XII век – век, который более всего мог бы послужить нам поучением и предостережением
Зачин
В самом деле, до отрыжки надоело нескончаемое восторженное повествование о братках, бандах, продажных депутатах, адвокатах, олигархах, проститутках, коррумпированных чиновниках, кровопийцах и тупых ментах. После таких фильмов больше не радует солнечный день, красивый закат, очаровательная женщина, новое платье жены…
Просто захотелось обыкновенной жизни, где есть безоглядная любовь, верная дружба, родные и милые сердцу люди, которые живут не по понятиям зоны, к чему пытаются нас приобщить все телеканалы, все СМИ, а с честью, совестью, с кодексом человеческой морали. Люди с достоинством, себялюбивые, морально устойчивые и профессионально высокообразованные.
Скажу, как на духу, – очень старался. Но тщетно!..
Но зато я скоро начал понимать, что все мои представления устарели, не реальны, ибо миром уже не правит оптимизм. А что есть – условно! И все окружающее – это уже не луга и поля, не леса и реки, не духовные ценности, а товар, который имеет стоимость. И мы сами уже не люди, а потребители, слюнявые жвачные… Поразительно! И это никого не шокирует, и не гнетет! Но почему?
Вот тут-то я впервые искренне позавидовал ультрамодным режиссерам и сценаристам. Они раньше других оказались с камерами у открывающегося ящика Пандоры. Они увидели первыми, как тысячи соплеменников, которые, узнав истинную цену совести и чести на рынке, очень легко с ними расстались… Они первыми поняли, что всякое общество, каким бы продвинутым оно себя не считало, а обречено на исторические повторы.
А вот эта идея оказалась созвучной мне.
Да, все уже было!.. Нас сегодняшних можно сравнивать с прапрапра… – начала двадцатого века, эпохи великой смуты после падения Рюриковичей, с пращурами времени жестоких «битв дядьев и племянников» за престол… Нас можно сравнивать со многими поколениями в истории становления российской государственности. Укорить за многие грехи исторического плагиата.
Но нас никак невозможно заподозрить и уличить в том, что мы поумнели, усвоили горький опыт предков. Ничему-то история нас не научила!..
Разочарование было глубоким. Однако поиски мои не стали напрасными. Я увидел, как много наша родная Россия, наши несгибаемые предки уплатили за свое выживание, свою самостоятельность и самобытность.
Обязательная предыстория
Русь! Середина двенадцатого века!.. Век, который более всего, на мой взгляд, мог бы послужить нам поучением и предостережением. Показательный век!..
«Галицкий Осмомысл Ярослав, высоко сидишь на своем златокованом столе, подпер горы венгерские своими железными полками, заступив королю путь, затворив Дунаю ворота, меча бремена через облака, суды рядя до Дуная. Грозы твои по землям текут, отворяешь Киеву врата, стреляешь с отчего злата стола по султанам за землями. Стреляй, господин, в Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы, смелого Святославовича»
Так в легендарном, многими русскими людьми заученном наизусть, плаче на забрале со стен Путивля обращалась его дочь Ефросинья Ярославна, княжна Галицкая, княгиня Новгород-Северская, к своему отцу, в повести русского раннего средневековья «Слово о полку Игореве», прося заступиться за любимого ладу, князя Игоря, томящегося в половецком плену.
Этот шедевр русской литературы XII века, не имеет до сего дня автора. Ученые спорят. Самым распространенным и принятым в обществе мнением считается, что его написал по свежим событиям – неудачного похода на половцев удельного князя Игоря – талантливый монах либо кто-то из церковных служителей. Этот неизвестный, мудрый общественный деятель воспользовался случаем, чтобы призвать, не в меру увлекшихся междоусобицей, горячих, перессорившихся и разгулявшихся Рюриковичей, опомниться, остепениться, прекратить братоубийственные войны за передел удельных княжеств.
Девять веков это гениальное произведение остается обезличенным. Однако вполне здравые рассуждения, высказанные русской писательницей Ларисой Васильевой, долгие годы занимавшейся сбором материалов для своей книги «Жены русской короны», о том, что автором этого знакового для русской литературы труда могла быть сама княжна Ефросинья Ярославна….
Так смело, настоятельно и уверенно обращаться к Галицкому князю Ярославу Осмомыслу, могла только его дочь, чьи корни восходят по женской линии к княгине Ольге и Святославу, которая является внучкой Юрию Долгорукову, правнучкой Владимира Мономаха, и праправнучкой Владимира Крестителя. К тому же, как утверждают историки, княгиня Новгород-Северская Ярославна, – одна из просвещеннейших особ русской короны, знала иностранные языки, много читала, многим увлекалась.
Точка зрения Ларисы Васильевой мне кажется очень убедительной… Пожалуй, соглашусь и с тем, что грамотней и начитанней русских княжон и княгинь того времени в Киевской Руси, никого не было. Они читали на нескольких языках, знали эти языки, в том числе и латынь, сочиняли, играли на музыкальных инструментах, были обучены светскому этикету европейских королевских домов.
И не случайно немало королей Европы отдавало им предпочтение, считая за честь породниться с Киевским престолом. Королевы: французская, венгерская, шведская, норвежская, польская, царицы византийские, маркграфини немецкие той старины – это все княжны русского царственного терема. Впрочем, и на русском престоле в летописную пору княжили принцессы греческие, английские, шведские, польские, венгерские, половецкие, осетинские…
Князья-варяги утвердили на государственном уровне неписаный закон: женой Великого князя Киевского могла быть только высокородная иностранка. «Власть должна быть загадочной». Иначе она вызывает в народе и в подчиненных опасное ощущение равенства с ней. Только в начале XII – го века князь Мстислав Великий – второй сын Владимира Мономаха – станет исключением и во втором браке женится на новгородской боярышне, дочери посадника Дмитрия Завидича, из побуждений чисто политических. Но и этот брак мимо русских женщин. Завидичи литовско-польского происхождения. Он просто неравного общественного положения. Однако, что было позволено Мстиславу, не простилось другим. И об этом речь впереди…
А вспомнил я это время исключительно потому, что оно, складываясь удачно для высокородных невест на выезд и въезд, было все же еще бестолковым, опасным, муторным, как и в наши дни. Русь после Владимира Мономаха, оставившего огромное количество «неустроенных» детей, племянников и внуков, словно спятила. Рюриковичи затеяли такую «семейную» свару, что в ней понятия чести, добропорядочности, гордости, доблести, отошли на задний план.
Двенадцатый век – третий из семи с половиной, выпавших на долгое правление династии – совершенно неуправляемый и беспринципный, точно верховная власть состояла не из разумных ответственных правителей, а из кровников. Почти сто лет непрекращающейся войны за передел уделов стали самыми кровавыми в междоусобных распрях князей-варягов, и настолько развели их во вражде, выпотрошили экономику и ослабили оборону, что когда в 1237 году Батый осадил коня у ворот Рязани, то защитить город, по сути, было некому.
За эти сто лет до монголов, кто только не побывал в качестве «союзника» удельных князьков на русской земле? Кто только ее не топтал, не потрошил, не насиловал, поощряемый претендентами, жаждущими престола и власти. Половецкие, венгерские, литовские, польские, шведские, торские, аланские, булгарские, хорватские полки, коим княжеские дружины позволяли и в случае победы, и в случае поражения беспрепятственно грабить города и поселения Руси в благодарность за помощь в битве с братом, дядей, племянником и даже с отцом за трон.
И сами князья-варяги, едва укрепившись на отвоеванном престоле, тут же сочиняли разбойничьи походы на соседние народы с целью пополнить истощившуюся казну, а то и просто прихватить соседней землицы и расширить свой удел. И нет ничего сверх естественного в том, что, зная слабость русских княжеств, живущих в условиях постоянной военной мобилизации, их плачевное состояние, в тринадцатом веке на Русь нагрянула монгольская орда, полезли тевтоны-крестоносцы, поляки-католики. фряги-крымцы. Каждый лелеял мечту покорить народ, овладеть просторами плодородной и богатой Русской равнины…
Двенадцатый век – последний в истории воинственного, признаваемого как равного во всех землях и царствах Европы и Азии, страны – Великого княжества Киевской Руси Оно исчезнет с карты мира и с мировой политической арены, придавленное грязным сапогом монгольского ига, страхом смирившихся со своей участью князей-варягов и их неспособностью противопоставить завоевателям ничего решительно.
Своей гибелью Киевская Русь спасет Европу от очередного нашествия диких орд кочевой степи Азии. Она заслонит собой зародившуюся постримскую цивилизацию, остановит «Дикую степь» у своего порога и самозабвенно растворит ее силу, темперамент в себе самой, и возродится сама новым объединенным государством. В новом качестве в карту мира впишется уже необъятная и могучая Россия. Но это потом…
Двенадцатый век оставил нам большое количество ярких имен, великих полководцев и государственных деятелей Древней Руси. Достаточно назвать Владимира Мономаха, внука Ярослава Мудрого, рожденного от греческой царевны Марии, его сына Юрия Долгорукого, основателя Москвы, рожденного от английской королевны Гиты, его сына Андрей Боголюбского, собирателя земель Владимиро–Суздальского княжества, рожденного от половецкой княжны Аэпы. Это святые мужи, признанные Православной культурой и церковью!
Однако, чтя неоценимые заслуги их в государстве Российском, как гражданин страны я снимаю перед ними шапку, хотя знаю, что руки этих Великих воинов, радетелей за Святую Русь, по локоть в крови, что их коварство не имело границ, что их слава покоится на изуверском постулате: «Победителей не судят», и она лишена всяческой порядочности. Чту, потому что уверен, потомки не вправе их судить. Был такой век в истории Киевской Руси! И они явились достойными представителями его и выдержали с честью исторические нагрузки, выпавшие на их долю.
Двенадцатый век в истории Европы был куда хуже…
Стоит напомнить, что именно с этого злополучного века христиане учились жить в расколе и были разведены попами навеки, точно враги – по разным берегам реки жизни. Именно тогда, стараниями духовенства христианская цивилизация распалась на два непримиримых даже в отдаленной перспективе – и по сей день – лагеря: католический и православный. И тут же вспыхнула жестокая борьба за Папский престол, Это способствовало тому, что в Европе пышно расцвела ересь – богомильство, дуализм чистых катаров и других сект. Начались крестовые походы в Иерусалим для защиты гроба Господня.
Но что примечательно, походы папских рыцарей зачастую застревали в православных Польше, Сербии, Литве… Закованные в броню рыцари Тевтонского ордена огнем и мечом насильно обратили в католичество многие народы этих стран. Эти орды религиозных фанатиков сначала разгромили православные страны, разорили Великий Царьград (Константинополь), по сути, облегчив его захват турками Баязета ( Византия после нашествия крестоносцев и полугодового «разгула» их в Константинополе так и не оправилась в дальнейшем перед турецкой осадой)» а уж потом отправились на защиту гроба Господня в Палестину. Именно они стали предтечей Инквизиции.
А в Азии набрала могучей силы новая религия – Ислам, задуманная аравийским Ясрибом, как антихристианская, но получившая развитие больше как антисемитская. Беспрепятственно властвовали гашишники, свирепствовали карматы – самые разнузданные религиозные фанатики мусульманства. Гасан Второй – предводитель шиитского ордена гашишников объявил себя седьмым Махди (Мессией), отменил гласно законы ислама и «открыл» верующим иллюзорность истин всех религий. Отныне людям все дозволено и нет ничего запретного.
Мир сошел с ума! Мир погрузился в абсолютный нигилизм. Границы долга и нравственности разрушены, «Порок и преступность безбоязненно шествовали по обломкам религий и порядка. Кровожадные инстинкты свирепствовали на просторах, не сдерживаемые никакой уздой». Пример ассасинов (гашишников) «заразил» тамплиеров, мечтавших по примеру секты установить контроль над властью во всех зарождающихся европейских странах, заразил еврейских «патриотов» Реш Голуты, перед которыми носились мечты «всемирного владычества Израиля»
Двенадцатый век. Канун очередного великого переселения народов. Потребовалась дикая необузданная сила монгольских орд, чтобы остановить начавшийся хаос, всеохватное разочарование в царящих истинах и религиозных доктринах, и стремительный распад цивилизации. Русь, естественно, не могла остаться в стороне от евроазиатских потрясений. Таким был «дикий» век в истории нашей еще очень молодой, маломощной Руси…
Но на фоне почти космических преобразований на земле, в кровавых схватках между собой целых этносов, битве религий на смерть, исчезновении одних государств и рождение новых на их пепелище – единственным спасением и утешением оставалась непобедимая любовь!
Я снова хочу привлечь внимание своего читателя к князю Ярославу Осмомыслу Галицкому, зятю Юрия Долгорукого, к которому обратилась со стен Путивля княгиня Ярославна. И только потому, что он, по моим понятиям, единственный, кто в тот жестокий век, не утерял главного человеческого качества – способности любить и быть верным этому чувству при самых трудных, самых жестоких испытаниях, до конца жизни…
Следует подчеркнуть, что княгиня была уверена – понять ее сможет только он, Осмомысл, выбивающийся из череды кичливых, драчливых русских князей, своей непохожестью и миролюбием. Конечно, в двенадцатом веке были еще Петр и Феврония Муромские, Ефросинья Полоцкая и другие, святые для Руси имена. Однако по-человечески Осмомыслу я отдаю сердечную привязанность
Москва, «зачатая» на крови
И начну я его историю опять же с отступления, чтобы показать нерушимую связь событий, тесно увязанных в славянском мире древности в единый клубок. Чтобы ярче и отчетливей представлялся моим читателям суровый век перед монгольским нашествием.
Много раз я хотел вообразить себе, как это было, как все начиналось? Фантазировал, ибо на этот счет нет никаких упоминаний в летописях. Но тщетно. Однако, исходя из нравов века и главных героев его, почему бы не принять такую версию?..
…Вековой сосновый бор окаймил склоны Боровицкого холма, липы, красная рябина и вязы толпились тесно на берегах излучин широкой Москвы-реки, и извилистой Неглинки, неспешно стекающей с соседнего холма и опоясывающей Кучково поле, выходящее пашнями на берега обеих рек. Бегут в разные стороны мимо одиноко стоящих раскидистых стародавних дубов, точно от верстовых вех, торенные и наезженные дороги, поросшие по обочинам цветущими яблонями и вишнями, колючими кустами крыжовника и малины, да высокими травами, среди которых, вытянувшись, выделялись крупные розоватые соцветья Иван- да Марьи.
А в самом центре поля за крепостным валом, огороженного частоколом островерхих бревен, стоят терема усадьбы даровитого боярина Кучка, хозяина здешних земель,. Вкруг теремов разномастные бревенчатые избы с узкими и куцыми оконцами, в коих ютятся мастеровые люди да холопы
Кучка – сват князя Юрия Долгорукого – жил богато и роскошно. Они породнились, поженив старшего сына князя – Андрея Гюргевича на дочке боярина – Улите Стефановне. Одно нерадиво – Кучки не княжеского роду-племени. Да и Улита – не дочь заморских королей, а славянка, что не принято у князей-варягов, считавших, недостойным, да и неприличным родниться с аборигенами великой равнины, брать в жены дочерей, по сути, смердов, которые и без того принадлежат им по праву управления, данной властью. Однако земель и золота у хитрована Кучка – хватит на трех удельных Рюриковичей.
Это хорошо знал князь Юрий Владимирович, которого трудно обвинить в строгом исполнении заветов своего мудрого деда Ярослава и наказов отца Владимира Мономаха. Беспринципность, необязательность и легкость слова снискала на Руси худую славу князю. Но в общей семейно-родовой смуте Рюриковичей, где князь Юрий играл нынче первую скрипку, не право, а компромиссы и хитрость были куда важней принципиальности.
В отсутствие вот уже более трех веков на практике четкого юридического права престолонаследования, действовал так называемый лестничный счет, когда по давнему уговору власть от Великого князя, после его смерти, переходит не к сыну-наследнику, а к старшему в роду, то есть к его дяде по старшинству. И это приводило к неисчислимым бедствиям, к страшным кровавым междоусобицам, и давало основания многочисленным потомкам Киевских князей вести себя так, как подсказывают собственные амбиции, наличие золота для подкупов, крепких связей, грозных союзников, количество полков под знаменами. Все остальное в борьбе за власть не являлось существенным.
Усвоив эту вековую истину, существующую меж князьями-варягами на Руси, по сути, очень близкими родственниками, князь Юрий не стеснял себя, скажем правду, таким понятием, как совесть. В условиях многочисленности родственников из-за любвеобильности своих родителей и языческой практики многоженства первых Рюриковичей на Киевском престоле, всего-то полтора века назад принявших христианство, и еще не умеющих жить по евангелистским заповедям в отношениях с женой и в целом с женщинами, удельных земель не всем хватало. А языческая, укоренившаяся привычка, только множила претендентов. На деле, что ни поход в половецкую степь, на волжских булгар или на мерю, на ляхов или угров – на женской половине терема появлялась новая жена, как военный трофей, плата замирения или победы То – ханская дочь либо польская, королевна, а то и теремная красавица соседа-боярина.
Хотя князья чинно блюли церковные православные требования. Часто жена, действительно, одна. Законная! Но наложниц при этом – полный двор!.. Не в счет свои дворовые девы. Их, холопок-красавиц, сам бог даровал и велел, порой, баловать барским вниманием. Было бы здоровье, да сладка охота. Глядя на усладу князей-варягов, и бояре-славяне завели у себя такие обычаи, и тешили себя не жалеючи. Таким вольным двором жил и боярин Кучка. И потому наследников было – хоть отбавляй…
Запахнувшись в летник из зеленого бархата, расшитого поверх, тонкой золотой нитью на груди, и подвернув широкие рукава на манер опашеня, он сидел под навесом у резного крыльца и торговался с княжеским мостником. Мастер прибыл вчера со своим учеником с Владимирского становища по его же, боярина, ходатайству, чтобы починить мост через Неглинку.
– Той весной после ледохода мы с тобой сговорились заменить ветхий настил и заново обить досками несколько городниц, какие уже плохо держат мост. Так? – напомнил сидящему напротив его широкоплечему и русоволосому мостнику, боярин
– Так.- согласился мастер, – Однако ж, и цену уговорились положить за дело по статье княжеской Правды.. А мне больше и не надь, и меньше не прииму!.
– Как же, меньше-то? – согласился Кучка. – Все как богом велено – куна за починку одной городницы, и ногат – за 15 локот нового настила. Уговор так ложился меж нами?…
– Запамятовал, боярин. – ухмыльнулся мастер. – За береговой закреп моста правду баешь, а за верхний настил запамятовал… По ногате за 10 локот. На круг вышло 4 гривны и 20 кун По твоему же счету – и трех гривен не выходит. Работа большая – 15 городниц и, почитай,два ряда досок по всему наплавному. мосту.
– Неужто, ты задумал в обмане меня уличить?! – грозно прорычал боярин – Чей счет верней – твой, воровской, или боярский? Я сказал – три гривны кладу!.. И людишек тебе дам. .А ты дело мне к началу жатвы сработай Понятно, холоп?
– Я – холоп! – не смутившись, ответил мастер и потянулся за летней легкой шапкой, лежащей на скамье перед ним. – Да не твой, боярин. Я человек князя Киевского. И свободно живу в становищах и по погостам Руси, мощу дороги, строю мосты и гати там, где велено, и призван буду только на его суд, коль оплошаю где На Руси его власть, а не твоя
– А мы вот поглядим, чья тут власть будет! – зло пальнул Кучка. – Амет! Ну-ка, поучи смерда, чтоб знал свое место пред боярином!
Из-за спины Кучка вышел рослый стражник боярский, судя по имени, беглый половец или пленный ясин, и с размаху огрел мастера короткой нагайкой со свинцовой гирькой на плетеном конце. Удар был неожиданным и резким. Жгучая боль в спине перекосило лицо мостника и он застонал.
– На колени! Смерд, вонючий. – злорадствовал Кучка. – На Руси его власть! А тут, на Москва-реке – моя! Запомни, раб!
– Я свое сказал, боярин. – тихим, но твердым голосом ответил мастер. – Мне нет ответа пред тобой…
– Амет! – заорал боярин…
Снова свистнула в воздухе нагайка, затем еще и еще…. Мастер повалился у ног Кучка, Ученик и помощник его, молодой черноволосый парень с едва наметившейся жидкой бородкой, бросился к учителю, но тут же получил хлесткий удар нагайкой и мощным пинком грузного Кучки был отброшен в сторону.
А поле колышет уже созревшее жито. За тыном десяток баб в безрукавных сарафанах с подоткнутыми за широкие цветные пояса передниками возились на огородных грядках, Тихое жаркое лето. В небе, нервно дробя воздух над гнездовьем, заливаясь трелями, бьет крыльями хлопотун-жаворонок.
Дозорный с угловой башни усадьбы, сбив кургузый подшлемник на затылок, щурясь, тревожно всматривается вдаль – туда, где по взвозу от деревянной пристани Москвы-реки, с княжеского дорожного погоста, в гору вползает широкий шлях. Клубы густой спекшейся пыли, и длинный шлейф ее насторожили стражника. Наконец, он разглядел что-то сверху и, не отрывая руки, козырьком нависшей над глазами, возвестил во всю глотку, и мигом сбег с дозорной башни к боярину
– К нам гости! С Неглинки скачет дружина малая! По хоругвии и шеломам – княжеская. И вижу – сам князь под стягом!
Кучка растеряно взметнул взгляд на Амета. .И тот застыл над бездыханным мостником с поднятой плеткой в руке
– Клич людей!.. – приказал боярин, глядя на Амета, – Этих в затвор! Потом разберусь.…
Кучка метнулся на сторожевой пост. Сам внимательно рассмотрел с высоты, что и как движется в золотистом жнивье и громко распорядился.
– Ворота на запор! Дружину к бойницам! – затем отер рукавом зипуна внезапно вспотевший лоб и тихо добавил, видимо, для себя. – Будем встречать князя!..
Угрюмость Кучка при упоминании имени князя, которая особенно ярко, ипохондрически, проявлялась при его появлении в богатом родовом имении боярина, давно перестала быть тайной для его окружения. Дикий и необузданный нрав высокородного свата, не то, что раздражал боярина, а вызывал в нем такое же дикое и не обузданное, с годами едва сдерживаемое, желание срубить ему кудлатую голову с бычьей шеи. Такой вот постоянный страх, неприятная слабость и потливость во всем теле вдруг нападали на него.
Князь Юрий давно положил глаз на жену Стефана Кучка. И не без взаимности. Кучкова ждала его приездов с особым интересом, готовилась и расцветала, завидев из окна своего терема гонца, которого князь всегда высылал загодя, чтобы известить боярина о своем визите. Он это делал, скорее, для Кучковны, понимая, как ей это приятно, а не для вассала-боярина, чувства которого ему были безразличны. К нему князь мог завалиться без всякого уведомления и церемоний, как к подданному, волею судьбы допущенного, приближенного и пристегнутого к царственному престолу.
Она же, весьма благодарная за внимательность и предупредительность, не стеснялась своих чувств и меньше всего заботилась о переживаниях мужа. Об этих романтических встречах с иронией и со смаком судачили на пирах князей, в удельных теремах по всей Руси.
Возразить свату Стефан Кучка не осмеливался, зная, что тот может сделать в гневе, но и терпеть дальше такие муки унижения, уже не было мочи. Он давно был готов объясниться со сватом и поставить на этом деле точку. И что именно сегодня это случиться даже не предполагал. И что на него нашло? Словно божья подсказка!
Он приказал крепко запереть жену в ее светлице, никого не выпускать с женской половины. Вывел своих стражников на крепостной вал, выстроил их, точно для отражения вражеской атаки и, облачившись в боевые доспехи, встал на главном забрале у ворот.
Дружина Кучка месяц назад вернулась из похода на Киев, где почти без боя Юрий Владимирович, согнал с престола своего племянника Изяслава – Понтелеймона, сына брата Мстислава Великого, дав ему возможность бежать к уграм за Карпаты. Себя же объявил Великим князем Киевским и, наградив всех, кто ему помог взойти на главный стол Руси, распустил полки по домам.
Сегодня дружина в полном недоумении, не думая вовсе оказывать сопротивление князю, встала на изготовке на московском валу и с любопытством наблюдала, как будут развиваться события дальше между сватами.
И никто не предвидел, что они завершатся большой трагедией и, по сути, отравят вторую половину двенадцатого века на шаткой русской земле, раздираемой междоусобицей и братоубийственными жестокими войнами.
Великий князь осадил коня перед закрытыми воротами усадьбы и, плохо понимая, что происходит, выслал на всякий случай вперед гонца. Гонец скоро вернулся и передал, что боярин Стефан Кучка не велит открывать ворота покуда не разберется с тобой, как сват со сватом… Во второй раз он послал гонца к воротам,
– Пусть отворяют ворота, и мы поговорим, как он желает – сказал, едва сдерживая ярость.
И во второй раз гонец вернулся с сообщением, что боярин решительно настроен не пускать его, поэтому приказал крепко-накрепко запереть женскую половину и городские ворота, и выставил на вал свою дружину.
Князь взбесился.
– Не пускать! Кого?.. Великого князя Киевского! – он дернул на себя поводья забеспокоившегося коня. Конь захрапел, словно чуя сечу, и стал переминаться на ногах. – Да знает ли это отродье, что на Руси нет теперь кремля и крепости, перед которыми меня можно остановить! Притащить мне сюда этого словена!..
Передние ряды дружины князя поскакала к воротам, намереваясь сходу отбить их и растворить.
Стоящий на дозоре Кучка, приказал приготовиться к отражению. Стражники немо, глухо, насторожено застыли у бойниц за частоколом. Гонец князя, скакавший впереди, придержал коня и крикнул
– Князь дает тебе время, пока едет до ворот, отворить их и самому коленопреклоненно приветствовать и принять его, как полагается по чину!
– Умат! – позвал Стефан. Из-за спины его выступил вперед позванный. – Рази его !
Ясин или половец, звавшийся Уматом, привыкший ни о чем не спрашивать и выполнять покорно команды боярина, натянул лук и послал стрелу в гонца. Она впилась ему в руку и свалила с коня. Видевший всю картину князь Юрий, взъярился и, пришпорив разгоряченного коня, закричал.
– Ломать ворота! Разнести становище в щепу!
Дружина, приняв боевой порядок, пошла на приступ. Однако кровопролитного боя не получилось. Неожиданно ворота широко распахнулись. Стражники вышли навстречу с мечами в ножнах, подталкивая вперед связанных грубыми веревками боярина Кучка и его верного пса Умата.
– Великий княже, земли русской. – молвил старшой. – Бери их. Мы же тебе не враги, а верные слуги, как и прежде.
Князь Юрий, тяжело дыша, глухо прорычал.
– Словена и его подручного – в куски! Непокорных – в яму! Становище ваше. Берите, что приглянется! Пируйте!. Ан, ничего не ломайте, не рушьте! Отныне это все мое, княжеское.
Он, подняв голову, высокомерно проехал мимо связанного свата, даже не взглянув в его сторону, и направился к женским светлицам терема. Дружина точно выполнила приказ князя – не прошло и нескольких минут боярин Кучка и ясин Умат были растерзаны и обрубками сброшены с придорожный ров
Вдоволь натешившись с убитой горем Кучковой вдовой, князь, свершив суд над непокорной челядью, охранявших забитого до полусмерти княжеского мостника и его ученика, забрав их с собой, и в сопровождении дружины уехал из усадьбы на Боровицкий холм и там разбил шатер на ночлег.
Это случилось летом в 1146-ом году. А уже ранней весной 1147 года Юрий Долгорукий соберет на берегу Москвы, на излучине у Боровицкого холма пир, на который пригласит верных ему русских князей и бояр, чтобы отметить свое вступление на Киевский престол и призвать соратников к миру и процветанию.
Из уст Юрия Долгорукого эти речи будут звучать немало лукаво, ибо именно он на протяжении первой половины двенадцатого века был коварным зачинателем многих смут и междоусобных войн. Но так было принято в те далекие годы – говорить одно, делать другое, клясться в верности и тут же нарушать клятву, организовывать с одними воинские союзы, а с другими вступать в заговор против них
И все же, этот, как бы мы теперь сказали, общерусский уик-энд на природе был посвящен теме объединения. Во всяком случае, ему, добывшему то, к чему стремился более десяти лет, теперь необходим был мир.
Этот банкет стал знаковым еще и потому, что в истории России впервые прозвучало слово Москва, и не случайно. Весной 1147 года здесь торжественно заложили первый острог будущей столицы Российского государства – Москвы.
Легкий променад мысли
Назвать Юрия Долгорукого безумцем и жестокосердным, самодуром, я ни за что не смогу, но неосмотрительным и эмоционально излишне чувственным – пожалуй. Расправляясь с боярином Кучком, глумясь над его женой, находящейся в скорби, он забыл, что его старший сын Андрей, живет, с любимой и любящей дочкой бояр Кучковых – Улитой. И она никогда не простит ему, этих страшных минут расправы над своими родителями. А женская месть изощренна и изобретательна…
Следует еще отметить, что по прихоти князя погиб славянский род Стефана Кучка. Эта расправа смыла в дальнейшей истории России даже следы потомков боярина, первого хозяина Москвы, чья усадьба – Кучково поле – занимала площадь сегодняшнего центра столицы.
Оставшиеся в живых его родственники, еще раз всплывут на гребень волны двенадцатого века, когда уже после смерти князя, убьют сначала его старшего внука-наследника двадцатилетнего Глеба, а позже в заговоре с Улитой жестоко, зверски и его старшего сына Андрея Боголюбского – святого православной церкви, князя. Владимиро-Суздальского. Улита Кучкова, как гласит легенда, до сего времени мятежным духом плавает в иссохшей бочке по Поганому озеру (Чистым прудам), проклятая людьми и небом. И на этом Кучковы навсегда канут в Лету
И сам Великий князь Киевский, Юрий Владимирович Долгорукий, загадочно умрет странной смертью – «переев и перепив на пиру у боярина Петрилы». Некоторые историки склонны считать, что и в этом случае явно просматривается месть Кучков. Впрочем, тут могла быть чья угодно месть, ибо князь Юрий Долгорукий за 67 лет жизни и деятельности дал достаточно поводов для такого исхода .
Но это случится немногим позже.
Слабая попытка миротворчества князей на Боровицком холме в Москве, вскоре, будет забыта самим же Юрием Долгоруким. От встречи останется только то, что тогда ему соратником по многим боевым походам в половецкую степь – князем Святославом Олеговичем был торжественно подарен красивый и сильный пардус – барс, привезенный с Кавказа, которого князь Юрий потом, по-видимому, выпустит в московские леса.
А поводом для тревог и пересмотра своих намерений послужил все тот же Изяслав – Пантелеймон – племянник, сын старшего брата.
Отсидевшись у венгерского короля Гизы Второго, женой которого была его сестра, русская княжна Евфросинья Мстиславна, свергнутый Изяслав, заручившись поддержкой короля-шурина и получив от него по ходатайству сестры несколько венгерских полков, повел их на Киев и отобрал у своего воинственного дядьки престол.
Юрий Долгорукий вынужденно вернулся в новое имение Москву и занялся интенсивным строительством острога на Боровицком холме. Однако ни на минуту не забывал о потере престола, копил силы и выжидал удобного случая. И такой случай представился.
В 1155 году с верными ему половецкими летучими и дерзкими отрядами (Князь был женат на дочке половецкого князя Аэпы) он во второй раз отвоевывает Киевский престол и теперь уже основательно на нем закрепился..
Видимо, Юрий Долгорукий любил пышные пиры и шумные, запоминающиеся огромному числу народа, гламурные события. По сегодняшним меркам, умел мастерски и профессионально устраивать пиар-акции. Многолюдье и помпезность льстили и тешили его самолюбие. Давали ему возможность продемонстрировать и силу, и богатство, и закрепить нужные связи
Что он и сделал незамедлительно, сев во второй раз на главный стол Киевской Руси, Это событие он отметил столь шумно, что не только русские хроники, но и западные хроникеры сохранили его для потомков. Пожалуй, по оценке летописцев, свадьба его старшей дочери Ольги Гюргевны с Галицким князем Ярославом Осмомыслом в Киеве стала самой пышной и роскошной в древней Руси! О ней еще долго вспоминали Рюриковичи на всех удельных престолах.
Ошеломляющая любовь
Я вспомнил эту историю, потому что, читая о сожжении протопопа Аввакума с верными ему сподвижниками, я слукавил, утверждая, что на Руси к аутодафе почти не прибегали. Разве что, огнем жгли опасных ересиархов, а не ведьм и колдуний, для которых хватало распятия с изображением Иисуса Христа и раскаяний….
И все же, был и другой костер, вспыхнувший стихийно, не по делу, ставший роковым для Рюриковичей Галицких. Дым его в течении нескольких веков пластался над трудным княжением их на Руси, застилая и без того во многом недолгое и загадочное время династии. А в начале пятнадцатого века, после гибели в битве на Ворскле в бездарном походе Великого князя Литвы Витовта против ордынских татар Едигея, князя Данилы Боброка, правителя на Волыни, потомка Осмомысла, под командой которого русские войска разбили Мамая на Куликовом поле, уже вскоре Галицко-Волынское княжество перестало существовать, как суверенное государство. Оно было окончательно окатоличено и проглочено польско-литовской Речью Поспалитой….
Случилось однажды на Руси святотатство! Затмило разум галичанам в тот злосчастный год, когда на истертых и отшлифованных ходьбой каменных плитах площади у ворот княжеского двора один-единственный раз развели костер и сожгли в нем, по наговору, заклятую колдунью… И этого хватило для того, чтобы, вот уже без малого 1000 лет, помнить и каяться, и завещать потомкам – каяться и помнить.
Может, поэтому и запомнился русичам этот давний костер, что любимица-дочь Великого Киевского князя Юрия Долгорукого была причастна к нему? Может, и напасти от Орды через полвека, которая, как шла волной, так и пробила Русь, точно острый клин податливую березу, стали заслуженной карой за содеянное? Ибо воспылали языки пламени, несправедливо погубившие Женщину-Мать только потому, что она до последнего волоска осталась преданной Отцу своих детей?
Сегодня можно только вообразить себе ту незапамятную роковую встречу Анастасии, которую в Галиче все кликали Настаской, и удалого, смелого, умного, страстного и волевого Галицкого князя Ярослава. Но провидение свело их в урочный час, чтобы оставить одних без догляда, опалить и сковать сердца беспутным взглядом так, дабы уже никогда никакими силами не разлучать. Любовь ошеломляющая, сумасшедшая, страстная разом, как скорая чума, поразила обоих и ослепила.
Наверное, Настаску многое должно было отличать от теремных боярынь и боярышен, княжон и светличных девиц той эпохи. Гордая, разбитная, свободная и вольная, смелая и нежная….
Наверное, общительная и добрая, раз в Галиче ее узнавали все, хотя она не жила в хоромах, а имела обычную горницу. Ей радовались и ее отличали от сверстниц и замкнутых женщин подворья.
Наверное, она была необыкновенно красивой, статной, какой потом стояла над костром, с точеной фигурой, с открытым независимым взглядом, пышногрудой, и сказочно очаровательной славянкой, раз князь Ярослав, слывший в народе рассудительным, разумным – Осмомыслом – влюбился в нее безоглядно и бесповоротно…
Как?..
…Он шел в пригорок, она же спускалась с него. Плыла, осторожно, изящно раскачивая бедрами, боясь упасть… И он залюбовался …
…Может быть, он ехал на боевом коне по улице своей удельной столицы, а она выбежала навстречу неожиданно, нечаянно, и предстала пред ним взволнованной, растерянной, разгоряченной – кровь с молоком… И он потерял голову!..
Они могли встретиться на каком-то празднике весенних святок, любимых у галичан в канун Троицы и Ивана Купалы, столкнуться на густо поросшем берегу озера, на полянах чистых боров… Да мало ли как!.. История умолчала эту встречу…
Одно ясно – Настаска должна была поразить его, потрясти основательно молодое, жаждущее сердце. И ничто другое не могло так разгорячить, ибо князь замечательно относился к жене Ольге Юрьевне. И привез ее суда от отца не как политический залог верности единому престолу, а по доброй воле и по желанию. Он любил мать своих детей, и блуд миновал его княжеский терем. Должно было свершиться особое озарение пылкого сердца, чтобы вознестись, обо всем забыв. Именно – это и произошло!..
Да и он приглянулся Настаске, запал на сердце и был люб ей так, что пошла за него на костер
Роковая страсть пагубно отозвалась в судьбе Осмомысла, уже имевшего от Ольги Долгорукой взрослого сына Владимира и нескольких дочерей, Одна из них – Ярославна, навеки останется в древней русской летописи. И запомнится нам своим плачем на стенах Путивля, взывая к Солнцу и к степному Ветру, к князьям и воеводам русским остановить междоусобные братские войны, сплотится, ради спасения Отечества
Но история предпочла иные пути-дороги… Уже не было в живых Великого князя Юрия Долгорукого, он уж точно с присущей ему решительностью, разобрался бы с этим простым делом.
Княгиня ж Ольга, видя роковую страсть мужа, заявившего во всеуслышание, что отныне жить желает только с Настаской, что судьбой дарованная любовь – выше его сил и разума, мучаясь в отчаянии, ибо тоже любила Ярослава, забрала сына и свой двор и уехала в Польшу, в надежде на то, что со временем все образумится. Мало ли бывало и раньше – нападало наваждение, срывало сердце с места, кружило, лишало разума и памяти… Однако потом отпускало, точно после трясучей болезни. Ольга очень хотела, чтобы так вышло.
Но князь Осмомысл после ее отъезда со своим двором, легко вздохнул, привел Настаску во дворец и открыто зажил с ней, на престоле Галицкого княжества. Счастье его было столь безмерным, что он не замечал глухого недовольства и угрюмого роптания бояр, которые не желали видеть простолюдинку Настаску в княжеских хоромах. Пуще того, принимать ее, как равную. Особо возмутились боярские жены.
– Кланяться безродной холопке, опоившей колдовским зельем князя! Ни за что! – заявили они и составили заговор.
И когда через год Ольга переехала из Польши на Волынь, была очень близко, бояре, накручиваемые ежедневно сварливыми и нетерпящими женами, взбунтовались
Они схватили влюбленных. Ярослава заперли в темницу, а Настаску, как и было задумано – без суда, спешно, как колдунью, заговорами и сатанинским зельем помутившей разум светлого князя, сожгли.
Это произошло летом в 1174-ом году. Не лишне будет сказать, что само Галицкое княжество просуществовало почти полвека, с 1144 по 1199 годы, а затем вошло в состав Великого Галицко-Волынского княжества – можно сказать, суверенного государство. В его состав входили не только земли всей Волыни, но и части современной Белоруссии, Польши, Словакии и Киевского княжества. Осмомысл же княжил до 1187-го года. Умер молодым – в 34 года. При нем Галицкое княжество было в самом расцвете
Можно только невероятным воображением представить себе ужас в синей бездне глаз угасающей любви. Сегодня, читая русскую историю, невольно оглядываешься на тот пожар, в котором прогорала белая лебедь, посмевшая соперничать с варяжскими женами на Руси…
В то же лето Ольгу известили о том, и просили вернуться на престол к мужу. Она поинтересовалась судьбой Настаски. Узнав, что ее сожгли, некоторое время колебалась. Такая жестокость совсем не входило в ее планы, ибо она хорошо понимала, что отныне ее благородное имя будет прочно связано с этим бесчеловечным преступлением. Как отмечают летописцы, это был первый и, пожалуй, единственный в истории Руси случай сожжения соперниц в княжеском доме.
И все же, вернулась…
Но сломленный горем и покорившийся насилию князь, наверное, больше никогда не прилег на опостывшее супружеское ложе. Согласия не получилось. Он до конца жизни хранил верность развеянному праху любимой. Наверное, так и было, а иначе – к чему бы Ольге Юрьевне, после нескольких лет мытарств и сомнений вдруг постричься и принять монашеский сан. Она ушла в монастырь и там, вскоре, умерла
С сыном Владимиром от Ольги у Осмомысла тоже не сложились отношения. Владимир несколько лет жил в Путивле у князя Игоря, вернувшегося к тому времени из позорного половецкого плена, потом на Волыни, еще где-то…
После расправы над Настаской остался у князя от нее сын Олег, но его еще маленького тоже схватили и заточили в казематы, откуда его, жалея, выпустила Ольга после возвращения. А когда она покинула князя и ушла в монастырь, князь взял сына во дворец к себе на воспитание
И затем уже перед смертью ( он умер тихо, смиренно, три дня каялся перед боярами, родственниками, людьми) попросил за свою покорность посадить на Галиче сына Олега от Настаски? А Владимиру Осмомысл отписал Перемышль. Но бояре обманули его. Век такой был не порядочный. Обман ценился превыше всего, собственно, как и в наши дни. Они клятвенно обещали исполнить волю умирающего князя. Но едва отпев и похоронив его, прогнали. Олега из города и посадили на престол Владимира, потомственного князя из рода Владимира Крестителя.
Комментарий по случаю
Никак невозможно было в ту пору, до отказа набитого спесью и амбициями князей варягов Руси, не ценившим брак с дочерями местных славян, которыми они управляли, как своими дворовыми, решиться признать его законным и равным. Славянин не мог княжить. Его участь – быть подданным!
Хотя самый почитаемый на Руси святой, самый благодатный князь, а именно Владимир Креститель, более остальных своих потомков славянин. Мать его, Малуша, истинная славянка, из княжеского рода древлян. Правда, кому-то очень хочется навязать русской истории другую версию в пользу Малки – хазарской иудейки. Малуша служила у его бабки – Великой Киевской княгини Ольги – первой на Руси христианки, – ключницей. Ольга жестоко истребила большую часть племени Малуши – древлян, живьем закопала в землю ее отца и весь княжеский терем, за то, что они убили ее неразумно жадного мужа – князя Игоря, а ее саму заставила прислуживать себе.
Малуша забеременела от сына Ольги – Святослава Игоревича, Киевского князя, и была сослана за грех по тому времени в дремучий Новгород, (это потом он наречется Великим Новгородом), где на свет появился «незаконнорожденный» Владимир Святославович.
История распорядилась так, что именно этот нелюбимый, ссыльный внук Ольги станет Великим Киевским князем, продолжит ее дело – крестит Русь и соберет Государство, которое назовется – Киевская Русь. Народ же русский в благодарность причислит его к лику святых. И поставит ему в Киеве знатный памятник…
Богатая, безбрежная и величавая у России история, как и сама Россия. В ней переплелось все – былины, сказания, летописи и Святые писания… И можно утверждать, что через всю русскую историю яркой и значимой полосой пролегает мистика.
Вот, как и в Галиче… Испугавшись содеянного, галичане уверовали, что сожженная Настаска постоянно будет вмешиваться в людские судьбы и в дела города. Вскоре, так и случилось. Небеса откровенно посмялись над растерявшимися горожанами. Кто-то со страхом поведал, что в недавней неистовой грозе, которая завершилась наводнением и бурей, наломавшей немало деревьев и разорившей до полусотни дворов, слышал звонкий голос колдуньи, и даже видел ее ликующую и метущуюся в сверкании молнии, точно она грозилась из пламени костра, ставшего для Галича вечным укором! И город настороженно ждал новых невероятных и пугающих событий
И ее костер стал роковым…
И они проявились новой страшной бедой!..
Сын Ярослава Осмомысла – Владимир, возведенный на престол Галицкий, сначала запил, повел развеселый образ жизни, забросил все княжеские дела, а потом без памяти влюбился в молодую, хорошенькую попадью. И, неслыханное дело(!) отбил ее у мужа.
Горяч, как отец, как непоседа дед, трезво рассудил народ. Пройдет! Опомнится князь! Молодо – зелено,
Вспомнили, что роковая любовь – это потомственное наваждение в семье Осмомысла. Вот и дочь князя Евфросинья Ярославна, которую готовили замуж за венгерского королевича Иштвана и которую даже возили на смотрины в страну угров., отказала королю, потому что была уже влюблена в ладу – князя Новгород-Северского Игоря.
Следует особо подчеркнуть, что Ярославна единственная женщина из княжеских теремов древневековья, которая вышла замуж по любви. Для двенадцатого века – это уникальное и совсем непостижимое событие. Ни в одном правящем доме Европы: императорском, царском, королевском, княжеском – других примеров, подобных этому русскому феномену, не сыскать. Попробуйте?!. Выдавали замуж по уговору и с выгодой. Про любовь никого не спрашивали. А Ярославну не выбирали – выбрала она!
Та же воля была дана ее брату. И он выбрал. И попадья не долго собиралась – взяла, и родила престолу удельного княжества двух сынов. Владимир в радости больше не расставался с ней. Привел ее вместе с сыновьями во дворец и жил открыто. Этого сглотнуть, не заметить, и уж, тем более, простить бояре не могли.
И снова возроптал Галич….
И снова в нем запахло костром… Владимир учуял запах дыма, бросил княжеский престол и, забрав попадью, детей, богатую казну, бежал в Венгрию… Как пишет Лариса Васильева: «Но не затем, чтобы наслаждаться семейным счастьем. Он убедил венгерского короля Биелу Третьего, своего родственника, сына Мономаховой внучки Евфросиньи, пойти вместе с ним на Галич » Король быстро согласился и двинул войска на Русь.
Они взяли Галич. Но Биела обманул Владимира – не отдал ему престол, а посадил на него своего сына Андрея… Владимира же заточил в тюрьму… Уставшие от грабежа и насилия со стороны венгерских войск, галичские бояре помогли Владимиру бежать из тюрьмы и с помощью германского императора Фридриха Барбароссы и польского короля Казимира отбить у венгров отцовский престол.
Он правил до конца жизни. И спесивым боярам пришлось скоро забыть и простить ему попадью и женитьбу на простолюдинке.
И снова променад мысли
Что это? Неужели банальный дурной пример, который по наитию заразителен? Или есть иной смысл? И показательная, устрашающая расправа над любовью в костре, в назидание – чтоб не повадно было(!) – не стала сдерживающим примером? Вышло все наоборот – запретный плод слаще…
К сожалению, не знаю уж как, но всепоглощающая истина, против которой не устояла Ева в Эдеме, стала нерушимой чертой натуры во всех ее потомках. Ведь эта история любви в другом варианте, но с тем же смыслом повториться вскоре уже в XIII веке в Муроме – с князем Петром и крестьянкой Февронией!
Над русским боярством во все времена висело, точно проклятье, полное неумение договариваться и уступать друг другу. Едва оставшись без князя, они начинали сориться, убойно драться дворами, выясняя древность рода и общественный статус каждого, отчего никогда не могли избрать из своей среды себе князя
Наверное, и такая мысль тут не лишняя: что позволено Цезарю – не дано рабу!
Есть немало книжных свидетельств, оставленных летописцами ХII века, с завидным удовольствием рассказавшим нам о жизни и повадках князей и бояр того времени
«Ходит он в багрянице и поволоке, держит красивых и тучных белых коней, иноходцев, украшенных золотой сбруей… За обедом ему многие прислуживают. Пищу подают в сосудах, окованных из золота и серебра. Во время обеда позади его стоят рабы, махающие с боязнью веерами. Устраивает он и ночные пиры, на которых его утешают играми на гуслях и свирелях, На этих пирах бывает много веселья, много ласкателей, празднословцев, смехословцев, плясание и всякая мерзость»
И это еще не все. На сон грядущий ему надо рассказать небылицы, погладить плечи, почесать пятки!. Так привыкли жить князья варяжского средневековья на Руси. Так подражали им и славянские бояре Возможно, средь этой челяди рабской были и Настаска, и попадья… И куда им вздумалось?
Впрочем, с небольшой поправкой новые русские бары возродили те же привычки: ночные пирушки, почесалки, небылицы, рвение поваров «с потом», игры музыкантов за обедом для аппетита, и многое другое,
Читаешь книжников начала временных лет, и, словно бы, не было тысячелетия между нами! Нравы – это то, что отличает нацию от нации, что время не в состоянии переделать. Их можно смягчить или ужесточить, подвести под приемлемые нормы и стандарты. Но сколько не старайся рядить черта, а рожки всегда будут торчать. Вот, истина!
Богатство и в наше, казалось бы, давно раскрепощенное и заполненное до краев свободой время, диктует особую линю поведения, на которую ни история, ни цивилизация, ни моральные устои, ни национальные обычаи, ни всемирное тяготение, ни пространство, ни давность не имеют никакого влияния Охраняемое рассудком, оно подчинено только кастовым, негласным законам, чаще всего не писаным, но карающим страхом и смертью Это давно и незыблемо очерчено роковым кругом, и человек не того круга, будь он семи пядей во лбу, стараниями вездесущего толкователя теневого катехизиса будет изгнан и раздавлен в самой ближайшей перспективе.
Поэтому встречи Золушек и Принцев с соизволения неба заканчиваются сказочно только одна на миллион, да и та с условие, что страсть между ними не преодолима, роковая. Вот почему мы часто с большой болью, с нескрываемым интересом воспринимаем дела давно минувших дней. Для них, особенно для дел, где всему причиной – трагедия любви, срока данности не существует. Они современны и актуальны на любом повороте бытия, при любом общественном строе.
И если я ошибаюсь, если все не так, то тогда почему разлучили Осмомысла, а его любовь сожгли?..
И воспалилась потревоженная память…
Кто же еще из Великих Русских Жен подвергся аутодафе, и пылал?
Я больно терзал память, роясь в ней, как хирург, но свет истины струился из таких глубин, куда ни скальпелем, ни ограниченным разумом человечества не проникнуть сегодня…
Нет, история больше не помнит такого скандального случая. Княгинь и княжон, цариц и царевен русских насильно постригали в монахини, топили в проруби, травили ядами, пытали в подвалах, душили в постели, они бесследно куда-то исчезали… Но сожгли только Настаску… А по сути, – сожгли большую любовь!
Гарун АРИСТАКЕСЯН
