Петербургских воспитателей-садистов покрывают 14 лет
Это истории без срока давности. В отличие от преступления, о котором пойдет речь.
Все началось в 2005 году, когда сын жительницы Санкт-Петербурга Ольги Лобановой вернулся из детского сада с нервным тиком. У мальчика дергалась голова, плечи, моргали глаза. Что послужило причиной внезапного недуга, родители ребенка поняли не сразу. Когда выяснили, ужаснулись.
Сад, который посещал мальчик, оказался камерой пыток. Воспитанников за малейшую провинность помещали в темную туалетную комнату с крысами, заклеивали рот скотчем, весь тихий час заставляли стоять раздетыми с поднятыми руками.
Сегодня сыну Лобановой 17 лет. Он состоит на учете у психиатра. Российский суд согласился с законностью прекращения уголовного дела, а воспитателей детского сада реабилитировали. Тогда как Европейский суд по правам человека в полной мере признал вину сотрудников детского учреждения и обязал государство выплатить пострадавшей семье 36 тысяч евро.
Ольга Лобанова в интервью «МК» рассказала, через что ей пришлось пройти, чтобы защитить собственного ребенка, и как сегодня живет подросток, который в детстве подвергся пыткам.
Когда-то Ольга Лобанова была просто мамой. Дом, семья, работа, воспитание детей — банальный круг обязанностей. После того как ее сын потерял здоровье в детском саду, Ольга выучилась на юриста, потому как понимала: без соответствующего образования дело спустят на тормозах.
С тех пор прошло без малого 14 лет. Женщина до сих пор помнит мельчайшие подробности того, что происходило в 2005 году. Будто и не было этих долгих лет.
— Вы не представляете, сколько разных инстанций я обошла за эти годы, сколько писем писала, билась с правоохранительными органами, чиновниками. Впустую. В следующем году истекает срок давности по нашему делу. Но виновные так и понесли наказание. Не думайте, что я хочу крови и расправы. Сажать никого не собираюсь. Но правильно будет, если воспитателей, которые испортили жизнь и здоровье моему сыну, хотя бы отстранят от работы с детьми. Ведь они по-прежнему работают — одна в детском саду, другая в школе, — начала Ольга Лобанова.
«Я больше не буду спать с крысами?»
Свою историю Ольга пересказывала сотни раз чиновникам, следователям, адвокатам, судьям, оперативникам. И вроде как ее слушали, понимающе кивали, сочувствовали. Или делали вид, что сочувствуют. Но по итогу на дело Лобановых махнули рукой. Это интервью — шанс Ольги достучаться до властей. Потому что в 2020 году дело закроют за истечением срока давности.
— Все случилось 7 ноября 2005 года. В тот день муж отвел сына в сад. Воспитательница осмотрела глаза нашего сына на предмет конъюнктивита. Ребенок был абсолютно здоров. Вечером, забирая мальчика из садика, я заметила, что на правом виске у него появился свежий синяк и сын без перерыва судорожно сжимает глаза. Это напоминало нервный тик, который не прекращался. Воспитатель вечерней смены попытались меня успокоить: «Сегодня сотрудница дневной смены в целях профилактики конъюнктивита всем детям закапала в глаза альбуцид. Не волнуйтесь, все пройдет». На следующий день мой муж запретил воспитателям закапывать нашему сыну лекарства в глаза. Однако в тот же день воспитатели еще раз сделали это. И родителей снова не предупредили.
Ольга обратилась за помощью к окулисту и выяснила, что профилактики конъюнктивита не существует. Выходит, сотрудники детсада занимались самолечением. Доктор зафиксировал наличие у ребенка синяка на правом виске и отправил на обследование к неврологу, который, в свою очередь, посоветовал отвлечь ребенка от моргания игрушками, сказал, что через 3–4 дня ситуация нормализуется, и мальчик забудет о тике.
Игрушки не стали панацеей. Болезнь прогрессировала. Нервный тик у сына закрепился, стала дергаться голова, он стал бояться темноты, различных звуков и подолгу не мог ночью заснуть.
— Я не знаю, зачем воспитатели это делали. Наверное, решили поиграть в докторов — у меня не находится другого объяснения, — продолжает собеседница. — Так как состояние ребенка не улучшалось, мы обратились к детскому психиатру, который поставил диагноз «невроз навязчивых движений» и рекомендовал продолжить лечение по месту жительства в ПНД. Мы приступили к лечению серьезными препаратами. Ситуация не улучшалась, тики у ребенка становились более заметными. Из детского сада мы не сразу забрали ребенка, так как психолог не рекомендовал отрывать сына от социума, чтобы он не чувствовал себя больным. Я до сих пор не могу простить себе того, что мы оставили его в том саду еще на целую неделю после рокового закапывания в глаза.
Ольга выяснила, что нервный тик у ребенка — это реакция не только на препарат, который попал в глаз. К развитию данного заболевания привела совокупность многих факторов.
— Еще весной 2005 года, когда я собирала в садик сына, он постоянно бился в истерике, плакал, отказывался идти в группу. Но я не придавала этому серьезного значения, так как воспитатели поясняли: ребенок просто устал от детского сада. Летом мы всей семьей съездили на отдых к морю. Мальчик успокоился, был жизнерадостным. После возвращения из отпуска сын вновь отказывался идти в детский сад, не поясняя причин. Лишь после событий, связанных с закапыванием в глаза, я обратилась в РОНО с просьбой перевести его в другой садик. Нам пошли навстречу.
Когда сын убедился, что в прежний сад он уже не вернется, его прорвало.
— Он начал рассказывать про ужасы, которые происходили с ним в старом саду. «Значит, я больше не буду спать в туалете с крысами?» — первое, что я услышала. А потом посыпались подробности. «Мама, наши раскладушки ставили в туалетную комнату с раковинами. Меня и других мальчиков, которые не засыпали во время тихого часа, отправляли спать туда. Воспитатели при этом выключали свет в данном помещении и запирали дверь со словами: «Пусть тебя жрут крысы». Я была в том помещении. Окно там было наглухо замазано белой краской, свет не проникал. Сотрудники сада и дети подтвердили, что неоднократно видели, как оттуда выбегали крысы и мыши. Более того, одна из воспитателей призналась, что всегда прикрывала дверь в туалетную комнату, так как опасалась крыс. Следователи установили, что три-четыре раза в год в саду проводилась профилактика борьбы с крысами и мышами. Этот сад до сих пор функционирует. Туда ходят дети. Возможно, за 14 лет крыс удалось истребить. Хотя сомневаюсь.
После перевода в другой детский сад мальчик успокоился. Нервный тик у него не прекратился, но заметно уменьшился. Однако боязнь темноты у него так и не ушла. Он боялся засыпать в комнате вместе со своей старшей сестрой даже с включенным ночником. Болезнь приняла волнообразное течение: ребенок постоянно посещал психотерапевта и психолога, а также продолжал прием специальных препаратов.
«Все лицо ходило ходуном, дергалась голова»
Откровения сына вынудили Ольгу обратиться в прокуратуру.
— Начались проверки. Стали выяснять про закапывание в глаза. Открылись интересные детали, — вспоминает Лобанова. — Оказывается, воспитательница принесла лекарства и решила сама закапать в глаза детям, хотя ни у одного из них не было признаков конъюнктивита. 7 ноября воспитатель закапала детям в глаза альбуцид дважды — утром и во время тихого часа. При первом закапывании она, сидела в группе на стуле и, удерживая на своих коленях каждого сопротивлявшегося ребенка, запрокидывала детям головы, что закапывать препарат. О том, что малышам закапывали в глаза антибиотик, никто из родителей не знал, хотя у кого-то из воспитанников могла возникнуть аллергия на препарат. Мой сын после первого закапывания отказался от второй процедуры. Тогда воспитательница положила его на раскладушку, села на ноги, придавила собой и заставляла открыть глаза. Ребенок сопротивлялся. Она ударила его по лицу. От испуга сын открыл глаза. Воспитатель успела закапать. В очередном постановлении следователя о прекращении уголовного дела было указано, что в глаза детям действительно закапывали воспитатели, без ведома медсестры. Однако, по мнению следствия, умысел на причинение вреда здоровью ребенка в данных действиях воспитателей не установлен, так как закапывание производилось с целью профилактики конъюнктивита. По этому факту были вынесены лишь выговоры медсестре и воспитателю, и больше ничего.
Разбирательства по другим эпизодам тоже не выявили нарушений.
— То, что детей во время тихого часа перекладывали в туалетное помещение с крысами, закрывали при этом дверь и запрещали им покидать данное помещение, следователя не смутило. Органы следствия не усмотрели в данных действиях воспитателей признаков жестокого обращения с детьми.
— Другие дети давали показания?
— Да, в своих объяснениях они подтвердили показания моего сына. Выявили и другие эпизоды. Однажды моему сыну и еще двоим мальчикам из группы воспитательница заклеила скотчем рты. Мой ребенок начал задыхаться, сдирать скотч. Тогда воспитатель ему скотчем перевязала руки за спиной. Знаете, почему действия сотрудников детсада не дошли сразу до родителей? Воспитатели велели детям молчать под предлогом: «Иначе вам еще и от родителей достанется». Дети молчали.
В сад выезжал дознаватель. Проверку показаний сына Лобановой снимали на видео.
— Сын вспомнил еще о некоторых инцидентах. Например, если дети не хотели спать, воспитатели их в одних трусиках выставляли в другую группу с поднятыми руками. Опускать руки им не позволяли. Пока сотрудники сада пили чай, мальчики стояли босиком на холодном полу с поднятыми руками. Если дети баловались во время обеда, то воспитатели выводили их в туалетную комнату с тарелками в руках и заставляли их там обедать. Одного мальчика воспитатель привязывала веревкой к стулу, так как он плохо себя вел.
— Воспитатели оправдывали свои действия?
— Они говорили, что детям свойственно сочинять. В дальнейшем воспитатели от дачи показаний отказались, сославшись на статью 51 Конституции РФ, и после неоднократно подавали ходатайства о прекращении уголовного дела в связи с истечением срока давности.
— Кто-то из сотрудников сада принял вашу сторону?
— Среди персонала детсада нашелся лишь один человек, который решился дать правдивые показания, — это была нянечка, — добавляет Ольга. — Женщина призналась, что видела, как детей запирали в туалет, слышала, как их пугали крысами. Возвращаясь с обеда, нянечка неоднократно наблюдала, что мой сын и другие мальчики лежали на раскладушках в туалетной комнате, в коридоре и в прихожей группы. Она делала замечания воспитателям по этому поводу. Но те указывали ей свое место, отправляли заниматься кастрюлями и уборкой.
Как только нянечка дала показания в пользу ребенка Лобановых, ее понизили в должности — обязали мыть полы в общем коридоре. А позднее создали невыносимые условия работы за то, что вынесла ссор из избы, и она вынуждена была уволиться.
Пока шли проверки, воспитатели детсада пытались выставить семью Лобановых алкоголиками и дебоширами, сотрудники сада обрабатывали других родителей, чтобы те дали показания, будто Лобановы сами довели ребенка до нервного тика. Родители других детей не пошли на поводу у педагогов, но и сторону пострадавших не приняли. Соблюдали нейтралитет. Сработал человеческий фактор — моя хата с краю.
В объяснениях одной мамы было сказано: «Моего ребенка тоже наказывали, выставляя в туалет с крысами, но я считаю, что в целом воспитатели детьми занимались. У меня претензий к ним нет». Бабушка другого воспитанника подтвердила инспекции комитета по образованию, которая приезжала с проверкой в детский сад, что ее внука тоже выставляли на тихий час спать за пределы группы, но при этом указала: «Претензий к воспитателям не имею». Ну что здесь скажешь?
Сына Ольги обследовали эксперты-психологи и эксперты-психиатры.
— Специалисты пришли к выводу, что заболевание моего ребенка находится в прямой причинно-следственной связи с издевательствами в саду и закапыванием в глаза с применением физического насилия. Эксперты указали в заключении, что жестокое обращение, которое применялось к моему ребенку в саду, постепенно накапливалось, а пусковым механизмом послужило физическое насилие, которое применили к нему при закапывании глаз. Совокупность этих факторов вылилась в невроз навязчивых движений. У моего ребенка ведь не только возник нервный глазной тик, у него дергался весь плечевой пояс, лицо ходило ходуном, дергалась голова. Он бесконечно издавал протяжное «а-а-а». Это страшно.
«Государство выплатило мне 36 тысяч евро, а следователь прекратил дело»
Помимо правоохранительных органов Ольга Лобанова обращалась к чиновничьему аппарату. Женщина наивно верила, что госслужащие смогут ей помочь.
— Я записалась на прием к тогдашнему уполномоченному по правам ребенка Павлу Астахову, — вспоминает Ольга. — Лично меня он не принял. Со мной общалась его помощница, 18-летняя девочка. Помню, мы сидели с ней в конференц-зале, я ей рассказывала нашу историю, а она пустыми глазами смотрела на меня. В итоге мою жалобу спустили в Санкт-Петербург, к нашей уполномоченной по правам ребенка Светлане Агапитовой. Она меня тоже внимательно выслушала, головой покивала, но не сочла нужным даже ответ дать на наши письменные обращения.
Лобановы обращались с жалобами в РОНО по месту жительства. Сотрудники ведомства не стали разбираться с их претензиями. Предоставили ребенку место в другом детсаду и самоустранились.
— Я поняла, что в нашей стране бороться за свои права должны сами пострадавшие, — продолжает Ольга. — Я решила сама выучиться на юриста, чтобы защитить сына.
В 2007 году Ольга поступила на юридический факультет РГПУ им А.И. Герцена. В 2013-м защитила диплом. Затем прошла стажировку, успешно сдала квалификационный экзамен, получила статус адвоката и активно взялась за дело сына.
— Уголовное дело в отношении воспитателей состоит из семи томов. Четыре тома состоят только из моих документов. Я сама составляла ходатайства, отправила в суды 17 жалоб. Нам три года отказывали в возбуждении уголовного дела, а все-таки возбудив его после моей очередной жалобы в прокуратуру, неоднократно прекращали то по причине отсутствия события преступления, то по причине отсутствия состава преступления в действиях воспитателей, — говорит Лобанова.
В конце 2013 года женщина обратилась в Европейский суд по правам человека. Четыре месяца составляла жалобу от имени сына. Данная жалоба была проверена и одобрена. Отправленная в ЕСПЧ посылка с жалобой и приложенными к ней документами весила около 8 кг. Лобанова ходатайствовала перед Европейским судом о рассмотрении жалобы в приоритетном порядке.
В апреле 2014 года ЕСПЧ вынес решение об удовлетворении ходатайства и о рассмотрении жалобы в приоритетном порядке.
— На рассмотрение жалобы ушло 3 года и 3 месяца. Это короткий срок для ЕСПЧ. Некоторые дела рассматриваются по 20 лет, — говорит Ольга. — 7 марта 2017 года было вынесено решение — российское государство обязали выплатить нам компенсацию в размере 36 тысяч евро.
— Выплатили?
— Денежные средства поступили день в день по окончании трехмесячного срока. Промедление грозило серьезными санкциями. День просрочки обошелся бы государству в 7 тысяч рублей. Поэтому нам выплатили моментально. Заметьте, Российская Федерация не обжаловала решение Европейского суда в Большую палату, выплатило компенсацию в полном объеме в установленные сроки.
Руководствуясь решением ЕСПЧ, Ольга направила жалобу в Кировский районный суд Санкт-Петербурга на незаконное прекращение уголовного дела.
— Там мне дали понять, что постановление Европейского суда не является основанием к отмене решения следователя. Санкт-Петербургский городской суд также признал законным прекращение уголовного дела по реабилитирующим обстоятельствам. Дело прекратили за отсутствием состава преступления, а подозреваемым объявили об их праве на реабилитацию. Странно, что меня еще не обвинили и не осудили за ложный донос. А в 2020 году истечет срок давности по нашему делу. И уже после ничего нельзя будет изменить.
— Если воспитателей реабилитировали, значит, им положена компенсация?
— Они должны получить от государства компенсацию за незаконное уголовное преследование. А то, что здоровью моего ребенка нанесен вред, никого не волнует. В материалах дела имеется заключение экспертов ФГУ «Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского». Там четко указано, что психическое расстройство у сына возникло из-за психотравмирующей ситуации, которую создали воспитатели детсада.
— Почему те женщины до сих пор работают с детьми?
— Потому что заведующая комитетом по образованию Санкт-Петербурга приняла их сторону. Она заявила, что для нее решение Европейского суда не является основанием для отстранения воспитателей от работы в детском саду.
— Вы будете дальше бороться?
— Пока я готовлю кассационную жалобу на решения Кировского районного суда Санкт-Петербурга и Санкт-Петербургского городского суда, которые посчитали, что постановление следователя о прекращении уголовного дела в отношении воспитателей является законным. Если откажут в удовлетворении жалобы, обращусь с жалобой в Верховный суд. Если и там нам не пойдут навстречу, напишу повторную жалобу в ЕСПЧ, так как мой сын не утратил статус жертвы нарушенного права.
— Ваш сын вспоминает то время?
— Мы стараемся не говорить на эту тему.
— Он не советует вам остановиться?
— Нет. Он считает, что воспитатели не должны сидеть в тюрьме, но работать в системе образования они не имеют права. Я хочу, чтобы мое дело было передано в Следственный комитет РФ. Это тяжкое преступление в отношении несовершеннолетних должны рассматривать более высокие ведомства. Нет оснований прекращать уголовное дело, когда налицо причинение тяжкого вреда здоровью. СУ УМВД России по Кировскому району намеренно занижает квалификацию преступления, способствует виновным избежать уголовной ответственности и препятствует передаче данного уголовного дела в Следственный комитет РФ.
— Воспитатели извинились перед вами?
— Нет. Более того, когда в самом начале нашей истории я высказала угрозу обратиться в суд, они обвинили моего мужа в покушении на убийство медсестры детсада. Заявили, что он пытался ее задушить. Два месяца шло расследование по их заявлению. Почти два года дело находилось в суде. Супруга полностью реабилитировали. Мне удивительно, что очевидное преступление пытаются замять все эти годы. Когда все случилось, нашу семью никто не поддержал. У нас не было денег ни на услуги адвоката, ни на лечение сына. Тогда я обратилась в фонд «Общественный вердикт», и там мне выделили средства на адвоката. «Комитет против пыток» обеспечил санаторное лечение моему сыну, которому требовалась длительная дорогостоящая реабилитация, и помог в приобретении необходимых препаратов. Сами мы бы не справились с такой финансовой нагрузкой. Государство не встало на нашу защиту — ни тогда, ни сейчас. Теперь нам еще пресекли право на обращение с гражданским иском к виновникам тех событий. Им объявили реабилитацию, значит, они не обязаны компенсировать моему сыну дальнейшее лечение. Фактически, признавая прекращение уголовного дела по реабилитирующим основаниям, государство расписалось в том, что признает жестокие методы воспитания в детсадах допустимыми и ненаказуемыми, несмотря на наступление тяжких последствий. Выходит, мой сын сам виноват, что в 4,5 года его детская психика оказалась не столь прочной и не выдержала издевательств воспитателей, которые, по мнению следователя и суда, жестоко обращаясь с ребенком, никоим образом не могли предположить наступление тяжких последствий.
Ирина Боброва
По материалам: “Московский комсомолец”
