Перед выходом треснуло зеркало
12 августа 2000 года, в Баренцевом море, в 175 километрах от Североморска, потерпел крушение атомный подводный ракетоносный крейсер К-141 «Курск». О лучшем на Северном флоте экипаже, о том, кого судьба не пустила на атомоход, а кто в последний момент попал на подлодку, о мистических знаках и о нынешней жизни семей подводников нам рассказала председатель общественного Совета «Памяти моряков-подводников АПРК «Курск» София Дудко.
Согласно официальному отчету, подготовленному генеральным прокурором Устиновым, причиной катастрофы стала утечка пероксида водорода в торпеде 65-76А («Кит»), расположенной в четвертом торпедном отсеке. Произошел взрыв снаряда, пожар, после чего сдетонировал остальной боезапас. Были разрушены нескольких отсеков подводной лодки. Оказалась поврежденной и спасательная камера, рассчитанная на весь экипаж. «Курск» лег на грунт на глубине 108 метров. Все 118 членов экипажа погибли.
«Шансов, похоже, нет»
Софию Дудко родственники погибших подводников называют «наша боевая Мама». 12 августа 2000-го она потеряла на «Курске» сына, старшего помощника командира, капитана 2-го ранга Сергея Дудко. И все эти годы продолжает делать все, чтобы память о 118 подводниках была жива.
Побывав в семьях погибших моряков, она собрала воспоминания родных о подводниках с «Курска» и на собственные деньги выпустила книгу об экипаже подлодки.
Ее квартира в Санкт-Петербурге давно стала своеобразным штабом, куда со своими бедами приходят матери, вдовы, сестры, братья, дети, потерявшие на «Курске» своих близких.
На страницах в соцсетях она напоминает о каждом Дне рождения «мальчиков» и рассказывает о подводниках: «Сегодня, 19 октября, свое 55-летие мог бы праздновать капитан 3-го ранга Мурат Байгарин. Он пришел служить на «Курск» в 1994 году, принимал корабль с завода. 12 августа 2000-го вышел на подлодке, чтобы подстраховать молодого командира боевой части».
«2 августа свой 38-й День рождения мог бы отмечать матрос- турбинист 7 отсека Илья Налетов. Он был призван на срочную службу из Вологодской области». Классный руководитель вспоминала, что на выпускном вечере ребята решили написать, кто кем видит себя через пять лет, вложили листы в конверты и запечатали. В дальнейшем выяснилось, что конверт Ильи Налетова пустой…
Весной 2000-го, приезжая в отпуск, он успел увидеть своего новорожденного сына Женю. Как молодой отец, мог быть освобожден от службы в армии, но решил вернуться на флот. Жене сказал: «Не успеешь соскучиться, как вернусь».
Вернулся Илья в родную деревню 20 октября 2001-го уже в гробу. «Груз 200» доставили в Ивачино из Мурманска в тот день, когда Илья должен был вернуться со службы. Сейчас его сын Женя старше своего отца, который так и остался 19-летним.
Мичман-фельдшер 4 отсека Виталий Романюк и мичман 5 отсека Владимир Шаблатов погибли в свой День рождения, 12 августа 2000-го…
– Я напоминаю о днях рождения ребят, потому что родителей погибших подводников становится все меньше, – говорит София Петровна. – Недавно не стало мамы капитан-лейтенанта Алексея Шевчука, Натальи Николаевны. Они до недавнего времени жили в Видяево. И вот, наконец, решили вернуться в Воронеж, где в свое время получили квартиру и где на Коминтерновском кладбище был похоронен их сын Леша. Наталья Николаевна сильно болела, все время думала переехать поближе к сыну. И по приезду в Воронеж, через неделю умерла.
Тело Алексея Шевчука было обнаружено во втором, максимально поврежденном отсеке «Курска». 10 августа одним из буксиров, которые помогали атомному подводному крейсеру выйти из Видяево, командовал его отец.
– Нет в живых уже и Ольги Колесниковой, вдовы капитан- лейтенанта Дмитрия Колесникова, который посвятил своей жене записку, обнаруженную в ходе спасательных работ. Она умерла совсем недавно, в 49 лет (Ольга Колесникова скончалась в январе 2020 года – “МК”). Остались две девочки. Одну из дочерей она назвала Димитрией, в память о погибшем муже. Ей сейчас около 15 лет.
В 2000-ом вся страна плакала, когда телевизионщики раз за разом прокручивали любительскую видеосъемку, на которой Ольга и Дмитрий, молодые и счастливые, кружатся в свадебном вальсе. Они поженились за три с половиной месяца до трагедии.
В холоде и мраке 9-го отсека командир турбинной группы Дмитрий Колесников писал: «Олечка, я тебя люблю, не переживай сильно. Г.В. привет. Моим привет». И далее: «Здесь темно писать, но на ощупь попробую. Шансов, похоже, нет: процентов 10–20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает. Здесь список личного состава отсеков, которые находятся в 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет! Отчаиваться не надо».
Записку нашли в октябре 2000-го в ходе водолазных работ в левом нагрудном кармане Дмитрия Колесникова. Эксперты установили, что лицо и тело капитан-лейтенанта обгорели. А свернутые вчетверо два листа бумаги А4, вырванные из книги учета, сохранились, пролежав под водой три месяца. Умирая, правой рукой Дмитрий Колесников закрывал карман, где лежало это послание.
Ему было только 26 лет. Друзья называли его Золотым – и за цвет волос, и за дружелюбный характер. Ольга вспоминала, что, уходя в тот учебный поход, он оставил дома нательный крест и жетон, которые всегда были на нем. На могиле Дмитрия нет даты смерти, просто указано: 08.2000 год.
«Не все измеряется деньгами»
Родственники погибших теперь во всем видят мистические знаки. Вспоминают и поход «Курса» в 1995-ом к месту гибели «Комсомольца». И как перед выходом подлодки на учения в умывальнике казармы экипажа треснуло большое зеркало. Вот и пес Бриг не провожал их у пирса. Незадолго до выхода экипажа в море, он погиб. Защищая территориию, был растерзан стаей одичавших собак.
– Я разговаривала со многими родителями и вдовами ребят. Очень многие предчувствовали беду, – говорит София Петровна. – Наташа Ерахтина, вдова инженера седьмой боевой части атомохода Сергея Ерахтина, вспоминала, что муж уже вышел на лестничную площадку и вдруг вернулся, долго молча смотрел на нее, сказал, что хочет ее запомнить. Старший мичман Владимир Козадеров, одеваясь на службу, показал жене старый шрам на ноге и сказал, что по нему она может его опознать…
Матрос Рома Мартынов перед походом сфотографировался у стенда с изречением Горького: «Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером».
– Были предчувствия и у сына Сережи. Невестка Оксана с детьми тогда были у меня, в Белоруссии. У нас была большая квартира, мы планировали ее продать, купить мне в Питере жилплощадь поменьше.
Младший сын тогда уже учился в северной столице. И Сережа должен был после автономки в октябре поступать в академию. Я хотела, чтобы у них был свой уголок. И тут вдруг звонит Сережа, просит: «Мама, не надо продавать нашу квартиру. Она у нас выстраданная». Муж у меня был камендантом гарнизона в Видяево, много лет служил на Севере, у него случился инсульт, он пять лет лежал парализованный. В это время мы и получили это жилье. Сережа в том разговоре добавил: «Может, эта квартира в Питере никому не будет нужна». Меня эти слова прямо резанули по сердцу.
На флоте тогда была непростая обстановка. После развала Союза начался период безвременья и забвения, финансирование сократилось.
– Подводники по 3-4 месяца не получали зарплату. Помню, приехала к сыну и невестке в Видяево, а на столе лежит луковица, разрезанная на четыре части. Одна четвертинка была предназначена на обед, а остальные были отложены на следующие дни.
Сын, заступая на суточную вахту, захватил с собой двухсотграммовую баночку, которая лишь наполовину была заполнена черничным вареньем. Я спросила: «Сынок, а что вы там будете есть?» Он говорил: «Блины будем печь». Им как раз шефы из Курска привезли мешки с мукой.
Ни о каким молоке и яйцах и речи не шло. В блинах была одна вода и мука. Я тогда занималась предпринимательством, как могла им помогала. Когда родилась внучка, в 1996 году, я каждый месяц привозила им замороженные продукты. Сын встречал меня в Мурманске. Продав в Североморске трикотаж, оставляла им немного денег. Невестка Оксана потом мне сказала, что они – самая богатая семья в Видяево, к ним все ходят занимать деньги.
Вдовы рассказывали что в ходу у них были зразы из пшенки с минимальным добавлением тушенки, а также пицца с килькой в томате. Бывало, что выходя в автономку, подводники за свой счет покупали лампочки.
– И ведь не сбежал никто, все продолжали служить, – говорит София Петровна. – Сын накануне был в гостях в семье у наших друзей. И глава семьи уговаривал Сережу бросить службу, говорил, ну сколько можно нищенствовать, переходи ко мне. Он занимался ловлей крабов, имел стабильный доход. И сын сказал: «Дядя Володя, не все измеряется деньгами». И таких самоотверженных, преданных делу ребят, было большинство. Это был действительно лучший экипаж на Северном флоте.
Прежде чем попасть на «Курск», Сергей Дудко служил на «Данииле Московском». В августе 1994-го на атомоходе ходил к Северному полюсу. При возвращении, уже на подходе к базе в первом отсеке из-за короткого замыкания в приборе 66 МГК-500 возникла аварийная ситуация. Сергей среагировал мгновенно, предотвратил возгорание и задымленность отсека.
– Сыну тогда вручили медаль «За отличие в воинской службе» 2-й степени, – говорит София Петровна. – На боевую службу он ушел инженером группы, а вернулся уже командиром. Затем с отличием закончил командирские классы. И буквально летал, когда ему предложили идти старпомом на «Курск».
«Наши дети при жизни заслужили ордена и медали»
Это был идеальный подводный корабль, названный в честь победы на Курской дуге: малошумный, с высокой скоростью подводного хода, с 30-процентным запасом плавучести.
После длительного перерыва он первым в 1999 году совершил бросок в Средиземное море и южные широты Атлантики. Скрытно, вместе с 69 другими «целями», прошел через Гибралтар. И всплыл в районе американского авианосца. Подходя вплотную к натовцам, работал по ним, проводя условные атаки, как хотел, причем, даже на перископной глубине. Это вызвало настоящую панику в рядах 6-го флота США. А «убийца авианосцев», как прозвали тогда «Курск» так же скрытно ушел, как появился.
– Уже тогда был совершен подвиг. «Курск» один противостоял армаде натовских сил, – говорит София Петровна. – За тот боевой поход многие члены экипажа были представлены к правительственным наградам, а капитан 1-го ранга Геннадий Лячин – к званию Героя России. Где эти награды? Да, Лячин получил Героя, но он должен быть дважды Героем. Сейчас мне звонят родственники погибших ребят и говорят, неужели нельзя поднять этот вопрос? Ну не радует, не тешет их этот орден Мужества, которым были награждены посмертно все члены экипажа. Они правы. Наши дети при жизни заслужили ордена и медали.
Тот черный август 2000-го не отпускает родных подводников. 10 августа «Курск» отправился на флотские учения, которые должны были продлиться три дня. Атомоход должен был выполнить учебную ракетную стрельбу и учебную стрельбу торпедой. Второй атаки не последовало…
– Стало известно, что «Курск» не вышел на связь, лодка легла на грунт. И начался ад. Говорили, что подводники стучат, потом, что стуки все глуше. Подводные аппараты присосаться к комингс-площадке лодки не смогли, объяснили, что там треснуло металлическое кольцо шлюза. Только 20 августа к «Курску» спустились водолазы, шесть – наших и шесть – норвежских. Подняли на поверхность первые 12 тел подводников. Мне потом удалось поговорить с одним из ребят, кто участвовал в этой операции. Я тогда уже уехала из Видяево, вернулась в Белоруссию, лежала в больнице. И вдруг мне сказали, что в Барановичи приехал в отпуск водолаз, который погружался к «Курску». Я позвонила в военкомат, мне дали телефон мичмана Сергея Шмыгина, я его чудом застала дома, на следующий день он должен был уже уезжать. Он мне передал два фрагмента металла от легкого корпуса лодки. Водолазы делали в корпусе в районе 8, 3 и 4 отсеков технологические вырезы. Также мичман передал мне ручку от рундука. Этот парень так был похож на моего сына Сережу, у него были такие же серые глаза, такие же темно-русые волосы. Помню, я ему сказала: «Сереженька, я тебя очень прошу, скажи мне правду, пусть самую страшную». И он мне рассказывал, как в числе первых вошел во вскрытый отсек…
Фонарик, закрепленный вместе с видеокамерой на шлеме, выхватывал только полметра темноты. Внутри все было завалено, перевернуто… Возле переборочного люка в девятый отсек в воде качались два индивидуальных дыхательных аппарата. Девятый отсек-убежище был затоплен водой, там были видны следы пожара, обгоревшие стены и проводка, всюду была сажа во взвешенном состоянии. Тела подводников водолазы искали наощупь… Подняли на поверхность 12 человек, эвакуировать остальных мешали перегородки. За каждым из водолазов тянулась кабель-шланговая связка. Начальство опасалось зацепа, работы пришлось свернуть.
– В основном погибших подводников нашли через год и пять месяцев, когда уже подняли «Курск» и отбуксировали лодку в Росляково, – говорит София Петровна. – Уже, видимо, были извлечены все тела. Но нас приглашали на опознание поэтапно. Там и опознавать-то было нечего… Сережа обнаружили во втором командном отсеке на нижней палубе. Между первым и вторым взрывом было 2, 5 минуты. Сын успел осознать весь ужас происходящего… На опознании попросила показать Сережу целиком. В ответ услышала: «Не положено». Сказала: «Я – мать. Мне все положено». Открыли. Верхней части головы вообще не было, тело – сплошное мессиво. У меня спрашивают: «Это плечо Сергея?» Я говорю: «Нет, это сделанное плечо». Там был взрыв, все механизмы сорвало с мест, все летело, падало… Я согласилась, что это мой сын, когда мне сказали, какая у него была бирочка на истлевшем нижнем белье. Я хорошо знала эту эмблемку. Когда занималась предпринимательством, ездила в Польшу за товаром, и в 1999 году привезла упаковку трусиков и Сереже, и младшему сыну. Помню, Сережа мне еще сказал: «Мама, ну зачем мне столько, я, что, сирота?»
Члены экипажа «Курска» были похоронены в разных городах России и Украины. 32 подводника были преданы земле на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, в том числе и Сергей Дудко.
«Слава Богу, теперь и на могиле моего сына будет крест»
Тела троих подводников так и не нашли. Матрос Дмитрий Котков, торпедист Иван Нефедков и главный специалист «Дагдизеля» Мамед Гаджиев навсегда остались в море. Они были в первом отсеке, оказались в самом эпицентре взрыва.
– В 2012 году, спустя 12 лет, мы ходили к точке гибели атомного подводного крейсера «Курск», к месту последнего вздоха наших родных. Установили на дне Баренцева моря православный крест. Опустили на воду венки. Крест был сделан в Киевском институте Патона. Сначала мы хотели, чтобы он стоял на дне. Но нам сказали, что там ходят рыболовецкие суда, могут зацепить его тралом и неизвестно, где он потом будет лежать. Крест изготовили из железа, опускали его 25 минут, и он лег на дно. Конечно, сейчас он уже покрылся илом. Но я никогда не забуду слова мамы Димы Коткова, которая сказала: «Слава Богу, теперь и на могиле моего сына будет крест». Я еще раз убедилась тогда, что стоило добиваться этого выхода в море. А ведь это опять стоило нервов и слез. И все-таки командование пошло нам навстречу. Нас отправили в точку гибели наших родных очень достойно. Предоставили океанский спасательный буксир Северного флота «Николай Чикер», когда мы поднялись на борт, он пах еще свежей краской.
Матрос-механик Дима Котков был родом с Вологодской области, ему было только 18 лет. Друзья вспоминают, что парень прекрасно разбирался в технике, мог без всяких схем починить любую радиоаппаратуру. Ване Нефедкову было 20, он попал на срочную службу на флот из уральской глубинки. Был на «Курске» командиром отделения торпедистов.
Их друзьям-срочникам, трюмному Саше Коркину, турбинистам Юре Борисову, Роме Мартынову, Илье Налетову пришлось пройти все круги ада 9 отсека. Эти практически мальчишки вместе с бывалыми подводниками приняли мученическую смерть.
23 человека, капитан-лейтенанты, старшие лейтенанты, мичманы, старшины, матросы, в холоде и темноте, под стометровой толщей воды, 8 часов продолжали борьбу за живучесть. Они готовились покинуть отсек свободным всплытием. Были приготовлены дыхательные аппараты. Но открыть аварийно-спасательный люк снизу подводники не смогли. Аварийно-спасательный стакан, который жестко соединяет легкий и прочный корпуса лодки, из-за взрыва был деформирован, перекошен.
Когда стало ощущаться кислородное голодание, моряки решили зарядить регенеративные двухъярусные установки (РДУ) свежими пластинами регенерации. И тут случилось непоправимое, кто-то из подводников уронил пластины регенерации в воду, разбавленную маслом. Раздался взрыв, который сразу выжег весь кислород, выделив огромное количество угарного газа… Два-три вздоха, и все находящиеся в отсеке потеряли сознание.
Через поврежденную пожаром систему вентиляции из 8 отсека продолжала поступать вода, и вскоре 9-ый кормовой отсек-убежище был весь заполнен.
Эксперты пришли к выводу, что подводники в 9 отсеке погибли от отравления продуктами горения не позднее чем через 8 часов после взрывов. То есть, когда удалось обнаружить «Курск», лежащий на глубине 108 метров, спасать там было уже некого. С этим выводом согласны не все.
«Иконки, пролежавшие в воде, оказались нетронутыми»
Вещи подводников, поднятые вместе с лодкой с глубины, теперь находятся во многих музеях, одна из самых больших экспозиций – в петербургской школе №134, которая носит имя Сергея Дудко.
– Это легендарная школа, которая продолжала работать даже в годы войны. Рядом проходила дорога Жизни, – рассказывает София Петровна. – Там, действительно, сохраняется память обо всем экипаже атомохода «Курск».
Я долго не могла расстаться с вещами, которые принадлежали Сереже. Но потом поняла, что поступаю неправильно. Когда «Адмиралтейские верфи» полностью воссоздали каюту старпома, какой она была у Сережи на «Курске», я отдала в музей его форменную куртку, фуражку, лодочные часы, специальные подводные тапочки, ленту с выпускного вечера. У нас в семье осталась только тужурка Сергея и его удостоверение личности, которое он считал потерянным. Когда мы собрались на годовщину гибели «Курска», младший сын Алеша решил прогуляться по лесу, надел Сережину куртку, опустил руку в карман и нашел его удостоверение.
София Петровна Дудко была во многих семьях погибших подводников. Объехала практически всю страну. И отовсюду привозила для школьного мемориального музея вещи ребят, поднятые с глубины.
– Одни родители передали записную книжку сына, другие – фотографии и ключи, которые лежали в карманах у ребят. У кого-то с собой был крестик и иконка.
Удивительно, крестик буквально рассыпался в руках, а иконка – совсем неповрежденная. Как будто она не пролежала год и пять месяцев в воде.
Потом одна вдова отдала нам складень, эти три иконки тоже были целехонькие, вообще нетронутые. Передали и тужурки ребят. Они были все со слоем ила. Я не могла их в таком состоянии нести в школьный музей, постирала. Потом мне сказали, что не надо было этого делать. Но я всю эту земельку в баночку собрала, отнесла в музей. Теперь раздаем ее понемножечку.
12 августа исполняется 20 лет со дня гибели «Курска». Но из-за карантина многие родственники погибших подводников, в этом году отказались от поездки в Видяево.
– Мне звонили из Коми, из Башкирии, с Урала, сказали, если доживут, приедут на следующий год. Многие же из нас уже в возрасте.
В Видяево в этом году поедет Иван Андреевич Несен. Старший мичман служил на «Курске» акустиком и внештатно исполнял обязанности финансиста. Почему его не было в этом походе, я узнала совершенно случайно. При встрече он мне рассказал, что мой сын, Сергей, спас ему жизнь. Он подал рапорт командиру, настоял, чтобы Ивана Андреевича оставили на берегу, и он за эти три дня получил зарплату на весь экипаж, которую они не получали уже несколько месяцев.
Все были уверены, что они отстреляются на “отлично” и скоро вернутся на базу. «Курск» готовился отдать швартовы, когда мичмана вызвал командир Геннадий Лячин и приказал остаться на берегу. Матросы уже убирали трап, и он едва успел спрыгнуть на пирс.
Судьба одних не пустила на «Курск», как, например, старшего матроса Андрея Цвырлева. Его как старослужащего, перевели с «Курска» на «Воронеж», чтобы успеть «обкатать» в море «молодняк». Экипаж «Курска» в октябре собирался в длительную автономку в Средиземное море. Андрей считал, что его спас серебряный крест, который на него перед службой надела мама.
Штурманский электрик, мичман Николай Корнилов остался на берегу из-за мамы, которая после автокатастрофы попала в реанимацию. Оба живы.
А другие в последний момент попали на «Курск», как, например, Руслан Тряничев. Матрос служил на атомной подводной лодке «Воронеж», на «Курск» его перебросили вместо заболевшего матроса Кузнецова.
Лейтенант Алексей Иванов-Павлов получил после окончания Санкт-Петербургского высшего военно-морского инженерного училища назначение на береговую должность. Но в отделе кадров, увидев красный диплом лейтенанта, передали информацию о перспективном офицере «наверх». На «Курске» 22-летний командир минно-торпедной боевой части Павлов-Иванов, пройдя конкурсный отбор, прослужил только месяц…
– Трагические судьбы порой действительно пересекаются, – говорит София Петровна Дудко. – Сережа, когда ходил в 1994 году на атомоходе Б-414 на Северный полюс, командиром подлодки был капитан 1-го ранга Сергей Викторович Кузьмин. Недавно я встретила его на Серафимовском кладбище. Рядом с нашим мемориалом похоронили 14 подводников с глубоководной атомной станции, известной, как «Лошарик». Среди них был сын первого командира моего Сережи. Наши сыновья теперь лежат рядом…
София Петровна говорит, что, когда бы она ни пришла на кладбище, на могилах подводников всегда лежат живые цветы.
– Люди помнят. Приходят, становятся на колени, крестятся. Чего не скажешь о чиновниках. Еще 4 марта я отправила губернатору Санкт-Петербурга просьбу помочь к 20-летию гибели «Курска» выпустить памятные знаки. Ответ получила только на второе письменное обращение.
Мне написали, что «у исполнительных органов отсутствуют правовые основания для финансирования за счет средств бюджета города изготовление памятных знаков». Нам обещали выделить автобусы, цветы и звукоусилительную аппаратуру. Но нам не нужна эта аппаратура на мемориале, мы хотим этот день провести в тишине.
На восьмом причале в Ара-губе в Видяево никто не базируется. Он навсегда остался за атомным подводным ракетным крейсером «Курск».
Светлана Самоделова
По материалам: “Московский комсомолец”
