Владислав Иноземцев об особенностях российской бедности
Несмотря на впечатляющий экономический рост, случившийся в России в начале этого столетия, проблема бедности в нашей стране так и не была решена. Если в 2000 году официальная статистика сообщала о том, что доход ниже прожиточного минимума получали 42,3 млн россиян, то к 2007 году эта цифра снизилась более чем вдвое — до 18,8 млн, но с тех пор практически не изменяется, оставаясь близкой к 19 млн человек. Конечно, уровень прожиточного минимума вырос – в рублях с 1285 до 10328 в 2018 году, а в долларах по текущим курсам — с 46 до 160. Однако факт остается фактом: на фоне фактического удвоения ВВП, бедность сократилась в два раза, но, с одной стороны, остается весьма значительной и, с другой стороны, давно не показывает положительной динамики.
Конечно, одной из причин такого положения вещей является вопиющая неравномерность распределения доходов в России: за те же годы в стране появились 100 долларовых миллиардеров, которых в 2000 году еще не было ни одного, а различия в доходах между регионами существенно превосходят показатели многонационального Европейского союза. Однако сегодня я бы хотел остановиться не на имущественном неравенстве, а именно на бедности.
Бедность — как работающего населения, так и пенсионеров — не является уникальной чертой России. Начавшаяся в мире еще в 1970-е годы постиндустриальная революция привела к резкому росту спроса на труд высокого и сверхвысокого уровня квалификации, в то время как работники, не обладающие никакими уникальными способностями и в основном востребованные в сфере услуг, практически утратили надежду на рост своих доходов. С 1976 года в США рост зарплат оказался практически полностью ограничен кругом занятых с высшим образованием, а неравенство доходов начало резко расти еще с конца 1970-х, вернувшись сегодня к показателям конца XIX века. Понятие «работающие бедные» стало привычной реальностью даже в наиболее благополучных западных странах. Я не склонен преувеличивать степень сходства экономических и социальных практик России и этих государств, но хочу подчеркнуть, что в современной экономике – в отличие, например, от эпохи «классического индустриального хозяйства» 1920-х или 1950-1960-х годов — бедность низкоквалифицированных работников является скорее правилом, чем исключением.
Если взглянуть на США, то по состоянию на 2014 год зарплату ниже прожиточного минимума получали более 9,5 млн человек, занятых полный рабочий день (6,3% работающих), а во Франции — около 2,5 млн (или 9% от числа занятых). Доля бедных среди пенсионеров была намного бОльшей. Иначе говоря, ситуация отличается от российской не слишком радикально (если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что прожиточный минимум в США в рыночных ценах сегодня выше российского в 6,3, а во Франции — в 7,2 раза. Наконец, стоит напомнить, что практически ни в одной из современных развитых стран граждане, получающие доходы, не достигающие черты бедности или превышающие его менее чем в полтора раза, не платят подоходного налога, а иногда освобождены и от некоторых других платежей и сборов.
Уникальность России, однако, сполна проявляется в другом — в удивительном пренебрежении государства к нуждам своих малообеспеченных граждан.
Все приведенные мной цифры относительно США и Франции касались лишь зарплат и пенсий. Видя, в каком положении находятся соответствующие слои населения, власти этих стран много десятилетий назад запустили программы адресной социальной помощи, существенно меняющие положение дел. В Америке, которая считается очень «либеральной» страной, таких десятки, и масштабы их более чем значительны.
Сегодня бедные американцы покрывают от 15 до 30% расходов на продукты питания для себя и своих семей за счет Supplementary Nutrition Assistance Program, ранее известной как «food stamps» (продуктовые талоны). На нее американские власти тратят больше денег, чем российские — на оборону ($63,4 млрд, или почти 4 трлн рублей в 2018 году), а число охваченных программой граждан составляет 40,3 млн человек. Одинокие люди с доходом менее $1,3 тыс./месяц или семья с двумя детьми с cовокупным доходом менее $2,65 тыс./месяц могут получить чеки на сумму от $192 (на человека) до $640 (на семью) в месяц, которые принимаются в оплату покупку продуктов (за исключением сигарет и алкогольных напитков) в магазинах основных торговых сетей.
Для пожилых американцев также действуют многочисленные программы неденежной поддержки, важнейшей из которых является знаменитая Medicaid: ее действие распространяется на 74 млн нуждающихся с доходами менее 133% от прожиточного минимума, а бюджет в 2018 году составил $629 млрд. 76% из более 1 млн операций по замене суставов, сделанных в Америке в прошлом году, были оплачены из этого источника.
В России, где пенсионеров лишь на 3% меньше, чем в США (46,5 против 47,8 млн. человек), подобная помощь оказывается в 25 раз реже. Я не говорю о различных пособиях — детских, на получение дополнительного образования, по безработице, и т.д. Все они — в отличие от России — составляют средства, реально соизмеримые с теми потребностями, которые они призваны обеспечить.
Все эти программы поддержки малоимущих, ветеранов, неполных семей, пенсионеров и инвалидов приводят к тому, что в большинстве западных государств «первичные» показатели бедности, составляющие от 15 до 22% населения, сокращаются до 4-7%.
Данные расходы являются своеобразной платой общества за социальные мир и стабильность, выступая в то же время и важнейшим средством утверждения общественной солидарности и банального гуманизма.
С экономической и технологической точек зрения, они весьма выгодны, так как увеличивают совокупный спрос и поддерживают экономический рост, не говоря о том, что делают массовыми — а, соответственно, и более качественными — высокотехнологичные медицинские услуги.
Российская бедность отличается от американской и европейской прежде всего тем, что ее «первичный» и «вторичный» вид практически не различаются. В стране отсутствуют программы строительства и предоставления социального жилья (во Франции и Германии 15-17% населения живет в домах и квартирах, не только коммунальные услуги в которых, но и цена найма субсидируется государством, а в США застройщики обязаны продавать часть квартир социально незащищенным гражданам, отбираемым муниципалитетами, по в 2-3 раза более низким ценам), комплексной поддержки ветеранов (бюджет соответствующего ведомства США составил в прошлом году $186,5 млрд), адресной продовольственной помощи, финансирования дающих возможность «нормально» жить пособий по безработице. Я не могу согласиться с мнением руководителя администрации главы Чувашии Васильева, согласно которому в России люди живут плохо, потому что плохо и мало работают; они в большинстве своем живут плохо потому, что не удосуживаются призвать к ответу не выполняющие свои обязанности власти.
Несомненно, Россия не может себе позволить обеспечивать такой же уровень жизни своих малообеспеченных граждан, какой достигнут на Западе. Однако никто не мешает нам ориентироваться на показатели, пропорциональные степени нашего экономического развития. В прошлом году Владимир Путин в очередном «майском указе» в очередной раз пообещал России 5-е место в списке крупнейших мировых экономик к 2024 году. Такая задача может быть в определенных условиях решена, только если размер экономик учитывается по паритету покупательной способности (в этом качестве Россия сейчас немного отстает от Германии). При этом сравнение социальных расходов российского и немецкого федеральных бюджетов показывает разрыв в 6-7 раз, даже если скорректировать их на разницу населения наших стран.
Я не говорю о том, что в России значительные средства, выделяемые по этой линии, тратятся неэффективно (как, например, в случае обеспечения школьников питанием) или вообще не по тому адресу (улучшение жилищных условий за бюджетный счет в основном касается и так не бедствующих чиновников).
Почти двести лет назад Шарль Фурье говорил о том, что «в цивилизации бедность рождается из самого изобилия». Хотя «цивилизация» с тех пор и продвинулась далеко вперед в своем развитии, ситуация кардинальным образом не изменилась. Рыночные принципы не предполагают равенства, а закономерности развития креативной экономики делают развитие общества на основе эгалитаристской повестки дня принципиально невозможным. Однако все это говорит лишь о том, что основная роль государства сегодня должна состоять в исправлении изъянов, заложенных в базовой хозяйственной модели современного общества – и потому борьба с бедностью должна выступать его главной задачей.
Причиной, которая препятствует реализации в России этой задачи, я вижу в первую очередь совершенно особое отношение граждан нашей страны к государству, а его самого — к народу. В большинстве успешных обществ чиновники исходят из того, что максимизация социальных расходов суть благо, а не проблема. Оформление пособий по безработице, льготного жилья или бесплатных детских страховок для них — не бездумное отношение к бюджетным средствам, а предоставление социальных услуг, объемы которых являются показателем качества работы администрации. При этом пользование этими благами для граждан выстроено так, что принимающие решения об их выделении чиновники не имеют никаких возможностей на этом заработать (а сами граждане даже не задумываются о том, чтобы дать им взятку, так как знают свои права). Наконец, вся пирамида бюрократии на местном, региональном и национальном уровнях завязана на выборных должностных лиц, заинтересованных в том, чтобы люди были довольны результатами их руководства. Так система обеспечивает в целом весьма уважительное — я бы даже сказал, человечное, отношение власти к людям.
В России по всем этим направлениям отношения выстроены иначе. Зоны компетенции чиновников прописаны крайне невнятно, любое решение требует согласований, коллективной ответственности, и потому его проще не принять, чем потом объясняться за последствия. Кроме того, любое мало-мальски «ответственное лицо» очень близко соприкасается с деньгами, распределение которых от него зависит, и потому любое его решение может быть легко «коммерциализировано», чем порой должностные лица и пользуются. Наконец, в России нет чиновника, который ощущал бы себя чем-то обязанным избирателям и им подотчетным — соответственно, за результаты работы управленцев практически невозможно с них спросить; перспективы карьеры не зависят от удовлетворенности граждан, и в этих условиях ожидать, что власть будет служить народу, было бы просто наивно.
Бедность в России не порок, а состояние. Состояние граждан, подчеркивающее особость и значение их правителей. И, ища ответа на вопрос, удастся ли властям снизить долю бедных россиян с 12,9% населения сегодня до 6,5% в 2024 году, стоит помнить, что с 2007 по 2018 год она сократилась с 13,3 до 12,9%. Чтобы не обманывать самих себя и не питать несбыточных надежд…
Владислав Иноземцев
По материалам: “Газета.ру”
