журналистам, что лечение от всех бед — духовность и если бы она была в керченском колледже, то драмы бы никакой не было.
Наталью Солженицыну пригласили на заседание клуба впервые, на дискуссию именно о национальной идентичности, и она деликатно недоумевала по этому поводу, и ей самой, без сомнения, гораздо интереснее был разговор о третьей мировой войне и мастер-классе Сергея Лаврова, и Наталья Солженицына, не выступившая там, говорила мне теперь более или менее в сердцах, что на самом деле весь беспорядок в мире начался, «когда, извините, бортанули ООН с Югославией и начались бомбежки, а теперь уже можно вообще все что угодно, и никаких правил, к великому сожалению, не осталось».
Я понял, что Наталья Солженицына и в самом деле сильно переживает по этому поводу.
Участники клуба так долго ждали Владимира Путина, что, кажется, и вообще разуверились в том, что он может прийти. И его появление в зале, такое впечатление, стало неожиданностью. По крайней мере многие как стояли, так и остались стоять. С другой стороны, в этом был смысл, потому что сидящие-то сразу встали.
Формат участия Владимира Путина в работе клуба изменился. Он теперь не сидел среди четырех-пяти человек в кресле на сцене и не выслушивал длительные признания своих соседей о работе секций и направлений: до сих пор они итожили свои впечатления просто бессердечно неумолимо, и это было да, мучительно и безысходно. И я, конечно, сильно обрадовался, что теперь все будет по-другому. Это было, можно сказать, долгожданное решение. И сейчас Федор Лукьянов задавал вопросы исключительно Владимиру Путину. Правда, интервьюером Федор Лукьянов, возможно, поначалу, выглядел не лучшим. Первый вопрос он задавал так долго, что за это время спокойно мог выступить и какой-нибудь спикер с сообщением о результатах работы панели «Внешняя политика». Федор Лукьянов говорил неторопливо, с толком, с чувством, к тому же еще и с расстановкой. Зато ответы выглядели неумолимо интереснее вопросов.
Сначала Владимир Путин рассказал о том, что он думает про трагедию в Керчи. «Молодые люди с неустойчивой психикой», по его мнению, «создают себе героев».
— Это значит, что мы не создаем нужного и полезного контента для молодых людей,— констатировал Владимир Путин, и я подумал, что если бы все было так просто, то давно уже создали бы этот несчастный контент, но вопрос, почему люди вдруг встают и идут убивать других людей, без ответа уже столько тысяч лет, и столько контентов уже создано и использовано впустую, что еще один вряд ли решит эту проблему, да точно не решит.
Метод журналистики, который был выбран для интервьюирования президента, выглядел сначала крайне привлекательным и даже красивым: Федор Лукьянов ссылался на какую-нибудь цитату Владимира Путина пяти- или десятилетней давности и предлагал Владимиру Путину сравнить его ощущения тогда и сейчас.
Вот Федор Лукьянов интересуется, добился ли Владимир Путин тех результатов, которых собирался добиться 15 лет назад, когда возник Валдайский клуб, и вспоминал Беслан.
— Тогда на территории России шла гражданская война!..— воскликнул Владимир Путин, впервые, вообще-то, делая такое признание.— Мы международный терроризм глобально не победили, но нанесли ему серьезный урон…
— А вообще, стоило связываться? — имея в виду уже Сирию, вяло, отчего-то почти небрежно интересовался Федор Лукьянов и вспоминал цитату Владимира Путина из 2015 года насчет того, что еще 50 лет назад улица научила его «одному правилу: если драка неизбежна, надо бить первым».
Ответ казался предсказуемым и таким и был, но вдруг Владимир Путин cказал про то, что американские партнеры (в отличие, видимо, от россиян) недорабатывают: недавно на левом берегу Евфрата, который они вроде бы контролируют, террористы захватили в заложники 700 семей и предъявили свои ультиматумы, а вчера уже казнили десять человек.
— Что же наши коллеги отмалчиваются? — спрашивал Владимир Путин,— как будто там ничего не происходит?!
А ведь все это и правда выглядит ужасающе.
Отвечая еще на один предсказуемый вопрос, про отношения с президентом США, Владимир Путин рассказал, что он не разделяет мнение, что тот «сидит, как тетерев (на переговорах.— А. К.), и не слышит никого. Это неправда!»
Без конца повторяя цитаты из предыдущего Владимира Путина, Федор Лукьянов, с одной стороны, словно игнорировал тот факт, что перед ним сидит живой сегодняшний Владимир Путин. То ли он думал, что тот будет отвечать на те же вопросы, что и были заданы ему несколько лет назад, иначе и этим, может быть, станет интересен окружающим. Цитаты к тому же возникали на экранах за спиной Владимира Путина, и было слишком уж ясно, что вопросы готовились заранее, тщательно, со смыслом и на самом деле с желанием дать возможность президенту лишний раз проявить себя.
Владимир Путин с помощью этих цитат высказался про Крым, напомнив, почему он наш, похвалил компанию Russia Today, по ошибке назвав ее радиостанцией и «одним, достаточно скромным СМИ…», но, кажется, наконец Владимира Путина и самого начали тяготить эти цитаты.
— Хорошо подготовился Федя! — сообщил он вдруг.— Все время пытается поймать меня за что-то!
Нет, не думаю, что Владимир Путин вкладывал в это смысл, который сразу приходил в чью-то неумную голову (например, мою).
Но у Федора Лукьянова был сценарий, который он же в конце концов должен был реализовать, и он продолжал, теперь про то, остался ли Владимир Путин самым большим националистом в России, как он раньше и говорил про себя, и есть ли у него другие единомышленники по патриотизму.
— Есть,— отвечал Владимир Путин,— почти 146 миллионов!
Ну, то есть он всех сюда записал сгоряча: и детей малых, и стариков, и даже женщин.
— Класс! — соглашался Федор Лукьянов, и лучше бы этот ответ оставался без комментария.
— Мы с вами вдвоем будем дискутировать? — переспрашивал уже Владимир Путин.
— Всему свое время! — Неожиданно борзо, очевидно от растерянности, отвечал Федор Лукьянов.
Владимир Путин говорил про российскую концепцию ядерного удара, которая не предусматривает превентивности. «Мы готовы и будем применять ядерное оружие, только когда удостоверимся, что потенциальный агрессор наносит удар по нашей территории… Летят (ракеты.— А. К.) к нам, а навстречу летят наши к агрессору!» — доходчиво и, кажется, даже с удовольствием объяснял Владимир Путин.
Он добавил, что Россия готова чувствовать себя жертвой агрессии. В этом действительно виделся практический смысл:
— Мы как мученики пойдем в рай. А они просто сдохнут,— сказал президент и подумал, после паузы дообъяснил.— Потому что раскаяться не успеют.
Сразу надо сказать, что это была, на мой взгляд, его самая яркая фраза за два часа этой встречи.
Между тем вскоре Владимир Путин сделал одно откровенное признание, которое, возможно, пройдет не очень замеченным. Он сказал про свой выбор и готовность нести за него ответственность:
— Вообще, вы знаете, на самом деле непростой вопрос. Почему? Потому что страх — это, вообще, обратная сторона естественного для любого человека, для любого живого биологического объекта стремления к самосохранению. Инстинкт самосохранения есть у всех, и это проявляется в том числе в страхе. Это способ реакции на возможные угрозы.
Вы знаете, нас, когда я только пришел на работу после университета в органы безопасности и потом в разведку, всегда соответствующим образом воспитывали: если взялся за какое-то дело, какую-то работу, нужно заранее понять, с чем она связана. Или берешься, и тогда уже ты должен действовать аккуратно, не бесшабашно, не безответственно, оценивая все риски нужно действовать, но тогда ты не должен думать о личном самосохранении. Это чрезвычайно важная вещь, особенно для людей, на которых лежит бремя ответственности за своих соплеменников, за миллионы сограждан.
Помню, вы уже об этом говорили, трагические события конца 90-х—начала 2000-х, когда я летал над Грозным, он был весь, просто до основания разрушенный, как Сталинград, из-за каждого камня могли стрелять, и стреляли, кстати говоря. Мы летали на бреющем полете над некоторыми территориями, потому что нельзя было подниматься. Никогда не видел, что вертолеты могут так низко и так быстро летать, даже не думал, что это возможно. Но это был мой выбор, понимаете?
И сейчас это мой выбор. Думаю, что для всех так, для всех моих коллег примерно то же самое: все они переживают. Но если что-то решил для себя, сделал какой-то выбор, то нужно действовать без оглядки на негативные последствия для себя лично, нужно думать о позитивных последствиях для тех, ради кого ты это делаешь.
Китайский политолог Шэн Шилян развернул перед Владимиром Путиным метафору: «Лес хочет покоя, да ветер не позволяет». Под лесом он понимал Китай и Россию, а под ветром, конечно, США, «самое великое, самое обиженное государство всех времен и народов»…
Господин Путин продемонстрировал желание продолжить метафору:
— Погода изменчива. Придет время и ветер успокоится,— пообещал он,— ведь те, кто создает ветер, тоже от него страдают…
Я, таким образом, не заметил, как перешли к вопросам из зала.
Федор Лукьянов все-таки вдруг спросил Владимира Путина, знает ли тот, о чем хочет спросить его японский политолог.
— Понятия не имею,— пожал плечами Владимир Путин.— Неужели про острова? Неинтересно!
После этого вставший было японец мог уже садиться. Впрочем, вопрос свой он все-таки задал. Про острова, конечно, а ответ получил неожиданно более полный, чем тот, на который, скорее всего, рассчитывал. Господин Путин заговорил о кризисе доверия:
— Япония взяла и ввела против нас санкции… Вы зачем это сделали? Это с целью повышения доверия?..
После этого стало более понятно, почему Владимир Путин недавно во Владивостоке предложил Синдзо Абэ подписать мирный договор без решения вопроса «северных территорий»: он, видимо, понимал, что японцы не могут с этим согласиться, но решил, что имеет право с ними разговаривать без искренности, потому что они первые начали.
Потом у Владимира Путина состоялся диалог с Нютой Федермессер, которая рассказала, что федеральная материальная помощь для паллиативной медицины, конечно, выделяется, и немаленькая, но чиновники обложили ее таким условиями, что освоить ее невозможно.
Нюта Федермессер опасалась, что если неосвоенные деньги вернутся в бюджет, то больше их в таком объеме не дадут, и говорила, что если Владимиру Путину не страшно, как он говорит, чувствовать ответственность за весь мир, то надо думать и про 1 млн 300 тыс. тех, кто умирает каждый год, не найдя паллиативной помощи.
— Не беспокойтесь, такого не будет никогда! — заверял ее Владимир Путин.
Выступил, по словам Федора Лукьянова, самый позитивный фермер Олег Сирота, который, похоже, произвел впечатление на участников форума энергией, с какой он старался затвердить среди присутствующих свое уникальное место как единственного человека, которому свойственен тут здравый смысл. По крайней мере на панельных дискуссиях он гордился тем, что слышит много знакомых слов, но не понимает их смысла и подозревает, что на самом деле все гораздо проще, чем ему здесь пытаются представить.
Сыровар рассказал, что скоро европейские столицы содрогнутся от того, что его сыр появится на прилавках их магазинов. Владимир Путин резонно спрашивал, от чего именно они содрогнутся. Нет, Олег Сирота не имел в виду, что сыр его окажется настолько ужасен. Он просил сохранить льготы сельхозпроизводителям в случае отмены санкций и благодарил Владимира Путина за то, что эти санкции появились. Это уже, конечно, давно моветон, но Владимир Путин вдруг сказал, что за санкции надо благодарить не его, а лидеров других стран, и вот с этим уже можно было поспорить: а может быть, все-таки и его тоже, и, может быть, даже прежде всего.
Господин Путин пообещал тем не менее льготы сохранить, впрочем, не добавил, что если даже санкции отменят, а просто пообещал сохранить (и так ясно же, что их не отменят). Интересно Владимир Путин рассуждал про журналиста газеты Washington Post, пропавшего в генконсульстве Саудовской Аравии в Турции. Владимир Путин хотел доказательств того, что его убили:
— Мы должны дождаться результатов расследования. Насколько я себе представляю, этот человек в определенном смысле входил в саудовскую элиту…
Владимир Путин каком-то смысле, видимо, намекал, что убрали прежде всего не журналиста, а конкурента.
— Если кто-то понимает, что произошло убийство, и представит доказательства, тогда мы будем предпринимать шаги,— добавил Владимир Путин и сказал, что Россия не для того столько времени выстраивала отношения с Саудовской Аравией, чтобы вот так внезапно их разорвать. Чего он недоговорил? Может быть, он не сказал, что стоит ли это делать из-за человека, которого, может, Соединенные Штаты пытались внедрить в высшие эшелоны власти Саудовской Аравии?.. А может, и не было никакого такого смысла. Да и никакого другого.
Последние события в Северной Корее, судя по всему, нравятся Владимиру Путину:
— Все было на грани войны, теперь, слава богу, на грани мира.
Вопрос, как он относится к предположению, что США занимаются разработкой биологического оружия, дал Владимиру Путину возможность сказать, что «те, кто этим занимается, должны понимать, что и другие будут этим заниматься». А вообще, в изложении российского президента эти предположения выглядели очень неприятно:
— Эти опыты, если они проводятся, очень опасны. Выявляются какие-то препараты, которые могут влиять избирательно в зависимости от принадлежности человека к какой-нибудь этнической группе… через два-три поколения они будут менять облик человека!
Очень эмоционально Владимир Путин говорил про Ливию. Случившееся там до сих пор не дает, похоже, ему покоя (возможно, именно потому, что он допустил, как он сам считает, все, что там произошло, сознательно самоустранившись от участия в решении проблемы Ливии, потому что убедил себя, что работает премьером, а не президентом).
— А Ливия?! — воскликнул Владимир Путин.— Вообще государство прекратило существовать!
Он вспомнил, как Муаммар Каддафи говорил, что его страна является непреодолимой преградой на пути беженцев из Африки в Европу. Очевидно, в устах Владимира Путина это было попыткой, может быть, застыдить Запад в том, что тот сделал, заставить жалеть об этом и, может быть, исправить хоть что-нибудь…
Владимир Путин еще некоторое время без вдохновения отвечал на вопросы, а потом честно сказал:
— Я хочу, чтобы мы уже закончили эту дискуссию. Мне надо в Узбекистан лететь, а я еще хочу в хоккей поиграть по дороге.
После этого дискуссию смело можно было считать и законченной, но она еще несколько минут все-таки продолжалась. Владимир Путин еще признался, что раньше не знал по-настоящему Россию, хотя является русским, плоть от плоти, но все-таки что только на посту убедился в мощи и мудрости ее народа… Да, надо было и правда заканчивать.
Федор Лукьянов, возможно, почувствовал, что разговор сложился не настолько удачно, чтобы во время этого разговора можно было всецело почувствовать мощь и мудрость членов Валдайского клуба (и Федор Лукьянов даже сказал про это), и добавил, что в следующий раз клуб берет на себя обязательство интеллектуально удивить президента.
А я подумал, что ведь следующего раза может теперь и не быть.
Как-то вдруг показалось, что закончился Валдайский клуб.
И даже, может быть, неплохо было бы ошибиться.
Андрей Колесников
По материалам: “Коммерсантъ”
