Почему государство помогает лишь избранным
Государство не должно брать на себя решающую роль в экономике и выбирать, кому помогать, а кому — нет. В противном случае искажается сама суть рынка и бизнес тратит силы на выстраивание отношений с госаппаратом, а не на собственное развитие.
Хотя чистый неолиберализм в том виде, в котором он существовал до 2007 года, ушел из современной теории рынков, о чем пишут многие известные экономисты*, та экономическая система, которая приходит ему на смену, заставляет многих прогнозистов содрогаться и ужасаться.
Роль государства в мире сильно выросла в последнее десятилетие. Сейчас, по разным оценкам, доля государственного участия в экономике РФ уже превышает 50%. Правительство еще в кризисном 2016-м приняло новый план приватизации на 2017-2019 годы, согласно которому планировалось приватизировать около 500 акционерных обществ, около 300 унитарных предприятий и более 1000 других объектов государственного имущества. Однако вялый внутренний рынок, хрестоматийные проблемы российского законодательства в части защиты прав собственности, а также нарастающий режим санкций – все они в совокупности, похоже, сделали эти планы невыполнимыми.
Сам по себе рост влияния государства выглядит практически повсеместным и сильно вредит теории и практике свободного рынка, на которых воспитаны два поколения не самых худших, но уже прилично дезориентированных людей. В России эти метания имеют наиболее драматичную окраску для поколения граждан, которые успели поработать при СССР и, сравнивая нынешние реалии государственного управления экономикой с историей дней минувших, во-первых, не понимают смысл произошедших метаморфоз и, во-вторых, видят, что нынешняя экономическая архитектура страны проигрывает даже позднему Советскому Союзу по всем статьям, за исключением пока еще сохраняющегося широкого ассортимента продуктов питания.
Мировое господство
В мире ситуация хотя и менее стрессовая, но тоже весьма унылая. Торговые войны, которые являются антиподом рыночного либерализма, также работают на дальнейшее укрепление единого центра принятия решений, которым безальтернативно является государство.
К слову, именно государство «спасало» на пике ипотечного кризиса американские банки. Но происходило это не в том ключе и не в том качестве, как в России, когда государство, к примеру, в ответ на внешние санкции против олигархов обещает им «помочь материально». В США в 2008-2009 годах в критической ситуации Too Big To Fail (когда невозможен уход с рынка системно значимых банков) что было важно? Чтобы между государством и банками возникла социальная договоренность, которая впоследствии была исполнена, после чего государство вышло из их капиталов. Это возможно только там, где государство действует как агрегатор интересов и/или волеизъявления нации.
Когда же государство начинает действовать от своего имени, от первого лица, в этот самый момент внутри рыночной экономики возникает «черная дыра» с эффектом «экономической сингулярности». На первом этапе события развиваются медленно и вполне терпимо: происходит всего лишь эффект «слона в посудной лавке». Затем экономика приспосабливается к существованию такого универсального центра притяжения деловой активности и начинает вить свои коконы вокруг него, существенно снижая уровень сложной многовекторной и многоступенчатой устойчивости свободного рынка. Свободный рынок оказался крайне важным, но и крайне хрупким инструментом, который к тому же чрезвычайно склонен к мутации под воздействием «грубой силы» извне.
У быстрорастущих новых экономик ситуация примерно та же. И хотя в том же Китае государство зачастую выступает в разных качествах, но тем не менее общее с США то, что оно все так же не выступает в роли главного инвестора и распорядителя финансовыми потоками. В лучшем случае ему свойственна работа главного дирижера в экономике, сборщика налогов и провайдера базовой социальной помощи.
Экономика избранных
Бенефициары помощи государства как финансового института – там, где оно берет на себя эту функцию, – фактически получают право на ошибку, необоснованный кредит доверия со стороны социума. Суть его сводится к следующей парадигме: если даже ваш бизнес будет убыточным или, к примеру, вступит в конфликт с законами других государств, в самом худшем случае мы вам поможем, поддержим вас, не бросим вас в беде. Казалось бы, что плохого в такой пожизненной «госгарантии»?
Если бы она распространялась пропорционально и равно взвешенно на все бизнесы и предприятия рассматриваемой национальной экономики – и большие, и малые, и приближенные к госаппарату, и удаленные от него на большие расстояния – то, рискну предположить, ничего плохого в этом нет. Проблемы возникают лишь в связи с неравными условиями этих самых «госгарантий». Поскольку в законе ничего не сказано о том, какие компании и предприятия имеют право на господдержку в случае наступления того или иного форс-мажора, а задачей каждого бизнеса по умолчанию является его прибыльность (выживаемость), то в такой экономике невольно рождается бизнес-модель, в центре которой — степень приближенности к представителям государства. Это порочная бизнес-модель, которая становится питательной средой повышения лояльности вместо повышения креативности и конкурентоспособности. Такая экономика в современном мире будет не в состоянии показывать высокие темпы роста, поскольку в то время, когда иностранные конкуренты такого бизнеса постоянно ломают головы над новыми идеями и нестандартными решениями, представители бизнеса страны с госэкономикой тратят всю свою интеллектуальную и психическую энергию на выстраивание отношений с госаппаратом.
Освободить от государства
Исконно русская тяга к патернализму, выраженная в сакральном отношении граждан к государству, все же в последнее время дает сбой. Негласный социальный контракт государства и общества, выраженный тезисом «вы о нас заботитесь, а мы в ваши дела не лезем», все чаще нарушается. Например, это явно происходило в недавнем эпизоде законопроекта о повышении минимального пенсионного возраста. Тема эта на самом деле крайне острая, поскольку в провинциальных городах и селах России люди, как правило, сильно перерабатывают, чтобы сводить концы с концами. При этом у них обычно не хватает времени заниматься своим здоровьем, так что к моменту выхода на пенсию в 55-60 лет эти люди имеют уже «многочисленные болячки», а зачастую и вконец подорванное здоровье.
А дальше надо признать, что разгосударствление – необходимое (хотя и недостаточное) условие выхода российской экономики из кризиса. Однако при этом на фоне санкций эта задача многократно усложняется. Казалось бы, замкнутый круг? Но мы забываем про такой финансовый институт, как аренда активов. Сдавая в аренду свои голосующие пакеты, государство убивает сразу нескольких зайцев. Оно остается стратегическим собственником важных долей в крупных предприятиях, которые оно определило как системно значимые, имеет право требовать единожды определенный уровень отчисления чистой прибыли в дивиденды, может устраивать конкурс арендаторов с любыми удобными интервалами времени и при этом получать «арендную плату», которую можно считать бюджетным доходом. В то же время эффективные частные корпоративные управляющие, слоняющиеся без серьезного дела в условиях внешних санкций, получат долгожданную «порцию адреналина» и будут готовы приложить максимум усилий и таланта, чтобы быть переизбранными на новый срок аренды госпакетов акций.
Владимир Рожанковский
По материалам: “Forbes”
