“Сибирский лес уходит в Китай” – интернет полон текстов на эту тему и тревожных видеороликов с полными КамАЗами леса, которые вывозятся из России
Кто вырубает сибирскую тайгу? Почему так называемые “черные лесорубы” действуют в тайге совершенно безнаказанно? Кому это выгодно и можно ли еще остановить этот беспредел?
Горный Алтай. Турочакский район. На территории этого района находится Телецкое озеро. Сам водоем и горы, которые его окружают, – это памятник всемирного наследия ЮНЕСКО: природный комплекс “Золотые горы Алтая”.
Свое хозяйство нам показывает главный лесничий Турочакского района Сергей Евсиков:
– Когда заходишь в лес после грозы – воздух в легкие просто вливается. И такое ощущение, что можешь просто лопнуть, если не закроешь рот. Этот воздух он вкусный, терпкий, ароматный. Им хочется дышать. Это здорово!
А это спутниковая карта. Окрестности деревень Тандошка и Верх-Бийск, даже из космоса видна граница, до которой дошли черные лесорубы. С одной стороны вековой бор – с другой вырубленный лес. На этой границе черных лесорубов остановили местные жители.
– До Телецкого отсюда осталось 40 километров. Это последний рубеж, где закончили валить черные лесорубы. Дальше пока мы их не пропустили, – рассказывает житель села Верх-Бийск, лесозаготовитель Владимир Швецов.
Следы той войны до сих пор видны. Просеки, которые ведут в лес, перекопаны траншеями. Сгоревшие вагончики черных лесорубов и сожженная пилорама. Владимир Швецов – один из тех, кто остановил черных лесорубов.
– Для меня лес – это мое детство, моя юность, мои родители еще молодые. Я люблю этот лес. Я не могу без этого существовать, надо мной даже друзья смеются, что я так привязан к этому лесу.
Шевцов участвовал в митингах. Стоял в одиночном пикете у здания полпреда по Сибирскому федеральному округу. Именно после этой акции и загорелся его дом:
– Услышал бешеный лай собак. Выскочил на веранду и увидел вспышку пламени. Думаю, что на веранду кинули бутылку с зажигательной смесью. Заскочил обратно в дом, чтобы забрать свою любимую собачку Феньку. На это ушло буквально несколько секунд. Но назад выйти уже не смог, на веранде бушевало пламя. Выскакивали через окно. Только через три дня я начал плакать. Глаза закрою и плачу. Как будто потерял любимую женщину. Домишко вроде бы и старенький был, но такой родной. Сын здесь родился и вырос. С этим домом словно память сгорела.
– Мы не понимали, почему это происходит. Почему это вообще может происходить. Во время Великой Отечественной войны этот лес не трогали. Рубли далеко в тайге. А этот бор вдоль дороги и рядом с поселками был неприкосновенный даже в самые тяжелые времена, – говорит жительница села Тандошка, представитель малочисленного народа челканцы Анна Стенина.
На территории Турочаксокго района проживают три малочисленных народа. Их права на привычную среду обитания защищены законом. Но это не помогло остановить вырубки. Все эти огромные территории перешли в частные руки, местному депутату и политику. Но самое главное, по бумагам это была уже не тайга, а пашня. И рос на ней кустарник. Люди в судах пытались доказать обратное.
– Мы говорили повсюду: давайте найдем экспертов, которые проведут экспертизу, напишут нам заключение, что здесь растет сосна, которая не является кустарником. Искали в интернете таких специалистов. Было недоумение. Когда проиграли суд, руки опустились, казалось, что сделать уже ничего нельзя, – говорит Анна Стенина.
После того, как суд был проигран, рубить стали еще интенсивнее. Собственник запускал на участки бригады, которые якобы расчищали пашню от кустарника. А на самом деле валили тайгу.
– Это, конечно, ужас, что здесь творилось. Слов просто нет. Все руками разводили. Сколько раз обращались в прокуратуру. Ничего не делали. Пока люди не начали друг друга жечь, они близко к этому не подходили, – говорит житель села Верх-Бийск Иван Декк.
– Я просто плакала, когда все это увидела. Я вот сейчас с вами говорю, и у меня ком к горлу подкатывает. Для меня было дико и страшно. Как так у людей поднялась рука вываливать это тайгу, – говорит Антонина Распаева, жительница села Кебезень, старейшина общины малочисленного народа тубалары.
Все попытки остановить вырубки леса в судебных инстанциях заканчивались ничем.
– Дела на таких лесорубов, которые совершали незаконные вырубки на землях сельхозназначения, просто-напросто закрывались. И в наш лесхоз приходили отказы о возбуждении уголовных дел. Бывало так, что в сутки вывозилось по 500–700 кубов, – рассказывает Сергей Евсиков.
Тем временем бесконечные караваны КамАЗов с лесом беспрепятственно вывозились за пределы Алтая.
– Я сам во время рейдов видел документы, что якобы КамАЗ везет кустарниковую растительность. А на самом деле он едет с первым резом сосны, но в бумагах написано, что это кустарник. КамАЗ арестовывают и через два часа отпускают. Ну, нет у них полномочий, ну, не могут они его задержать. И все тут, – вспоминает Владимир Швецов.
Люди обивали пороги силовых ведомств, писали петиции властям, собирали митинги. Не помогало ничего. И тогда противостояние приняло совсем другой оборот.
– А то, что будки черным лесорубам начали жечь, – правильно делали. Нехрен, черт знает откуда сюда прийти и у людей лес из-под носа воровать. Это воровство. Они же должны быть наказаны. Если власти не хотят, то люди за вилы возьмутся. И ведь до этого момента дошло, – говорит Владимир Керонда. – Женщины, мужики стеной встали и не давали им работать. Дети на мехлопате, на самих клыках сидели. А им еще и угрозы. Так где же власть в это время была, где эта милиция была?
– Надо будет – и с автоматами придем. Прямо так и говорили, – вспоминает жительница села Верх-Бийск Татьяна Декк.
– Угрожали?
– Да, угрожали. Мне реально было страшно. Я впервые в жизни поняла, что волчьи законы – они не только в сериалах бывают, но и в реальной жизни. Вот они – рядом с нами.
– Очень большой был прессинг на нас, что посадить могут. В поселке стали дежурить по две-три машины ГИБДД. Прессинговали водителей. Хотя раньше к нам гаишники вообще не заезжали, – рассказывает Владимир Швецов. – Ходили по домам, у всех проверяли оружие. Практически у всего села фотографировали подошвы. Один день пригнали сюда ОМОН. Такого не было никогда. Все эти митинги и волнения накануне президентских выборов никому не были нужны. Ведь вся информация о них сразу же уходит в Москву. А у нас один митинг, второй. Потом к нам подтянулся Чойский район. Мы там митинг сделали. После чего я ездил в Усть-Сему. Там те же самые проблемы. Люди оттуда начали ездить на наши митинги. И все это начало приобретать уже глобальные масштабы.
– Начали всплывать такие проблемы: Паспаул начал кричать о своей боли, Чоя о своей. После митинга в Турочаке мы поехали в Паспаул и там провели митинг по этой же самой теме, – вспоминает Анна Стенина. – Верх-Бийск всю жизнь воюет с Тулоем: молодежь дерется друг с другом. Но когда нас коснулась беда, все, кто враждовал, встали в один ряд и стали защищать наш бор. Лес всех объединил.
Чем бизнес черных лесорубов отличается от легальной лесозаготовки, нам объясняет лесозаготовитель Владимир Керонда. Его бригада многие годы работает здесь же – в Турочакском районе Алтая. И никаких конфликтов с местными жителями у Керонды никогда не было.
– Вам предлагали зайти на те участки, где черные лесорубы брали лес?
– Были такие разговоры.
– Если бы зашли, сколько прибыли могли получить?
– Ну, тысяч сто в день можно было бы?
– В день?
– В день.
– Для вас это большие деньги?
– Как и для любого.
– И все равно отказались?
– Тебя ставят перед выбором: устоишь ты или не устоишь. Если поддался соблазну, ну, тогда какой хочешь водой умойся, но в глазах людей ты будешь уже совсем другим.
Понять откуда берутся сверхприбыли в черном бизнесе можно, сравнив его с бизнесом легальным. Чтобы лес смог восстанавливаться, правила его заготовки вырабатывались веками. У легального заготовителя треть прибыли уйдет на неликвид. Нельзя брать только строевой лес. Надо валить гнилые и больные деревья тоже. Далее. Нельзя вести сплошные рубки. Лес должен оставаться достаточно густым, чтобы восстанавливаться и выдерживать сильные ветра. Заготовитель берет с участка в разы меньше, чем черный лесоруб. Поэтому вынужден двигаться от лесосеки к лесосеке. Транспортные расходы могут составлять до половины от оставшейся суммы. Это ГСМ, заброска техники, отгрузка древесины. Но главное – дороги.
– Видели дорогу. Так в нее полмиллиона минимум вложено, не считая моих трудов. Это сколько всего надо сделать. Проложить лежневку по болотам. Отсыпать скальником, потом выровнять гравием, – объясняет Владимир Керонда.
– Сколько всего вы уже дорог проложили?
– Километров десять, наверное. Дальше будем идти и дальше эту же работу делать. Мы-то уйдем, а дороги после нас останутся.
Большая часть оставшейся выручки уходит на налоги, на саженцы, которые надо не только посадить, но и следить за тем, чтобы они прижились. Надо убрать за собой территорию. Иначе расти там будет только осина и береза.
В итоге. На зарплату и прибыль в лучшем случае остается 500–700 рублей с сосны.
– Если сравнить экономику черного лесоруба и лесозаготовителя?
– Они на одной плашке даже рядом не стояли. Черные лесорубы пришли, взяли все самое лучшие. А после них хоть трава не расти. А мы-то отсюда никуда не уйдем. Нам тут еще жить и работать. Будет эта лесосека, за ней вторая, третья. Постепенно будем двигаться к горе. Лет на тридцать-то нам точно работы хватит.
Черные лесорубы лесосеки не чистят, налоги не платят, саженцы не высаживают. Лес берут рядом с дорогой и валят все, что можно продать. Транспортные расходы у них редко превышают 10%. Наемным рабочим платят по 50 рублей за куб, 150 на бригаду. При черных вырубках все расходы не превышают тысячи рублей. Учитывая, что лес валят рядом с дорогой, на заготовку одного дерева уходит 10–15 минут. Каждая бригада приносила чистой прибыли 500 рублей в минуту.
В итоге доходы черных лесорубов с одного дерева примерно в 10 раз больше, чем в легальном бизнесе: 6 тысяч рублей с сосны.
Чтобы валить лес по-черному, нужно быть уверенным в бесконтрольности. Скрыть незаконные вырубки на тысячах гектаров невозможно. Черные лесорубы слетаются туда, где совершаются крупные махинации. В случае с Турочакским бором около 25 тысяч гектаров были переведены в земли сельхозназначения, а Росреестр зарегистрировал сделку по передаче их в частные руки. Территорию нарезали на участки и оформили на подставных лиц. После чего в республиканских министерствах и ведомствах утвердили несколько проектов.
– Они делают бизнес-план. Вот тут у них доложен быть монастырь. Вот тут какие-то выпасы. И эти деревья им мешают. Так как это их территория, они имеют полное право эти деревья срубить. По их бизнес-плану тут потом якобы будет город-сад: груши цвести, пшеница колоситься. Но на самом деле ничего этого потом не будет, – говорит Владимир Швецов.
– Я вам на этом месте, где все вырублю, построю город мастеров. Монастырь я вам построю… На голом месте? Зачем? Грехи тут будете свои замаливать, что ли? Все прекрасно понимали, что это нужно для того, чтобы вырубить последнее, что здесь осталось. Все вывезти и оставить после себя пни и завалы, – вспоминает Анна Стенина.
Когда были получены все разрешения на вырубку леса, сюда потянулись черные лесорубы со всего региона. Но прежде чем зайти в тайгу, они договаривались с собственником: с тем человеком, который организовал всю эту махинацию.
– Расскажите, как вся эта схема работает? – спрашиваем Владимира Керонду.
– Есть хозяин, ему платят, он отдает. Они работают и продают налево и направо.
– Сколько хозяину платят?
– Примерно полмиллиона за участок в два с половиной гектара.
Полмиллиона – за два с половиной гектара и десятки тысяч гектаров в частной собственности. Не трудно посчитать, что речь идет о многомиллиардных махинациях. И только последним звеном в этой цепочке становится покупатель, готовый приобретать неограниченные объемы древесины.
– Китайцы платят деньги. А дальше все зависит от нашей совести, от нашего мышления, от того, какие мы есть.
– Они скупают у всех. Они и у черного лесоруба купят, и у меня: цена-то ведь одна и та же. Если власти запретят рубить бор, если лесозаготовки будут вести нормальные предприниматели, они будут брать лес у них, – говорит Владимир Швецов.
– Сейчас тут находятся двенадцать вертикальных пилорам. Это пилорамы китайской фирмы “Юй Хэн”. Они взяли эти помещения в аренду сроком на 49 лет, – Людмила Мысак с трудом пробирается на свою ферму, где работала дояркой, чтобы показать нашей съемочной группе, во что превратили коровники. – Такое создается впечатление, что продают нашу родину вместе с землей, лесом, вместе с нами. Вот это здание – общежитие для рабочей силы из Китая. Они планировали завести сюда триста человек. Потому что у нас вокруг Паспаула продали почти двадцать тысяч гектаров леса, и они хотели его перерабатывать. Но пока заморозили, потому что народ поднялся. Мы написали письмо президенту. Боремся.
Среди тех, кто боролся за лес в Паспауле, программист Роман Матусов.Он показывает нам видео встречи местных жителей, возмущенных происходящим в регионе, с главой республики.
– Он нас там спрашивает: вы против китайцев? Ну как так можно? Как можно так вообще вопрос ставить. Мы что, против китайцев, мы, экстремисты какие-то, что ли? Так получается? Мы же не против китайцев. Мы против конкретной фирмы, которая занималась незаконной деятельностью. Почему? У нас должна быть какая-то уверенность, что в дальнейшем они будут наши законы соблюдать.
Роман Мутасов работает на удаленном доступе. Еще год назад он и представить себе не мог, что ему придется бороться за лес.
– Я перебрался сюда из мегаполиса. На природу переехал, а у меня под носом природу уничтожают. И делают это совершенно незаконным способом. Здесь никаких правил лесозаготовки не соблюдалось. Это просто варварство – уничтожение нашего леса.
Лес вокруг Паспаула продали примерно по той же схеме, что и Турочакский бор. Но в Турочаке арендатор дождался наступления срока исковой давности и только после этого запустил черных лесорубов. А в Паспауле то ли жадность сгубила, то ли посчитали, что люди все стерпят и смолчат. Не смолчали. Успели инициировать судебные разбирательства и оспорили законность передачи земель в аренду. А дальше началось самое интересное, – рассказывает Роман.
– Обратились в Министерство природных ресурсов. Они первые суды проиграли. У них сотрудник то ли уволился, то ли заболел. Но на суды они не явились и поэтому проиграли их.
– У вас было ощущение, что суды специально были проиграны?
– Да. Были основания полагать, что все это не случайно.
Землю вокруг Паспаула передали в аренду вместе с местными кладбищами. Одно из них уже успели осквернить. Когда валили лес, стволы тащили прямо через могилы.
– У меня отец, мать и брат лежат на кладбище. Это кладбище тоже оказалось проданным. Почему я борюсь за лес и за справедливость – потому что мое кладбище тоже может быть вот так же осквернено, – рассказывает Людмила Мысак.
– Вы считаете, что вы можете победить?
– Мы однозначно должны победить. Если мы не победим в нашем маленьком поселке, то России вообще потом не будет. Мы не можем проиграть. Даже мысль такую нельзя допускать. Если мы допустим, то мы проиграем.
Свой лес пытались отстоять и жители села Новогорьевское Алтайского края. О том, как это было, нам рассказывает бывший военный Валерий Горбунов:
– Я как военный человек после окончания службы вышел на пенсию и приехал на родину жить. Просто жить. Однажды вышел на улицу и увидел, что под окнами родительского дома валят лес. Я там играл, купался – мы выросли в этом лесу. Лес – это моя жизнь, моя родина. И как это можно, на мою родину – с топором. Я выехал дальше в лес, на участки, где велись вырубки. Государство выделяло местному лесному холдингу и Алтайскому краю большие деньги, чтобы на этих участках велось лесовосстановление. Согласно договорам, там должны были быть высажены лесные культуры, их возраст должен составлять два, три, пять лет. Но когда я приехал туда, то увидел пустырь. Я ходил по полям, снимал это на камеру, и у меня сердце кровью обливалось. Это как так?
Валерий снимал видео и выкладывал его в социальные сети. Обращался в правоохранительные органы, Министерство природных ресурсов и Рослесхоз. Но дела не расследовались, а визиты разнообразных комиссий заканчивались ничем.
В ночь с 22 на 23 июля 2018 года загорелся дом Валерия. Вместе с нами Валерий смотрит видеокадры того пожара.
– Первый раз с вами смотрю это видео. Вот сестра моя до сих пор плачет. Она потом еще неделю просыпалась от любого шороха. Подожгли машину и двери. Попытались сжечь меня в доме. Я военный человек, я могу защищать свою родину, но смотреть, когда плачут мои родные, мне это горько.
– У меня перед глазами зарево. Вот так вот все крыльцо сверху донизу пылало. Я подбегаю, спрашиваю: “Где брат?” – “Не переживайте, его уже спасают”, – вспоминает сестра Валерия, Ольга. – Я считаю, что это связано с его общественной деятельностью. Получается так, что общественники борются за лес. А за брата мне страшно. Но это не такой человек, который отступит.
С Валерием Горбуновым мы встретились не в его родном селе Новоегорьевское Алтайского края. Валерий считает, что небезопасно находиться дома и для него, и для его родных и близких.
– Мои товарищи уже тоже боятся находиться дома. Я почему обращаюсь к органам власти, я почему говорю о расследовании этого преступления: если это не сделать, то преступники просто-напросто запугают людей. И так люди не верят ни во что. Защитите людей. Они у нас законом не защищены. Кому поручили это расследование? Следователю, который приехал в командировку на три дня. И когда я пришел к нему на следующий день после пожара, чтобы поделиться версиями, приложить документы, свидетельства, передать информацию, которая могла бы помочь в поисках преступников, – он мне говорит, что завтра улетает в Москву. Все, его командировка закончилась. Он передает это дело прокурору. Прокурор продержал это дело неделю. И только спустя месяц позвонил следователь из краевого следственного управления. Спустя месяц!
В итоге следователи так и не нашли тех, кто поджег дом Горбунова.
– Коммерческие и государственные структуры слились. Та система, которая выстроена на данный момент, позволяет сжигать леса, вырубать леса и продавать их за границу. Это единая схема на всю страну. Мы много чего добились. Мы добились отстранения чиновников управления лесами. Мы добились того, что началось лесовосстановление. Они как стахановцы начали сажать леса с перевыполнением плана. Потому что над ними нависла угроза уголовной ответственности. Но как вырубали, так и продолжают вырубать. В этой коррупционной цепочке на смену одним приходят другие. Потому что все нити ведут наверх, в органы власти, в Москву. Именно там Следственный комитет, генеральная прокуратура должны проводить расследования, чтобы остановить беспредел здесь, в Алтайском крае, у меня на родине, у моего родного дома, где жгут, убивают и вырубают леса, – говорит Валерия Горбунов.
– Пока ситуация не дойдет до критического момента, никто не зашевелится. И то, зашевелились только потому, что народ уже поднялся. Дальше уже некуда. Шапкой уже не прикроешь этот бардак. Все, он уже вышел из-под шапки, – говорит Владимир Керонда.
Следы лесных преступлений по всей Сибири видны даже из космоса. Чтобы отличить черного лесоруба от лесозаготовителя, не нужен специальный прибор: после одних остается пустыня, после других лес. Но всего этого упорно не замечают те, кто в силу своих служебных обязанностей должны охранять сибирскую тайгу. Людям, встающим на защиту леса, иногда удается победить. Но какой ценой даются эти победы…
P.S. Когда этот материал уже был готов к публикации, мы узнали, что на Алтае скоропостижно (предположительно, от инфаркта) скончался защитник леса Валерий Горбунов. Похоронили его на малой родине в селе Новоегорьевское.
Денис Бевз
По материалам: “Сибирь.Реалии”
