Один из главных героев матча «Зенит»-«Порту» вспомнил, как дважды переезжал из Владимира в Грецию, жил на химической диете, предсказывал пенальти в свои ворота и чуть не оказался в «Спартаке»
— Все хорошо знают, как вы провели это лето. Расскажите, что было до него. С самого начала.
— Хорошо, давайте. Я родился в городе Владимире. Если приеду туда сейчас, то, конечно, не вспомню церковь, где меня крестили, но она большая, в центре. Помню, как пошел в школу с цветами, у мамы даже фотографии остались. Жили мы там до третьего класса, то есть до девяти моих лет. Хотя, когда мне было, кажется, восемь, мы пару раз уезжали на лето в Грецию. Просто на море, как туристы. Видимо, мама хотела посмотреть, как там живется.
— А вы ничего не подозревали.
— Нет, мы с братом просто купались, а она высматривала, как и что. И в 2000 году решила, что нам нужно начать новую жизнь — уехать туда.
— Просто пришла и объявила?
— Нет, конечно. Мы это обсуждали, готовились. Она очень хотела, были на это семейные причины. Так что уехали и поселились в одной деревне. Прожили там где-то четыре года, а в 2004-м продали все — и обратно. Квартира во Владимире осталась, мы ее сдавали, так что вернулись и начали заново покупать диван, шкафы, стенку. У мамы всегда эта слабость была — такой большой шкаф с хрусталем, телевизором. И я пошел в восьмой класс. Это после четырех лет в Греции!
Так вот. Еще когда мы были там, в 2002 году, я посмотрел мундиаль, и мне очень понравилось, как играют вратари. А через какое-то время друзья сказали, что в другой деревне, километрах в десяти от нас, есть команда четвертой лиги. Пришли туда, посадили нас всех, шесть-семь человек, и начали спрашивать: «Где тебе нравится?» Один — в нападении, другой — в защите. Пришел мой черед. А я на воротах перед этим не стоял, только по телевизору видел, поэтому опасался — может, не вратарь я, а нападающий? И вот меня спрашивают, а я: «На ворота хочу!»
— Давайте чуть назад вернемся. Вас в десять лет увезли в теплую Грецию, а в четырнадцать вернули во Владимир. Это вряд ли было легко.
— Да, но такого уж большого стресса не было — только небольшие трудности. Но ведь когда мы в Грецию приехали, они тоже были. Маленький возраст, чужих в школе не очень легко принимали. Мы знали только дядю и тетю, больше никого. Языка мы не знали. Только мама по-понтийски и по-грузински говорила. Поэтому меня и моего брата одноклассники к себе не подпускали — мы были чужаками. Но это поначалу. Сейчас могу сказать, что те, с кем тогда познакомился, теперь одни из лучших друзей.
— А язык?
— За полгода выучил.
— Он такой легкий?
— Да не сказал бы. Может быть, мне было проще, потому что у меня корни греческие. Если туда русский приедет и хоть десять лет проживет, не факт, что он научится правильно все звуки произносить: фита, дельта — вот это все. Мало у кого получается.
— Вы вернулись во Владимир.
— Да, но я же перед этим стал вратарем. Начал тренироваться в молодежке, а потом позвали в основную команду. Мне — 14, а там — мужики по 30–35!
— Не было других вратарей?
— Были, конечно. Один даже мог попасть в большую команду, очень перспективный, но не пошло. А мне давали шанс. Я вот сейчас вспоминаю и думаю — а почему? Постоянно же говорили, что Юра должен играть. Верили, что ли, что кто-то заедет в деревню, увидит меня и купит?
— Сколько пропустили в первом матче за мужиков?
— А я даже пенальти отбил! В самой первой игре! И как это получилось? Я клянусь, все вот так и было! Мы перед матчем вышли на поле посмотреть с другом, идем, я ему говорю: «Смотри, сегодня будет пенальти, мне ударят в правый угол, я его поймаю». Начинается матч — пенальти, я прыгаю, дотягиваюсь до мяча, штанга — и нет гола.
— И что друг?
— Да он с ума сошел! Серьезно, я могу его телефон дать. Это был такой момент — я его никогда не забуду! Все же чисто случайно — я дурь сказал, а так совпало. Может, чувствовал что-то.
— Больше такого с вами не происходило?
— Нет, но в серии пенальти я практически всегда выигрывал. Да, по-моему, вообще и не проигрывал ни разу.
— Вернемся к Владимиру.
— Да. Мама сказала, что уезжаем обратно. А я уже думал, что мое время начинается — я же в команде. Но что важно: мама не говорила, что уезжаем навсегда. Сказала, что поедем, попробуем продать дом, туда-сюда. Пришел я к президенту клуба, а он мне: «Юра, счастливо! Вот тебе твои бумаги, мы тебя ждем обратно». Конечно, были слезы, я был расстроен, но вернулся в Россию — и оказалось, что ситуация не такая уж плохая. Друзья те же, все неплохо. И про Грецию практически забыл. Сразу начал в школе заниматься всеми видами спорта. Футбол был — я никогда не забуду — в два часа дня, после уроков. Мне было мало — я узнал, что есть еще баскетбол. Сходил на первую тренировку — пошел дальше. А бывало, что еще и на волейбол успевал к восьми вечера.
— То есть попали из четвертой греческой лиги в школьную команду.
— Именно. Но был один момент — из-за того, что я много времени пропустил, пришлось пойти не в девятый класс, как мне полагалось по возрасту, а в восьмой. Поэтому о футболе все-таки думал меньше — в основном об учебе. Было трудно. И почему? Литература — я ничего не знал, русский — вообще ничего! Что я мог помнить, если уехал после третьего класса? Одни двойки и тройки. Но мне попались такие учителя, что я всей 40-й школе хочу сказать спасибо. Они видели, что я пусть ничего и не знаю, но желание у меня есть, и поэтому я после уроков каждый раз оставался на полчаса, и мне объясняли. Оценки в итоге подправились.
— Но в Грецию вы все-таки уехали.
— Да, год провели во Владимире — и опять обратно, в деревню. Еще год там, потом в город — в Драму. Я вернулся в команду, начал играть и попал в молодежную сборную города. И вот в ней кто-то из «Ксанти» меня и увидел. Ха, кстати, забыл сказать, что с седьмого класса я начал ходить в музыкальную школу. Год пропустил, когда уезжали, а потом вернулся. Два года в итоге отучился.
— Даже так. На чем?
— Гитара! Плюс — пианино и табурас, это такой церковный инструмент. Там, помню, в самом начале был тест. Сели все учителя — и давай зада вать вопросы: есть ли слух, знаешь ли что-то. Понравился — берут, не смог ничего сделать — не взяли.
— И что вы смогли?
— Человек бил по столу, спрашивал, низкая это нота или высокая, потом я спел одну песню по-гречески, гамму сыграл на пианино, показал, как пальцы переходят, и все.
— Это вас мама заставила?
— Да нет, мы сами пошли. В деревне же нечего было делать, поэтому пытались развлекаться. В общем, сыграл я за сборную города, и позвали меня в «Ксанти». Мама, конечно, не хотела отпускать. Город в 100 километрах, разница большая. Я ей все говорил: «Мам, ну пожалуйста, там же будут платить, все будет хорошо, я буду деньги посылать, ну отпусти!» Мне тогда восемнадцати лет не было, ей нужно было подписать разрешение. Помню, как президент моей первой команды все ездил к ней, упрашивал, и все-таки она согласилась. Я в тот момент так радовался! А потом, когда уже оказался в Ксанти совсем один, да к тому же в ужасном доме, в который меня поселили… В общем, сначала я плакал.
— По вечерам?
— Вот правда — именно по вечерам. У меня штор не было в комнате, окно смотрело на какую-то школу, а на ней — большой прожектор, который как будто специально в меня светил. И вот я стоял и с мамой говорил: «А-а-а, забери меня!» И мама тоже плакала: «Давай назад, приезжай!» А мне звонили агент, президент: «Юра, давай еще дней 10–15, пару недель, ты же привыкнешь». В общем, сначала плакал, но прошла неделя — и думал я уже только о своей свободе. Все потихоньку стало налаживаться.
— Играть сразу начали?
— Да нет, я там вообще в состав не попадал, даже в молодежке на скамейке не сидел. Система какая была: в дубль спускали профессионала из основы, он играл, а я оказывался третьим в списке вратарей, так что отправлялся домой.
— И долго так продолжалось?
— Долго. За первый год я матча три провел, и те не очень успешно. Второй начался получше: чуть-чуть поиграл, матчей пятнадцать, но профессионал продолжал спускаться. Сезон закончился — нас позвали на один турнир в Германию. Играли с «Фенербахче», «Гертой», «Хоффенхаймом», с японцами какими-то. И мы победили, а меня признали лучшим вратарем. Дали статую даже в подарок, классно было. В полуфинале потащил три пенальти, в финале — еще один. Так два раза и выиграли.
На третий год в молодежке я провел уже почти все игры, начал тренироваться с основной командой. Приходилось даже из школы убегать — я же учился еще. Хорошо, что у нас директор любил «Ксанти». Говорил: «Иди сынок, иди», а я ему потом то кружечку с командой, то билетик.
Провел весь сезон, снова собрались мы на этот турнир ехать, и тут мне звонят: «Юра, с тобой хотят поговорить». Объявили, что хотят заключить профессиональный контракт. О, как я был счастлив! Почему так? Потому что в «Ксанти» до этого ни один вратарь из собственных воспитанников не попадал в основу. Огромная честь! Весь в слезах тогда побежал к моей теперь уже супруге. А тогда мы с ней как раз познакомились.
Новый сезон в основе начинался просто прекрасно. У нас был тренер-немец и три вратаря. Один — австриец Гршпурниг, сейчас в «Сиэтле» играет, второй — грек Либеропулос. И этот немец рассчитывал на Гршпурнига и на меня. Давал шансы на тренировках, в товарищеских играх, и я был очень хорош. Но прошло три матча — и немца уволили. Пришел новый тренер, наполовину румын, а он молодых не выносил. Для него футболист — тот, кому больше тридцати. Как итог — на матчах Юра на трибуне, а на тренировках на каком-нибудь соседнем поле сам себе по воротам бьет. Как будто на карантине. Это был тяжелый год. Я, признаюсь, тогда много раз плакал в кустах.
— В кустах?
— Ну да. Уходил как будто за мячом и плакал. Потому что знал, что я лучше того же второго вратаря, а шанса не дают. Не мог всего этого выносить. Но когда плакал, то становился только сильнее, и тренироваться хотелось еще больше. Проводил на занятиях по три с половиной — четыре часа. Наступил второй мой профессиональный год. И тут клуб берет и подписывает еще одного вратаря, а мне говорят: «Юра, набирайся опыта, тебе нужно в аренду». Команду при этом я, значит, сам себе ищи. Уже не знал, что делать, и тут мне звонит один мужчина — сейчас он мой агент. Говорит: «Юрий, я знаю, что вы хотите в аренду, у меня есть одна команда. В часе езды от Салоников, вторая лига, деньги есть, играть можно». Я рискнул: простился с супругой, поехал туда, поселился в гостинице и быстро понял, что у меня здесь все будет отлично. В первых матчах показал все, что умел, — и меня так начали уважать! Я даже машину смог себе купить, хотя зарплата была маленькая.
— На что, если маленькая?
— Пошел к президенту, задал вопрос. Он: «Юра, что ты хочешь? Только скажи!» Отсчитал деньги прямо на месте — я взял Fiat Punto. Провел я там за сезон 27 матчей, получил вызов в молодежную сборную Греции, но там ни разу на поле не вышел. Очень злился: шансов не давали, хотя мне казалось, что я достоин. А с другой стороны, радовался — я же там один из второй лиги, все остальные — из больших клубов. В общем, первые два месяца в аренде все шло неплохо.
— А потом?
— А потом… Хорошо, что я за эти два месяца успел купить все, что хотел. Команда-то играла нормально, мы держались на своем месте, но президент оказался совсем несерьезный. Бывало, что платили хорошую зарплату — например, 1000 евро в месяц, а иногда он заходил, молча отдавал после тренировки 400 евро — и никто ничего не говорил. Возьми и молчи — вот так там было. Ну, скоро и эти четыреста приходить перестали, и началось. Сначала я жил в гостинице, потом переехал в квартиру — мы снимали ее с другим футболистом. Он очень хорошо готовил макароны, поэтому мы скидывались по одному евро и покупали их. Была у нас такая химическая диета. Когда вернулся в «Ксанти», весил 78 килограммов, а норма — 84.
— Химическая — это как?
— Ну вот так — одни макароны. Мы специально просыпались в 12 часов, чтобы сразу обедать, потому что на завтрак ничего не было. Недели две так продолжалось. Ох, а если макароны с каким-то соусом томатным — это вообще было шикарно!
— Через две недели вы сбежали?
— Ну как сбежал… Я же все время общался с «Ксанти», просил их изменить ситуацию. Они звонили в тот клуб, а президент им отвечал, мол, все в порядке, мы Юре платим больше всех. В «Ксанти» слушали — и снова мне: «Юра, тебе же платят, ты там все проел, что ли?» Я бесился, в итоге убедил их, и мы договорились: если немедленно какую-то сумму не заплатят, я после Пасхи не возвращаюсь. Проходит Пасха, денег нет, я уезжаю, и тут мне звонок от тренера: «Юра, ты приедешь на следующий матч? Только поиграть, пожалуйста!» Игра — в 200 километрах от Ксанти. Я им говорю: «Да, могу приехать, но у меня денег нет. Даже на бензин! Положите хотя бы 500 евро на счет: сто на дорогу и так, чтобы было». День проходит — ничего. Тот же самый разговор повторяется, я уже хотя бы 200 евро прошу — ну просто на дорогу, ни на что больше не хватит. Звонит помощник президента: «Юра, ты знаешь, а босс даже обрадовался, что ты уже не пятьсот хочешь, а двести. Завтра все будет!» Но времени-то не остается, завтра пятница — банки закрыты. Прошу уже всего сто, кое-как чтобы на бензин хватило. «Ладно, я с ним поговорю». В общем, так я никуда и не поехал. «Ксанти» и мог бы помочь, но принципиально не хотел в ситуацию вмешиваться. Сказали, чтобы не был дураком. На этом все и закончилось. Вернулся обратно.
— Что запомнили о второй лиге чемпионата Греции?
— Болельщики там очень эмоциональные. Есть, например, команда, которую ужасно любят, где бы она ни выступала, потому что уважают свою историю. Играем мы как-то с ними, стою я в воротах, в меня весь матч летят камни, плевки, еще что-то, и вдруг прилетает бутылка фанты. А мне на самом деле все это нравится — я обожаю, когда на меня орут. Пусть орут — мы все равно выиграем. Ну вот я поднял эту фанту, посмотрел на них, глотнул, и там такое началось на трибунах!
— Выиграли?
— Нет, 1:1. Пропустили на 86-й минуте, рикошет залетел. У меня везде одни рикошеты — ну что ты будешь делать!
— Итак, вы вернулись в «Ксанти».
— Да. Пошел третий год в команде, тоже очень сложный. Мне, перед тем как отправить в аренду, говорили, мол, вот вернешься, наберешься опыта, станешь вторым. О’кей, я съездил, набрался, получил ровно то, что было нужно, вернулся — и снова на трибуну, вне заявки! В товарищеских матчах в общей сложности провел максимум полчаса, а тут еще одного вратаря купили — Вивиани. В запас я попал всего три раза. Снова злился: обещали же шанс, а ничего не изменилось. Провел только один матч, самый последний в сезоне, который ничего не значил. И вот — следующий сезон. Я наконец-то второй, Вивиани — первый. Проходят пять матчей, у нас меняется тренер. Вивиани проводит еще две игры, где-то ошибается, и я получаю шанс. И становлюсь основным.
— Вот так просто?
— Да как просто — я уже сам себя боялся! Много кто думает, что он готов, что он очень силен, и забывает о риске ошибиться. Поэтому я был максимально серьезен. Настолько, что практически все матчи проводил без ошибок. Два других вратаря — 30 лет и 34 года — оба сидели на скамейке, а я был на поле. Мне — всего 22, а они поиграли в чемпионате Франции и в АЕКе, «Арисе», больших клубах. Но меня ставили, на меня рассчитывали! Двадцать игр провел — вызвали в сборную. А кстати, еще до этого момент был — выиграли у ПАОКа, и на следующий день мне позвонили.
— Откуда?
— Да оттуда, из ПАОКа. И кто позвонил? Бывший тренер из молодежной сборной, который меня в состав не ставил! Хотели меня подписать, но, наверное, не смогли договориться. В итоге купили вратаря за 200 или 150 тысяч, а я уже стоил намного больше. И тут в один прекрасный день я узнал, что сам «Зенит» за мной следит. В голове все как-то полетело в разные стороны. Опять сразу набрал будущую супругу.
— И она?
— Да что она? С ума сошла! Хотя перед этим, когда дела пошли неплохо, мы с ней как-то сидели вдвоем и мечтали: «Вот, Юра, представь, перейдешь туда, перейдешь сюда». А она как-то вдруг сказала: «Слушай, а ты видел, как в „Зените“ хорошо?» Открыли сайт, посмотрели на базу, еще что-то. Ну, посмотрели, помечтали и забыли, а потом вот так. Это как будто судьба была!
— Кто вам рассказал об интересе?
— Даже и не помню. В газетах, кажется, написали. Супруга сказала после какой-то игры: «Знаешь, что на тебя сегодня смотрели?» И правильно сделала, что только после: я не люблю, когда перед матчем что-то происходит — хоть хорошее, хоть плохое. В общем, знал об интересе, продолжал играть, постепенно начались телефонные переговоры, и я подумал: «Хм, а может быть, получится?» Через какое-то время встретился с Дитмаром Байерсдорфером — он хотел узнать меня лично, еще спустя две недели отправился на медосмотр. Провел в Петербурге неделю, прошел тесты и уехал домой. Информации — никакой. Наступила пауза. И тут, когда я уже ничего не ждал, набирают: «Юра, быстрей беги, подписывай, надо отправлять бумаги!» Приехал в «Ксанти», отправили сначала факс, а потом уже в Салониках подписал контракт. 20 июня прилетел в Санкт-Петербург, и началось. Можно, кстати, еще одну вещь расскажу? В 2011 году я ездил на сборы с Нальчиком. Знаете это?
— Нет.
— Ха, вот видите! Мой агент там с кем-то общался. Собирались в Анталии. Правду скажу, не стесняясь: я отлично тренировался и отыграл несколько сильных матчей. Тренер сразу заявил: «Юра, ты нам подходишь, мы попытаемся тебя взять». Я уже собрался переезжать, но все испортилось: общего языка клубы не нашли.
— Вас хорошо прятали, если никто об этом не узнал.
— Ну конечно. Я даже когда играл в товарищеских играх, мне меняли фамилию. Был Жирновым или Кулагиным каким-нибудь. На самом деле после всего этого я хочу «Ксанти» спасибо сказать. За то, что они отпустили меня сейчас, в нужное время, поняли, что так будет лучше для всех.
— Расскажите о своей семье. Мама — она у вас главная?
— Во-первых, она очень строгая, но сейчас уже не так, как раньше, — мы все-таки выросли. Я ей всем обязан — она нас с братом практически одна тянула. И у нее было столько сил, столько любви и желания, что она через любое препятствие готова была перескочить. Всегда делала так, чтобы у нас все было. Ну и вспомните про эту бумагу перед «Ксанти». Ей же было и трудно, и больно отпустить меня, но она хотела дать мне возможность попробовать себя. Не отпустила бы — и сидел бы я дома, играл на гитаре.
— Чем она занималась?
— Разным. В деревне работала на картошке, потом — в небольшом ресторане, в России — в продуктовом магазине. Когда мы вернулись, ее тоже туда взяли — она людей знала и очень хорошо работала. К тому же на ней всегда был дом.
— Сейчас она в Греции?
— Да. У нее свой ресторанчик-магазинчик, что-то вроде того. Я тоже по возможности помогаю, хотя уже сказал, чтобы она все это закрывала. Она много переживала все эти годы, так что теперь хочу, чтобы она просто просыпалась свободно, без всяких обязанностей, чтобы можно было пойти погулять, выпить кофе, посидеть с подругами.
— Я вас сразу предупрежу: если человек всю жизнь работает, он так не сможет.
— Да, тут я согласен, но все равно. Раньше, когда мы были маленькими, ей нравилось что-то новое — одежду, ковры, хрусталь какой-нибудь купить, приукрасить что-то, приделать. А когда начались разные проблемы, все это пропало. Осталось в голове только одно — как прожить день, как накормить детей. Ну, пусть у моих друзей были «Денди» или «Плейстейшн», я на нее не злился. Мы знали — что она может, то она нам купит и даст.
— С мамой понятно. Брат?
— Брат тоже в Греции. Учится в Салониках.
— Он больший грек, чем вы?
— Да нет, наоборот, он больше русский. У него всегда отношение к России было лучше. Музыка, учеба — это его. И на гитаре, и на пианино умеет, и песни пишет. В футбол тоже играл, но учеба с этим трудно сочеталась. Он учебу выбрал, я футбол.
— На кого учится?
— Трудно объяснить. Он будет обследовать кровь, анализы какие-то.
— Хорошо. А супруга?
— Ну, почти супруга — мы еще не поженились. Хотели этим летом, но понадобилось какие-то бумаги запросить, причем из Владимира, а я не успевал. Нужно было ждать месяц, так что отложили. Но в ближайшее время думаем об этом. Сначала хотели просто в загс, теперь уже в церковь. В Греции, конечно. Там же все родственники, друзья. В Питер она тоже приедет, но не сейчас и даже не в ближайшее время. С 20 по 25 октября она будет рожать, потом еще два месяца нужно на то, чтобы ребенок окреп. Там уже декабрь — я поеду домой. После — сборы. А вот когда вернемся оттуда, где-то в марте, тогда и соберемся все в Питере.
— Кто у вас будет?
— Девочка, но имя еще не подобрали. Не хотим пока ни мою маму, ни ее расстраивать. Но паспорт у нее будет греческий, хотя русский — тоже может быть.
— О греках есть несколько стереотипов: они веселые, ленивые, и поэтому у них кризис. Что правда?
— Мне не нравятся даже не эти стереотипы, а то, что, например, кризис есть, а люди, которые не так много зарабатывают, думают о том, как купить новый айфон.
— Это, конечно, не только в Греции так.
— Да, но, понимаете, они зарабатывают 20 евро в день, то есть им только на ужин хватает, а они все равно занима ют и берут айфон. Этого я никак не пойму. Если у меня на месяц 400 евро, то я не пойду ни у кого ничего просить — маленький телефон не хуже.
— С этим ясно. Греки веселые?
— Это да. Вокруг хоть тысяча проблем, никто не будет сидеть и вздыхать — только веселиться. Найдут барашка, зарежут его, устроят барбекю. Будут смеяться, шутить. И в футбольном плане это чувствуется. Я вот могу сказать, что игроки там очень талантливые. Но если они уезжают куда-то за границу, то через год-два возвращаются — плохо играют, забивают себя татуировками. Взлетают высоко, а опустить их на землю некому. Так таланты и пропадают.
— В связи с этим вы о своем будущем что думаете?
— Думаю только о том, чтобы оставаться серьезным и не улетать в облака. Мне нравится много работать. Думаю о том, как не допускать ошибок, провести побольше сухих матчей. Может быть, в Греции и другой уровень, но из двадцати трех игр в тринадцати в прошлом году я не пропускал. Здесь тоже нужно действовать надежнее. Я себя уже научил: надо зарабатывать доверие в первую очередь своих партнеров по команде. Если они верят, то все остальное — без разницы. Здесь я это уже почувствовал. Поэтому обязан, когда что-то происходит, спасти, выручить и помочь.
Вторая моя цель — выиграть чемпионат. Никогда ничего не выигрывал, поэтому хочется взять с «Зенитом» и его, и Кубок, и в финал Лиги чемпионов попасть. До этого, наверное, очень далеко, но для меня недавно и «Зенит» был где-то там же. Уверен, что чем дальше, тем все будет лучше. Вот, знаете, если я пропускаю, а кто-то говорит, что отбить ну никаких шансов не было, то я все равно анализирую, пытаюсь понять, где добавить, что сделать. И никогда не остановлюсь. Потолка для меня нет.
По материалам: sports.ru
