Разведчик Борис Наливайко сорвал операцию ЦРУ в Вене, а потом участвовал в обмене полковника Абеля на Пауэрса в Берлине
Разгар “холодной войны”, 1950-е годы. На территориях западных стран запущена операция “Редкап”. Да что там операция, целая международная программа, разработанная ЦРУ. Главная задача: “стимулировать дезертирство” советских граждан – и всех поголовно. Старались вербовать людей, работавших за границей, помогать им “дезертировать на месте” и использовать как завербованных агентов. Если же на вербовку не шли, то склоняли не возвращаться на родину, помогали бежать на Запад. Чем больше невозвращенцев и громче скандал, тем лучше.
Вербовка в лоб
Под программу “попал” и разведчик Борис Наливайко. Знали ли американцы, кого пытались завербовать?
Студент 4-го курса Борис Наливайко сразу же пошел на фронт добровольцем, в 1941-м был тяжело ранен в боях на Пулковских высотах под Ленинградом. После ранения – демобилизация, работа на авиазаводе и неожиданное, еще в разгар войны, приглашение в разведку. После окончания специальной школы его ждал Берлин, а затем перевод в Вену. Там Борис Наливайко работал под прикрытием консула.
У Наливайко версия обмена Абеля на Пауэрса отличается от общепринятой некоторыми важными деталями
Сейчас, когда Бориса Яковлевича уже нет с нами, о том самом эпизоде венской вербовки вспоминает его дочь Светлана Борисовна. Была совсем маленькой, но не врезаться в память не могло. Да и более поздние рассказы отца с матерью тоже не забыла:
– Мы с мамой шли по венской улице, когда рядом остановилась машина. Из нее вышел папин знакомый Грей. Он – журналист-немец, женатый на украинке. Потом они уехали в Штаты. Вероятно, Грей работал на американцев. Встречались они с отцом еще в Берлине, и теперь знаю, что был у них для этого взаимный интерес. А тут Грей на ходу выпалил, что он сюда на несколько дней в командировку и с мамой хочет поговорить его друг – мистер Мэннинг. Тот выскочил из авто и сразу, надо сказать, ошеломил маму, чуть не выкрикнув на хорошем русском: “Борису Яковлевичу угрожает опасность, передайте ему этот пакет”. Мама – настоящая жена чекиста, быстро пришла в себя. Поняла, что непонятная передача конверта как раз и была рассчитана на внезапность. Возьми она пакет, и ее сразу сфотографируют с непонятным свертком в руках. И отрезала: “Борис Яковлевич – лицо официальное, советский консул, вот и передавайте ему все через консульство”.
Быстро меня подхватила и потащила в прачечную. Долго рылась в сумочке, делала вид, будто искала квитанцию. Конечно, не нашла, но все время смотрела, уехала ли машина. Даже я уразумела, что тут неладно. Детские ощущения не подводят. Со мной обычно так сурово не обращались. Вышли, и опять к нам этот Мэннинг со своим пакетом: “Вы хоть поинтересуйтесь, что здесь”. Развернул популярную венскую газету, а в ней на первой странице готовая к печати статья с заголовком: “Русский консул – шпион” и фотография отца с двумя австрийцами. Один – папин агент, второго человека мама не знала. Меня опять за руку и в ближайшую булочную. Пакета, конечно, не взяла.
Пришли домой и сразу звонок отцу. Родители знали, что нас прослушивают. Мама попросила отца поскорее вернуться: “Света заболела”. Отец увидел меня никакую не больную, а к нему бегущую, понял: что-то случилось. В квартире была кухонька с окнами на двор, где говорить было можно. И мама там в кухоньке все в подробностях рассказала.
Знаете, есть в любой профессии люди, которые не боятся брать на себя серьезную ответственность. Вот таким человеком и был только месяца за полтора в Вену приехавший папин начальник Ф.Г. Мы официально его не рассекретили. Было бы лучше фамилию закрыть.До этого он провел несколько лет в местах, как раньше говорили, не столь отдаленных. Его недавно оправдали, сняли нелепые обвинения и – за границу. Другой бы, может, и испугался: у самого только закончились такие сложности. Его сотрудник попал в положение непростое. Вдруг засветится и других засветит. Ну-ка от греха подальше отправим мы его в Москву. Да и вся ситуация вызывала тревогу: американцы затеяли операцию как раз накануне подписания договора о восстановлении независимости Австрии. А здесь как раз и русский консул со своими агентами, и его вербовка. Скандал мог подняться неимоверный.
Но у Ф.Г. аж глаза засветились: настоящий был разведчик. Стали они с отцом думать, что нужно делать, чтобы обезопасить своих сотрудников от таких вот подходов. Решили для начала выцарапать документы. И подумали, что чисто психологически Грей должен бы позвонить, извиниться: якобы не ожидал от друга Мэннинга ничего подобного. У них с папой давнее знакомство, даже жены знакомы, а тут получилось некрасиво.
Грей действительно позвонил, и Ф.Г. тут же дал разрешение на встречу. Отец поставил свои условия “другу”: встречаемся в парке и без всяких Мэннингов, ты и я. Никакого пакета с газетой при Грее не было. Но венскую резидентуру интересовало и другое. Недавно из Австрии сбежал майор Петр Дерябин из группы контрразведки. Грей поклялся, что о судьбе Дерябина ничего не знает, зато рассказать об этом может его хороший знакомый. Да и пакет со скандальной статьей тоже у него. Отец убедил Грея, что если уж они задумали передать статью, то лучше всего сделать это в консульстве.
Но нужно было действовать, продвигаться дальше. И отец согласился на встречу с Мэннингом, поставив условие: тот должен представить бумагу, подтверждающую его полномочия. Удастся заполучить, и документ превратится в вещественное доказательство – советского консула пытались завербовать.
И встреча состоялась не где-нибудь, а в популярном венском кафе “Гартенбау”, где по субботам собиралось немало народу. Среди них и двое помощников отца. Мускулистый сотрудник нашего посольства устроился в глубине зала, а переводчица – около выхода.
Грей пришел с Мэннингом, уселись с отцом, американец сразу заказал пива. Светский разговор пошел вроде бы ни о чем, но отец потребовал у нового знакомого тот самый документ. Мэннинг вытащил его из внутреннего кармана пиджака и, не выпуская из рук, показал. Папа изобразил озлобление: он пришел на важнейшую встречу, а ему не доверяют. Точка, беседа закончена. Мэннинг сдался, протянул бумагу: Госдеп США разрешал Борису Наливайко, его жене Янине и дочери Светлане въезд и проживание в США. Этот документ надо было сохранить во что бы то ни стало. Грей и Мэннинг напряглись, следили за каждым папиным движением. Отец поднес к губам кружку и вдруг выплеснул пиво в лицо Грею. Быстро поставил пустую кружку и, одной рукой засовывая госдеповскую бумагу в карман, другой залепил пощечину Мэннингу. Тот рванулся было за бумагой, но вовремя подоспел здоровяк из посольства. А отец на все кафе закричал, что против него, консула СССР, американцы затеяли мерзкую провокацию, Переводчица тоже не теряла времени даром. Позвонила в комендатуру, где попеременно дежурили то наши, то союзники. Надо ли говорить, что время было рассчитано именно так, что в тот самый час на дежурной машине приехали, как и должно было быть, наши во главе с офицером. Сразу повезли ошеломленных американцев в межсоюзническую комендатуру. Так что пивка попить так и не удалось.
Да еще и посольский силач, страховавший отца, передал ему пакет, который Мэннинг пытался спрятать где-то в кафе после скандала. Ему дали это сделать, а в пакете оказался тот самый экземпляр венской газеты со статьей о русском шпионе. Потом в резидентуре выяснили: фальшивка.
Вся пресса обрушилась с критикой на американцев, а не на переигравших их русских. Американцы отозвали Мэннинга и Грея. Но главное, решили, что проводить операцию “Редкап” рискованно: доказательства вербовки – в руках у русских. Можно нарваться на неприятность и повторение скандала.
На мосту Глинике все было не так
Вот вам рассказ дочери. Мне казалось, что после такого, не побоюсь сказать, подвига, карьера Бориса Яковлевича Наливайко должна резко пойти вверх. Но нет: перебежчик Дерябин выдал многих. В капиталистические страны Наливайко ездить уже не мог.
Одно время работал в ГДР, участвовал в легендарном обмене полковника Рудольфа Абеля, неплохо знакомого ему под именем Вилли Фишера, на американского летчика Гарри Пауэрса. Версия обмена, изложенная в официальной записке полковника Наливайко, не совпадает с общепринятой. Мне, написавшему несколько книг о полковнике Абеле, она показалась исключительно любопытной.
Итак, в 8 утра 10 февраля 1962 года по разные стороны моста Глинике собрались те, кому был доверен обмен. Обе стороны заранее договорились: никаких фотокамер и корреспондентов. Приехало три наших черных автомобиля и машина с рацией. И в отличие от того, что мы видели в фильме “Мертвый сезон”, никакие авто резких разворотов не совершали. Как и принято у разведчиков всех стран, они расположились так, чтобы в любую минуту можно было покинуть опасное место. Капотом вперед.
Главным из тех, кто должен был опознать Абеля, был хорошо его знавший Николай Алексеевич Корзников. Боялись, вдруг привезут не того. Раннее утро, до восхода еще далеко, но, слава богу, Корзников рассмотрел своего товарища, стоявшего в окружении американцев: “Это точно он”. И его утверждение тут же подтвердил еще один советский участник обмена. Итак, визуальное опознание состоялось.
Однако ни с какими обменами не торопились. На КПП на Фридрихштрассе Западного Берлина американцы ждали появления еще одного человека. Своего мелкого шпионишки Прайора, которого наши давали в придачу за Абеля. С моста Глинике позвонили на КПП на Фридрихштрассе. Да, на мосту именно Абель, Прайора можно отдавать, что и было сделано. Американцы передали подтверждение своим на мост Глинике. Только тогда началось.
На разных сторонах моста появились две троицы. На нашей в центре Пауэрс, слева полковник Шевченко, справа Николай Корзников. А Пауэрс узнал стоявшего вдали своего друга.
Опять вернемся к “Мертвому сезону” и тем воспоминаниям, которые приведены в книгах. Абель рассказывал дочерям, родной Эвелине и приемной Лидушке, что и не думал всматриваться в лицо Пауэрса. Шел, смотря под ноги. В фильме эта сцена обозначена иначе. Двое на мосту остановились около друг друга, вглядываясь в глаза и словно обмениваясь беззвучными репликами. В воспоминаниях дочерей утверждается: такого не было. А вот Борис Яковлевич утверждает: точно было. Вильям Генрихович Фишер остановился, глядя на Пауэрса, а тот застыл, всматриваясь в русского полковника. Это продолжалось несколько секунд. Кто же прав? Сказать не берусь. А дальше было как по заведенному.
Абеля ждали двое. К нему подошел Борис Наливайко и его коллега по службе. Они подхватили Абеля под руки, быстро посадили в машину с уже заведенным мотором и рванули в направлении Карлсхорста.
Отношения между семьями Наливайко и Абеля-Фишера всегда были хорошими. После обмена часто встречались.
А я знал Мэннинга
В 2004 году я познакомился с тем самым Мэннингом. Настоящая фамилия – Мерфи, начальник станции американской разведки в Западном Берлине или по-нашему резидент. Дэвид не произвел на меня впечатления человека, уверенного в себе, задиристого. Может быть, сыграли свою обычную роль и годы. Был худ, слегка сгорблен, прижат к земле. В Москву приехал на презентацию книги, написанной в соавторстве с генералом нашей разведки Сергеем Александровичем Кондрашовым. Название точно подходило и к рассказанному о Наливайко: “Поле битвы – Берлин”. Мерфи охотно общался с Кондрашовым, с которым общался еще в те “холодные” годы.
Попросил генерала-лейтенанта познакомить с Мерфи. Вот судьба, Кондрашов был в Нюрнберге. Мой отец, рассказывая о процессе, часто вспоминал молоденького переводчика, всегда охотно переводившего беседы советских журналистов. Однажды генерал сам подошел ко мне, пожал руку, представился и сказал: “Копия отец. Генетика взяла свое”. Было приятно. Завязались благоприятные отношения. И, может быть, поэтому Кондрашов не отказал. Попросил Мерфи уделить мне какое-то время, усадив нас вдвоем в одну из свободных комнат Пресс-бюро СВР России. Разговор с Мерфи был комплиментарным. Тот, по-моему, искренне восхищался советскими разведчиками, работавшими в Берлине в его времена. А когда я спросил его, в чем советская разведка переиграла их, американскую, Мерфи, не раздумывая, выпалил: “Конечно, в операции “Берлинский тоннель”.
Мы и не предполагали, что ваш агент, английский разведчик Джордж Блейк, сообщил вам о наших планах. Тоннель только рыли, а вы, русские, уже знали, что мы собираемся подключиться к советскому кабелю. Мы подключились, но до сих пор не знаю, и уже никогда не узнаю, сколько переданного вами было правдой, а сколько дезинформацией. Но и мы вычислили Блейка. Считаю ту операцию выдающейся, а работу советской разведки превосходной. Но бывало и мы вас переигрывали”.
На прощание Мерфи неразборчивым почерком подписал свою книгу, не забыв спросить мою фамилию. Говорили мы только по-английски. Попытался Мерфи перейти на русский и сбился, запутался, сразу вновь перескочил на английский. А ведь Борис Яковлевич Наливайко, общавшийся с Мерфи, известным ему под именем Мэннинга, не раз повторял, что тот хорошо освоил русский.
В тот же свой приезд Мэннинг-Мерфи встретился с Наливайко. Поговорили, вспомнили, и Мерфи подписал ему книгу на память, в скобках добавив: “Только без пива”.
Борис Яковлевич Наливайко ушел из жизни в 2004 году. В году нынешнем отмечается его 100-летие. Не знаю, жив ли Мерфи. Но уверен в другом: противостояние разведок по-прежнему продолжается.
Николай Долгополов
По материалам: “Российская Газета”
