Как в Москве появилось массовое жилье
Меньше чем за столетие массовое типовое жилье изменило ландшафт планеты и образ жизни большинства ее населения. В книге «Башня и коробка. Краткая история массового жилья» профессор Школы искусств Глазго Флориан Урбан показывает, как идеи государства всеобщего благосостояния, урбанизация и новые технологии стали фундаментом для самой масштабной стройки в истории человечества.
Глава «Панельная Москва» из книги Флориана Урбана «Башня и коробка. Краткая история массового жилья» публикуется с разрешения издательства Strelka press.
Индустриализация советского строительства
В канун Нового года российское телевидение неизменно напоминает о советской массовой жилой застройке. Герой фильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром» (1975) просыпается в своей, как он считает, квартире и обнаруживает себя в обществе незнакомой женщины. Постепенно выясняется, что он не дома, в Москве, а в Ленинграде, просто квартира и дом там такие же и даже адрес совпадает. Эта комедия ошибок — сатира на однообразие типового жилья, где неотличимы друг от друга не только улицы, дома и подъезды, но и ванные комнаты, мебель и даже ключи от квартир.
Смелость, с которой высмеивается осуществленная государством унификация архитектуры, может показаться неожиданной для фильма, снятого в условиях авторитарного социализма, однако «Ирония судьбы» — это еще и лукавая зарисовка типичной среды обитания советского человека. В самом деле, после беспрецедентного подъема массового жилого строительства, инициированного правительством Хрущева в 1950-е годы, стандартизированные многоквартирные дома стали самым распространенным типом застройки. В абсолютном большинстве случаев здания строились из готовых деталей. В 1970-е годы советские власти с гордостью провозглашали, что почти половина объемов индустриального жилого строительства на всем земном шаре приходится на СССР.
Когда в 1991 году на обломках Советского Союза возникла Российская Федерация, на типовое панельное жилье хрущевской эпохи приходилось полмиллиарда из 2,8 миллиарда квадратных метров жилищного фонда страны. Как и в других странах социализма, невзрачный многоквартирный дом, начавший приходить в упадок почти сразу после завершения строительных работ, является здесь символом не только специфической жилищной политики советских властей, но и всей повседневной жизни при «диктатуре пролетариата». Масштабная строительная программа была запущена в СССР в ситуации острой нехватки жилья. Городское население страны неуклонно росло начиная с XIX века. К началу 1950-х на одного городского жителя приходилось меньше жилой площади, чем в 1920-е годы; в наше время подобный кризис невозможно представить почти ни в одной промышленно развитой стране планеты. Общая площадь жилья на душу населения упала с 8,2 квадратного метра в 1926 году до плачевных 7,4 квадратного метра в 1955-м. Если учесть, что это средние по стране цифры, и они к тому же включают площадь кухонь, ванных комнат и коридоров, выходит, что в реальности многие советские граждане имели в своем распоряжении гораздо меньше личного пространства.
Советское руководство видело только одно решение — любой ценой повысить эффективность строительства. Для достижения этой цели власти были готовы радикально преобразовать всю отрасль. Когда-то Советский Союз находился на переднем крае индустриального строительства. В 1920-е годы архитекторы Моисей Гинзбург, Андрей Буров и Борис Блохин осуществили множество модернистских проектов, и даже подавление Сталиным архитектурного авангарда в начале следующего десятилетия не смогло полностью положить конец экспериментам в этом направлении. Тем не менее в сталинскую эпоху жилое строительство велось главным образом традиционными методами. Неоклассические многоэтажные здания с толстыми кирпичными стенами, просторными квартирами и богато украшенными фасадами предназначались для привилегированного меньшинства и почти никак не способствовали преодолению дефицита жилья среди обычных граждан.
Инициатором перехода к индустриальным методам домостроения выпало стать Никите Хрущеву. В 1951 году, еще будучи первым секретарем Московского городского комитета ВКП(б), он добился создания Архитектурно-планировочного управления Мосгорисполкома, где группа архитекторов начала работу над удешевлением строительства. Став главой государства, он сделал жилищный вопрос одним из приоритетных.
Осознавая остроту кризиса, Хрущев решительно отверг призывы к высоким стандартам в строительстве. В его мемуарах есть такое рассуждение: «Что лучше — построить тысячу нормальных квартир или семьсот хороших? И разве люди не предпочтут нормальную квартиру сейчас очень хорошей через десять-пятнадцать лет?»
Хрущевская строительная программа была тщательно взвешенным компромиссом: квартиры низкого качества максимально широко распределялись среди населения. В декабре 1954 года в Москве прошло Всесоюзное совещание строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов, участники которого отстаивали идею повышения темпов строительства под девизом «лучше, быстрее, дешевле». Спустя год ЦК КПСС и Совет министров СССР приняли постановление, в котором говорилось, что «советской архитектуре должна быть свойственна простота, строгость форм и экономичность решений», а сталинские здания критиковались как чересчур дорогие и пышные.
Наконец, в феврале 1956 года XX съезд партии, на котором Хрущев выступил с разоблачением культа личности Сталина, принял решение создать Государственный комитет по гражданскому строительству СССР (Госгражданстрой), который должен был контролировать процесс стандартизации. В конце 1950-х годов возникли первые домостроительные комбинаты (ДСК), в задачу которых входило производство готовых деталей для типовых зданий. Соответствующие проекты еще с 1951 года разрабатывались в Архитектурно-планировочном управлении.
Ключевую роль в осуществлении идеи Хрущева об эффективной строительной отрасли сыграл инженер Виталий Лагутенко (1904–1967), главный конструктор Архитектурно-планировочного управления и энтузиаст панельного домостроения. Он создал несколько серий типового массового жилья, которыми впоследствии застраивалась вся страна; новые квартиры впервые стали доступны значительной части советского населения. 98 процентов построенных в 1962 году московских квартир располагались в серийных зданиях, разработанных Архитектурно-планировочным управлением. Это были пятиэтажные многоквартирные дома, которые могли достигать любой длины благодаря повторяющимся подъездным секциям. Лестница в каждом подъезде обеспечивала доступ к квартирам, расположенным по четыре на площадке.
Самым знаменитым произведением Лагутенко стала серия пятиэтажек без лифта с кодовым обозначением К-7. В этих домах двухкомнатная квартира имела площадь 44 квадратных метра и включала небольшую прихожую, шестиметровую кухню и кубический блок ванной комнаты с так называемой «сидячей ванной» в 1,2 метра длиной. Блок полностью монтировался еще в цехе ДСК, так что на месте требовалось лишь присоединить его к соответствующим трубам. Пятиэтажки без лифтов, строившиеся в 1950-е и 1960-е годы конвейерным способом, и особенно дома серии К-7, получили в народе прозвище хрущевок. Первое время они были кирпичными, однако очень скоро главным методом стала сборка из готовых деталей прямо на площадке, которую обозначал термин «крупнопанельное строительство».
Согласно методике Лагутенко, такой панельный дом сооружался без использования строительного раствора и подводился под крышу за двенадцать рабочих дней. Проектная документация предполагала, что качество строительства будет невысоким, поскольку здания задумывались как временные. Их планировали снести уже в ближайшие десятилетия: к тому времени советское правительство должно было обеспечить граждан лучшими квартирами. Для так называемых сносимых серий предполагаемый срок службы составлял двадцать пять лет. Имелись и рассчитанные на более долгий период несносимые серии, однако даже в них использовались относительно дешевые и не самые качественные материалы. Потребность в жилье с годами не исчезла, и нет ничего удивительного в том, что многие из таких домов стоят до сих пор.
Девиз «лучше, быстрее, дешевле» не предполагал споров о том, что предпочтительнее — высотное или малоэтажное жилье, смешанная застройка или функциональное зонирование, историзм или модернистская архитектура. Казалось, что и политики, и архитекторы радовались каждому дополнительному квадратному метру жилой площади. Спрос рос, новостройки увеличивались в размерах — настолько, насколько позволяли современные технологии. К концу 1960-х годов средний многоквартирный дом был уже одиннадцатиэтажным. Эти появившиеся при Брежневе жилые башни, часто с балконами, лифтами и раздельными санузлами, известны как брежневки. В Советском Союзе с его довольно низкой плотностью населения высотное жилье строилось скорее из соображений технологической эффективности, а не экономии места.
В рамках созданной Лагутенко и его коллегами производственной системы прокладка водопровода, отопления и канализации обходилась дешевле всего в больших зданиях, а процесс строительства требовал наименьших затрат при условии огромного масштаба застройки и использовании стандартных готовых деталей. В основе этих решений практически никогда не лежали долговременные расчеты. Хороший пример — знаменитая однотрубная система отопления: для экономии материалов батареи чаще всего соединялись в один непрерывный контур, так что единственным способом регулировать температуру в конкретной комнате становилось открывание окон.
В дальней перспективе убытки от разбазаривания тепловой энергии сильно превосходили первоначальную экономию на меньшем количестве труб. По той же логике сиюминутного выигрыша в эффективности на смену кирпичным домам небольшой этажности приходили блочные и одиннадцатиэтажные. Преобразования Хрущева положили конец характерному еще для сталинского времени компактному городу, в котором исторический центр сохранял свое значение как единая точка отсчета. Новая застройка чаще всего шла на окраинах.
Лишь изредка меры, напоминающие городское обновление в западноевропейском или американском понимании, осуществлялись в существующих районах, хотя многие партийные начальники мечтали избавиться от «устаревших» исторических зданий. Вместо этого нормой стало строительство жилых домов одновременно с социальной инфраструктурой (школами, магазинами, детскими садами и спортивными площадками) — возникал так называемый микрорайон. К территориям микрорайонной застройки 1950-х годов относились Черемушки на юго-западе Москвы, Кузьминки на юго-востоке, Хорошево-Мневники на северо-западе и Измайлово на северо-востоке города. Одним из первых крупных массивов жилья для непривилегированных семей стал 9-й экспериментальный квартал Черемушек (1956–1958, архитектор Натан Остерман) с его рассчитанными на 3000 человек домами, продуктовыми магазинами, яслями, детским садом, школой и кинотеатром. Новоселы получали здесь отдельные двух- или трехкомнатные квартиры с кухнями и ванными комнатами, оборудованными по весьма высоким для своего времени стандартам.
Советские идеологи постоянно выражали энтузиазм по поводу такого типа городской застройки. Еще в 1920-е годы деятели авангарда считали архитектуру важной движущей силой в деле создания нового общества. С тех пор жилье нового типа с современными удобствами неизменно воспринималось не только как результат прогрессивного общественного уклада, но и как одно из условий для формирования «передового человека», человека эпохи социализма. Панельные микрорайоны послевоенной эпохи несли на себе печать той же веры в социальные преобразования методами строительства. Каждая такая совокупность многоквартирных домов, детских садов, школ, магазинов и спортивных площадок воспринималась как колыбель социалистического общества. Микрорайоны должны были создавать особую жилую среду, которой, по мнению советских специалистов, внутренне присущ коллективизм. Их описывали как «соединяющие в себе и семейный, и общественный характер». Советские градостроители придавали огромное значение деятельности самих жителей микрорайона, особенно выделяя их «культурную, просветительскую и идеологическую работу среди населения… соседскую взаимопомощь, заботу о зеленых насаждениях и чистоте зданий и дворов, мелкий ремонт помещений».
Вопрос о том, насколько успешно архитектура может способствовать коллективизации жизненного уклада, так и остался нерешенным, но для все большего числа советских граждан реальность микрорайонов становилась совместно переживаемым опытом. В 1964 году Никита Хрущев был отстранен от власти, но и при занявшем его пост Леониде Брежневе одинаковые микрорайоны возникали по всему Советскому Союзу и постепенно стали самым распространенным типом застройки.
К 1980 году 70 процентов московского жилья было собрано из готовых деталей. К этому моменту практически неотличимые друг от друга коробки и башни можно было встретить по всей стране от среднеазиатских степей до Северного Ледовитого океана.
Кислород на рынке жилья
Люди реагировали на эту волну массовой жилой застройки неоднозначно. Дешевые квартиры хрущевской эпохи изначально строились для нуклеарной семьи из трех-четырех человек, но зачастую в них теснились шестеро и более родственников, что отразилось в ироническом именовании этих квартир хрущобами (от «хрущевка» и «трущобы»). Народное остроумие также отмечало, что после того как советская архитектура смогла успешно соединить ванну и душ, неостановимый прогресс приведет к созданию квартир, где пол будет соединен с потолком.
По результатам опроса 1982 года, 60 процентов жителей московских многоквартирных домов вообще не общались с соседями. Не соответствовала амбициозным планам и унылая реальность неухоженных дворов и запущенных подъездов, в которых к тому же часто было очень темно (электрические лампочки воровали постоянно; по слухам, на российских барахолках можно до сих пор дешево приобрести перегоревшие лампочки, спрос на которые объясняется исключительно тем, что их можно вкрутить вместо работающих в каком-нибудь общественном месте).
Однако ни риторика государственной идеологии, ни зубоскальство критиков не затрагивали важнейшего, по мнению самих обитателей новых квартир: проводимая при Хрущеве и Брежневе политика массовой жилой застройки успешно удовлетворяла их самые острые потребности, обеспечивая отдельным жильем невероятную по меркам прошлых десятилетий долю граждан и тем самым делая их жизнь по-настоящему современной.
Советские дети не только приобщались к ценностям коллективизма в районных детских садах и школах, но и привыкали к передовым для своего времени удобствам: к 1975 году 98 процентов московских квартир были обеспечены центральным отоплением, а 79 процентов — горячим водоснабжением. Это больше, чем, например, в Западном Берлине, где в 1970 году только в 43 процентах квартир была система современного (то есть не угольного) отопления и в 75 процентах — горячая вода из крана.
Для тех семей, которые ютились в комнатах, а то и в углах, отделенных занавесками, в коммуналках, тесные панельные квартиры означали существенное улучшение качества жизни. Многие воспринимали их как залог своей новообретенной свободы и знак невероятного прогресса, достигнутого советским рабочим классом. По официальной статистике, доля москвичей, живущих в коммуналках, упала с 60 процентов в 1960 году до 30 процентов в 1974-м. Хотя точное число новых квартир, построенных в 1950-1960-е годы, является предметом споров (отсутствуют надежные сводные данные), все авторы согласны с тем, что хрущевская политика значительно снизила остроту дефицита жилья в Советском Союзе. Для огромной части населения это было равносильно глотку кислорода.
Приватизация между тем идет своим чередом. К началу XXI века в Москве на рынке жилья находилось 47 процентов всех квартир — то есть право их использования могло свободно продаваться и покупаться. В свою очередь, половина российских домохозяйств по-прежнему участвует в жилищных правоотношениях, восходящих к советскому периоду, и еще не воспользовалась своим правом на приватизацию. Большинство таких семей занимают свои квартиры на основе договоров социального найма, то есть платят совсем небольшую арендную плату и, в отличие от новоиспеченных собственников, не несут расходов на обслуживание зданий. Это серьезная проблема для властей, поскольку доходы от аренды не компенсируют им расходы на текущий ремонт, тогда как даже в советский период вложения в обслуживание зданий чаще всего были недостаточными.
В то же время муниципалитеты по-прежнему ведут списки очередников, ожидающих переезда в такие квартиры, хотя теперь это происходит очень редко — по сути, только в случае внезапной смерти предыдущего нанимателя, поскольку в любой иной ситуации он, скорее всего, воспользуется правом приватизации и продаст свою квартиру. Кроме того, существуют договоры коммерческого найма, в соответствии с которыми, вопреки названию, размер арендной платы подлежит определенному регулированию, однако наниматель не имеет права на приватизацию. Этот тип муниципального жилья также теперь редкость.
В целом советская и постсоветская приватизация обеспечила значительной доле населения ту стабильность, которая и так уже имелась в рамках прежней системы, а именно низкие ставки аренды и защиту от выселения. Для остальных, однако, ситуация стала более рискованной. Любой человек, который переехал из другого города или просто слишком молод, чтобы иметь полученную в советский период квартиру, полностью зависит от свободного рынка и вынужден мириться со ставками аренды, которые в больших городах абсолютно непосильны для получателя среднего заработка.
Особенно печальная судьба ожидает на рынке жилья самые незащищенные группы — мигрантов и беженцев. Количество бездомных, незначительное при советской власти, непрерывно растет. В ситуации с жильем отражены общие тенденции развития российского общества. С момента распада Советского Союза разрыв между небольшим меньшинством очень богатых и огромным большинством очень бедных непрерывно растет. Хотя в период с 2001 по 2005 год среднемесячная зарплата практически утроилась, увеличившись со 112 до 302 долларов, ее получателю все равно почти невозможно выжить в Москве, входящей в число самых дорогих городов мира.
Значительная часть россиян живет в условиях безнадежной бедности. На другом краю социальной пропасти находятся так называемые новые русские, бенефициары капиталистической системы, про которых рассказывают анекдоты, напоминающие прежние шутки о партийной элите. Их количество является предметом обширной дискуссии; вероятнее всего, оно составляет менее 5 процентов всего населения. Тем не менее новые русские в основном сосредоточены в Москве, где их присутствие задает параметры рынка жилья. В этом свете многоквартирные коробки и башни — символ постсоветского общества. Они — убежище для множества бедняков, которые по крайней мере владеют своими квартирами и потому не рискуют стать бездомными, — и они же наглухо закрыты для других, не менее бедных и тоже нуждающихся в жилье. Так или иначе, типовое жилье социалистической эпохи, ушедшей в прошлое, определяет повседневную жизнь и в современной России.
Панельные здания в современной России
В современной России к панельным многоэтажкам нет такого негативного отношения, как в Западной Европе. Одна из причин — их повсеместная распространенность: только пятиэтажные хрущевки — это полмиллиарда из всех 2,8 миллиарда квадратных метров жилья в стране. Другое объяснение характерно для любой страны с ограниченными ресурсами и с многодесятилетней историей глубокой вовлеченности государства в решение жилищного вопроса: массовое панельное жилье здесь представляет собой не гетто для маргинальных слоев, а среду обитания с высоким уровнем социального разнообразия.
Наконец, в отличие от многих других стран, эта застройка не воспринимается в России как пережиток прошлого. Государство по-прежнему вовлечено в обеспечение населения квартирами. В последние годы XX века власти, наряду с бывшими советскими предприятиями и учреждениями, владели 40 процентами всего жилья. Муниципалитеты продолжают контролировать крупные строительные компании, а на жилищные и инфраструктурные субсидии в этот период уходит около 3 процентов валового внутреннего продукта страны — больше, чем на военные расходы. Продолжают проектироваться и типичные для советского периода микрорайоны со школами и детскими садами — хотя многоквартирные дома там нередко строят частные подрядчики. И все же за время, прошедшее с момента распада Советского Союза, приоритеты существенно изменились. Очевиднее всего это в Москве, где сосредоточены основные богатства страны и где рынок жилья испытывает огромные перегрузки из-за непрерывно растущих цен на недвижимость. Мэрия планирует заменить хрущевки, особенно «сносимых серий», более качественной, высотной и плотной застройкой. В частности, решено избавиться от всех зданий серий II-32, II-35 и 1605-АМ/5, так же как и от знаменитой серии К-7 инженера Лагутенко, — этот проект сулит весьма значительные прибыли.
Заявления советских властей о том, что хрущевки должны простоять не более тридцати лет, развязали руки свободному рынку — едва ли кто-то из дававших эти прогнозы вкладывал в них такой смысл. Нынешние сносы ведут к более сильной социальной поляризации, а не к повышению качества жилья для всего населения. По плану мэрии, выселенным жильцам будут предоставляться другие квартиры, однако, даже если власти сдержат свои обещания, новое жилье, скорее всего, будет расположено в менее привлекательных районах.
С другой стороны, московские чиновники по-прежнему ищут экономичные способы решения жилищной проблемы: к примеру, запущена пилотная программа по переработке панелей снесенных хрущевок для использования полученных материалов в новом строительстве. Подобно Мумбаи, Чикаго и многим другим городам, Москва в последние годы обзаводится фешенебельными многоквартирными комплексами. Роскошные кондоминиумы, построенные каждый по особому проекту, имеют мало общего с советскими панельными зданиями, однако принадлежат все к тому же типу повторяющихся башен посреди парка, характерному для массовой застройки. Они построены из кирпича или железобетона, для их фасадов не жалеют дорогостоящих материалов, а во внутренней отделке квартир использованы многочисленные неоклассические детали. Какие-то из них появились на месте снесенных хрущевок, какие-то — на новых участках на окраинах.
Среди самых известных подобных комплексов, построенных в начале XXI века, можно назвать «Воробьевы горы» на юго-западе Москвы неподалеку от МГУ и «Алые паруса» на северо-западе. И тот и другой расположены в выгодных точках города вблизи Москвы-реки; от «Воробьевых гор», кроме того, не так уж далеко до некоторых престижных мест, где в 1980-х годах строили жилье для партийной элиты. Оба комплекса обеспечены собственной социально-бытовой инфраструктурой, а территория огорожена и охраняется. Их кирпичные башни высотой от 24 до 48 этажей построены с использованием несущих конструкций из монолитного железобетона, а фасады оформлены цветными панелями, керамикой и природным камнем. Стоимость квартир в подобных зданиях — одна из самых высоких в мире, а с учетом средней для России месячной зарплаты в районе 300 долларов она кажется еще более запредельной.
В 2007 году 140-метровая квартира в «Алых парусах» сдавалась за 7500 долларов в месяц. Ее счастливые обитатели получают множество преимуществ, характерных и для зданий сталинской эпохи: надежные кирпичные стены с неоклассической лепниной, просторные комнаты с высокими потолками до 3,2 метра и большие балконы с живописными видами. Другие особенности такого жилья характерны только для постсоветской реальности: подземная парковка, супермаркеты, аквапарк, баня и сауна, футбольное поле, беговые дорожки и яхт-клуб. Разница в том, как воспринимают такие комплексы живущие в них нувориши и иностранные архитектурные критики, огромна. Первые пребывают в восторге и готовы платить заоблачную арендную плату, а вторые видят в этих постройках крайнее воплощение дурного вкуса.
Олег Матвеев
По материалам: “Мослента”
