Умер Гюнтер Грасс
Вчера в клинике города Любек на 88-м году жизни умер последний великий немецкий писатель ХХ века Гюнтер Грасс (Нобелевская премия, 1999). Он сам определял себя туманно, исчерпывающе и мощно: “Ни испытанный антифашист, ни бывший национал-социалист, а скорее рискованный плод поколения, отчасти родившегося слишком рано, отчасти отравленного слишком поздно”.
17-летний мальчишка, мобилизованный в конце 1944 года в войска СС, отсидел год в американском лагере, где играл в кости с Йозефом Ратцигером (будущим папой римским). Впрочем, эта игра в кости, скорее всего, из того же разряда мемуарных мистификаций Грасса, что и его рассказ о совместном выступлении с Луи Армстронгом. Выучившись на художника и войдя в круги литературной богемы 1950-х, он отверг тот вариант осмысления германской истории, который предлагала “литература руин” Генриха Белля. Самой адекватной формой для воплощения немецкой трагедии ему казался модернизированный плутовской роман — своего рода жестокий “магический реализм”. На эту мысль его натолкнул великий поэт-самоубийца Пауль Целан. Грасс сошелся с ним в Париже, куда в 1956 году его отправила, выделив стипендию, знаменитая литературная “Группа 47”, восхищенная первыми главами его первого и сразу же ставшего мировым бестселлером романа “Жестяной барабан” (1959).
Оскар Мацерат, герой “Жестяного барабана”, выросший, как и сам Грасс, в “вольном городе” Данциге (ныне Гданьск), в трехлетнем возрасте волевым решением прервал свой рост, своими воплями крошил стекла, а игрой на барабанчике глумливо сопровождал взлет и падение Третьего рейха. Пятилетние герои “Собачьих лет” (1963), романа, завершившего начатую “Жестяным барабаном” “данцигскую трилогию”, обряжали огородные пугала в мундиры штурмовиков. А в худом и толстом героях “Ein Weites Feld” (1995), скорбно озиравших воссоединенную Германию (Грасс был категорически против воссоединения, считая единую Германию онтологическим агрессором, а бывшую ГДР — заложницей неолиберальной экономики), без труда угадывались Дон Кихот и Санчо Панса.
Где плутовство, там и физиология. В стихотворении “То, что должно быть сказано” (2012), осуждавшем ядерное вооружение Израиля и стоившем Грассу статуса персоны нон грата в Израиле, он писал: “Я сыт двуличьем Запада по горло”. Строка перекликается со словами, которые Грасс в блестящем сборнике новелл “Мое столетие” (1999), суммирующем немецкую историю ХХ века, вложил в уста старого художника Макса Либермана, наблюдающего с крыши своего дома факельный марш штурмовиков: “Я просто не в состоянии столько сожрать, сколько мне хотелось бы выблевать”.
Грасс пытался именно что “выблевать” историю своей родины, которая была для него и собственной, личной историей. У Оскара Мацерата было два отца: нацист Альфред, подавившийся в 1945 году значком-свастикой, который запихнул в рот, страшась советских солдат, и поляк Ян, расстрелянный в 1939 году немцами защитник данцигской почты. Но мать-то что у Оскара, что у Гюнтера была одна — та самая, по словам Брехта, которому Грасс отчасти наследовал, “Германия, бледная мать”. У самого Грасса тоже был расстрелянный дядя-поляк — его мать была кашубкой, то есть славянкой. Однако же она, как и ее немецкий муж, всецело одобряла политику фюрера.
Грасс всю жизнь боролся с нацистской составляющей своей судьбы, но сознавал невозможность окончательно ее вытеснить. Оттого в “Моем столетии” он и сводил в парадоксальных ситуациях великих, но несовместных друг с другом германцев ХХ века: Ремарка и Юнгера, Брехта и Готфрида Бенна, Целана и Хайдеггера.
Борьба с ложью “денацификации”, по завершении которой на высших постах в ФРГ оказались 100 тыс. военных преступников, стоила ему судебных исков. То от “Общества кавалеров Рыцарского креста”, уличавших героев его “Кошек-мышек” (1961) в глумлении над высшей наградой рейха, то от самого господина министра труда и здравоохранения земли Гессен, углядевшего в описании подростковой мастурбации диверсию против моральных основ общества.
Недаром что в “Жестяном барабане”, что в “Траектории краба” (2002), романе-коллаже о гибели военного транспорта “Вильгельм Густлофф”, торпедированного в 1945 году капитаном Маринеско (к которому Грасс явно несправедлив), лирические герои прекрасно помнят события, случившиеся задолго до их рождения. Грасс, моралист, антифашист и антиамериканист, причисленный в 1970-х, как, впрочем, и все ведущие немецкие писатели, к пособникам “городских партизан” из “Фракции Красной армии”, тоже прекрасно помнил все, что было до, и, обладая безжалостно зорким зрением, весьма скептически относился к тому, что будет после него. Лицемерие — вот что он ненавидел больше всего, вот в чем он видел корень всех бед и “не мог молчать”, когда, как заявил он, выступая в Вильнюсе в 2000 году, “одно бесчестие вытесняет собой другое”.
