Почему Марадона такой великий и наглый
25 ноября умер аргентинский футболист Диего Марадона. Forbes публикует главу из книги «Игра народная. Русские писатели о футболе», в которой телеведущий и комментатор Кирилл Набутов объяснял феномен спортсмена.
В 2018 году к чемпионату мира по футболу «Редакция Елены Шубиной» (АСТ) выпустила сборник «Игра народная. Русские писатели о футболе» с тематическими текстами Александра Гениса, Евгения Водолазкина, Василия Уткина, Андрея Рубанова и других популярных авторов. С разрешения издательства Forbes тогда опубликовал очерк телеведущего и комментатора Кирилла Набутова «Пусть продолжают, или Святой Диего» о Марадоне. 25 ноября 2020 года футболист умер. Мы снова публикуем этот отрывок, чтобы напомнить, каким был Марадона.
Произошло чудо. Мы смогли залучить к себе чемпионат мира по футболу. Во что это чудо нам обошлось, узнает лет через пятьдесят следующее поколение, когда откроют архивы (если их откроют, конечно), а на нашу долю досталась чистая незамутненная радость большого праздника. В качестве его живой рекламы в страну потянулись мировые звезды прошлых эпох.
Однажды приехал и располневший аргентинец Марадона, один из самых великих, наглый и невоспитанный. Но — великий. Такое сочетание. У звезд спорта оно не редкость, но это и вовсе особый экземпляр.
Принимавшая сторона ждала его с некоторым напряжением, ибо знала, что от гостя можно ждать чего угодно. Напрягались не зря. Однажды вечером некая юная леди пришла к великому прямо в гостиничный номер, причем без сопровождения. Версии в подобных случаях возможны три: либо это храбрая журналистка, идущая за интервью в пасть льва, либо идиотка-фанатка в погоне за автографом, либо… Совершенно верно. Марадона тоже предположил, что девушку прислали русские болельщики в качестве подарка. В его звездной жизни такое уже случалось. Подобные подарки он всегда принимал благосклонно и тут взялся его распаковывать с энтузиазмом. Тем более что внешне леди вполне тянула как раз на подарок и одета была соответственно. В итоге вышло нехорошо. Вроде бы дама оказалась журналисткой. Случились слезы, крики, секьюрити, лайф-ТВ и клеймение великого в нашей отечественной прессе. Местные борцы за нравственность заголосили: «Подонок!», «Судить его, падлу!», «Лишить визы!» и другие глупости.
— Ребята! — сказал я борцам. — Не шумите. Ну не разобрался человек в гостье сразу: усталость после долгого перелета, чужая страна, сумрак в номере в конце концов. На его месте так ошибиться мог даже игрок дубля, просто к дублю в пятизвездный отель не посылает подарков. Дубль селят в общежитиях, где он разыскивает подарки сам. Здесь же совершенно особый случай. Это Ма-ра-до-на, понимаете?
Борцы за нравственность не понимали. Ведь они никогда не видели, что вытворял с мячом этот человек, и не знали причин, по которым он вырос таким наглым и невоспитанным, — они же не аргентинцы, которые знают его биографию не хуже Евангелия и думают, что в этом парне в самом деле есть что-то божественное. Или что дьявольское.
И тогда пришлось рассказать эту маленькую историю.
В тот раз я прилетел в Буэнос-Айрес около полудня. Стояла дикая жара — середина ноября, в Аргентине начало лета. Два часа потрачены на багаж, таможню, погранцов и поиск водителя, который в свою очередь искал меня. В другом терминале. Еще два часа ушли на движение в одной бесконечной пробке до гостиницы. Прибавьте почти сутки перелета из западного в восточное и из северного в южное полушария — и вы поймете степень моей расплавленности.
Я ввалился в номер, бросил на пол чемодан и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Механически ткнул пультом в телевизор. На экране крупным планом засияла физиономия Марадоны. Он что-то беззвучно говорил и смеялся, тряся серьгой в ухе. Я снова ткнул пультом: на другом канале тоже смеялся Марадона с серьгой. И на третьем, и на четвертом, и на всех остальных каналах шли одни и те же кадры: пресс-конференция, камеры, микрофоны, а за столом веселящийся обрюзгший пятидесятилетний тип с серьгой в ухе.
Я прибавил громкость, тип почти кричал в микрофон:
— Que la sigan chupando!
«Ке ля сиган чупандо» в переводе с испанского означало: «Пусть продолжают сосать!»
Именно так. Прямо на пресс-конференции.
Она состоялась накануне, сразу после матча, самого что ни на есть важнейшего. Аргентина играла с заклятым врагом и ближайшим соседом — c Уругваем. Такой слабой, как в тот год, Аргентина не была очень давно, а точнее — никогда. Она легко могла пролететь мимо чемпионата мира. Чтобы избежать этого ужаса, необходимо было совершить чудо и выиграть у Уругвая самый последний отборочный матч. В Уругвае. Дело практически невозможное. Во-первых, Уругвай был в тот год весьма хорош, во-вторых, он играл дома, в-третьих, у Аргентины был чудовищно бездарный тренер. Фамилия тренера была Марадона.
Эксперты предрекали Аргентине разгром. Простые болелы грозились разорвать команду по возвращении из Уругвая. Начать предполагали с тренера, припоминая ему все прошлые грехи, в том числе чужие. Говорили: лучше бы он умер сразу по окончании карьеры игрока, тогда нация похоронила бы его с почестями и не испытывала сегодняшнего позора. А теперь ей лишь остается c грустью вспоминать великих тренеров прошлого. Таких, как Менотти. Тот был приличный человек, по основной специальности — гинеколог. А нынешний… Про нынешнего говорили: «Чего мы хотим от бандита из вижас мизериа?!»
Тут потребуется небольшое отступление. «Вижас мизериа» в буквальном переводе с испанского означает «виллы нищеты». Откуда пошло столь горько-ироничное название, никто не помнит. В соседней Бразилии это называется фавелами, в России — трущобами, но таких трущоб, как аргентинские «вижас мизериа», в России нет. Во всяком случае, пока.
В одной из таких «вижас» и родился Марадона, сразу после рождения начав играть в футбол. Что- что, а футбольное поле в любой «вижа» есть. Как правило, это кусок пыльного грунта метров сорок на двадцать между жилых хибар, построенных из обломков бетонных плит, некондиционного кирпича и прочих отходов строительства.
Хибары бывают трех- и даже четырехэтажными, но почти никогда не имеют крыш, вместо них куски битого шифера или ржавого железа, набросанные на чердаке. Пока у дома нет крыши, он считается недостроенным, а пока он недостроен, за него не надо платить налог. Вот и не платят. И за электричество не платят, а просто воруют его, цепляясь к городским сетям. Кто пойдет проверять счетчики, если даже полиция сюда не суется? Внутренние вопросы здесь решает собственное самоуправление, незаметное для посторонних. Никто не знает, сколько и какого народу в этих трущобах живет. Отдельное государство…
…В семидесятые годы Аргентина собиралась проводить чемпионат мира по футболу, и пообещала сделать его лучшим в мировой истории (так обещают все организаторы чемпионатов, в том числе и мы). Власти приняли мудрое решение: расселить самую большую и опасную «вижас мизериа», что раскинулась в Буэносе под автострадой вблизи вокзала. Как-никак самый центр города, в сотне метров течет наибуржуазнейшая, лондонско-парижская по духу, стилю и ценам Авенида Альвеар. На Альвеаре в роскошных отелях поселится приехавшая на чемпионат элита и — на тебе — увидит у себя под носом трущобную клоаку, рассадник всяческой преступности, язву на сияющем теле столицы. Решено было ее вырезать, язву эту. Потратили бесконечное количество денег и построили жителям «вижас мизериа» благоустроенные квартиры, хотя и не в центре. Переселили. Похабные трущобы, пропитанные запахами беспросветной нищеты и криминала, пустили под снос и пообещали в скором будущем сделать на их месте благоухающий парк. Или элитный мегамолл. Или что-то другое, но тоже благоухающее.
Случился чемпионат. Элита приехала и фланировала по Авениде Альвеар.
Чемпионат прошел. Следом за ним прошли годы. Что мы видим? «Вижас мизериа» стоит себе на том же месте, где стояла, и прежние жители живут тут прежним манером, и полиция с беспримерной деликатностью по-прежнему не тревожит их покой. А квартиры подаренные они куда дели? А квартиры они продали, чего добру пропадать. И на вырученные деньги построили себе обратно прежний привычный мир из обломков бетонных плит, некондиционного кирпича, списанных шпал и особых законов, главный из которых — «посторонним вход воспрещен».
Вот в такой «вижа» родился Марадона и играл там в мяч. Повезло: он заиграл по-настоящему и выбрался из этой жизни. У тех, кто не выбрался, вариантов судьбы оставалось оч-ч-чень немного. Один из них ждал наверняка и Марадону с его неуправляемой бандитской натурой. Но он — заиграл.
В мире началась эпоха чернявого миллионера из трущоб. Про нее все известно посекундно. Гений, анфан террибль, белый Пеле и прочее — ему за эти годы много титулов надавали. Народ сходил с ума. В Неаполе до сих пор носят майки клуба «Наполи» с его фамилией, он там лет шесть играл, а в одном из баров имеется алтарь Марадоны, перед которым принято молиться за победу любимой команды. Неаполитанец и великий режиссер Соррентино в каждом своем кино поминает Марадону. Даже в сериале про Ватикан «Молодой Папа» главный серый кардинал носит майку «Наполи» и смотрит в YouTube старые ролики с Диего.
Ну а чего, он ведь и в самом деле почти как господь бог был, а для некоторых особо верующих неаполитанцев и аргентинцев даже и без всякого «как». Поэтому ему простили мяч, забитый однажды рукой на чемпионате мира англичанам. Судья не заметил, а сам великий сказал, что по мячу била рука Господа, — и ему поверили. Понимали, что Господь действительно мог сидеть за воротами на трибуне и болеть за Аргентину. Тем более что в этом же матче Марадона выдал величайший дриблинг в мире. Прошел с мячом больше половины поля, попутно «сделав» пяток англичан, и пробросил мяч в ворота мимо обреченно выбросившегося в ноги вратаря.
Двух таких мячей в одном матче без помощи высших сил быть не может. А с помощью — может. Самые стойкие в вере граждане после этого матча и вовсе решили, что причина не в помощи бога, а в том, что сам чернявый и есть бог, и основали церковь марадонианцев. На дату этого исторического матча с Англией у них приходится Пасха. В церкви, между прочим, состоит чуть ли не 60 000 человек.
Прошли годы. В один прекрасный день Марадону — за неимением никого более подходящего — назначили в тренеры сборной Аргентины.
И он довел ее до точки: ни игры, ни очков, провал. Вот осталось еще лечь Уругваю — и чемпионат мира тю-тю. А при таких игре и тренере не лечь Уругваю было невозможно.
Но он выиграл. Совсем немного, один — ноль, но выиграл. Повезло. И игра-то была так себе, но вот бывает же такое.
Осчастливил нацию и теперь… О-о-о! Теперь он наслаждался этой победой над соперником, но еще больше — над своими врагами. Над критиками, над проклятыми писаками, теми, кто затаптывал его в грязь, когда он попадался на наркоте, на драке, на налогах, на бабах. Когда он проигрывал. Он мстил не верившим в его тренерский талант и предрекавшим, что его корявая команда не попадет на чемпионат мира. Он их ненавидел и бросал им гневно-радостный совет: «Que le sigan сhupando!»
Выпуски новостей начинались в этот день не с политики или убийств, а с этой марадоновской фразы. Она на глазах превращалась в цитату исторического значения, возможно, даже достойную места на национальном гербе. «Que la sigan chupando!!!» — неслось из телека. Я и не заметил, как под это заклинание с усталости задремал.
…Проснулся через пару часов. Решил пройтись. Как написали бы плохие журналюги, «вернуться в дни молодости, когда судьба нередко забрасывала меня в этот шальной и безумный город». Рабочий день кончался. Жара спадала, и улицы Буэноса на глазах набухали народом. По самому широкому проспекту в мире, бульвару 9 Июля, в 16 рядов неслись машины.
Я свернул от их бесконечного рева влево, на улицу Кордоба. Там все было так же, как три и пять лет назад, и даже пожилая индианка, продающая с лотка дешевые солнечные очки, была та же самая…
Вышел на Флориду, местный Арбат, всегда набитый иностранными туристами. Особенно густо они толпились вокруг пятачка, где люди в черном танцевали танго: два мужика, видимо, отец с сыном, и две молодые женщины. Еще одна дама, постарше, следила за зрителями цепким холодным взглядом бандерши. В перерывах, когда исполнители меняли друг друга, она обходила публику со шляпой, и взгляд ее не допускал уклонения от платы. Танцевала семейка так себе, без страсти, а ведь именно она — главное в танго, не зря же его столько лет запрещали в нашей целомудренной стране.
Я хотел пройти мимо, но кое-что в дешевом туристическом аттракционе меня зацепило. Этим «кое-чем» была музыка. Не скучный черный динамик, что обычно ставят уличные лабухи, а настоящая живая музыка в исполнении сидевшего тут же трио: гитара, бас-гитара и виолончель. Гитара! Солист — рыхлый молодой человек в плотном черном костюме не по сезону — играл, надвинув на глаза шляпу, не глядя ни на толпу, ни на танцующих, словно их не существовало. Были только гитара, которую он держал почти стоймя, высоко задрав гриф вверх, и музыка, которую он добывал из гитарного тела. Она не отпускала, возбуждала, как и должно возбуждать настоящее танго.
— Сеньор, пор фавор, плиз. Сеньо-о-ор! — дама с глазами бандерши слегка вернула меня к жизни, протянув шляпу.
— Пардон, — я бросил в шляпу монеты. — Скажите, а кто этот гитарист?
— О, он потрясающий. Немного не от мира сего, но вы же видите, какой он фантастический музыкант. Он играет как Марадона в футбол! Знаете Марадону?
— Конечно. А ваш гитарист — аргентинец?
— Безусловно. Абсолютный аргентинец. Так играют танго только аргентинцы.
— И его фамилия, наверное, тоже Мар… — попытался пошутить я, но не успел закончить фразы.
— Маргулис, сеньор. Маргулис. Хотите купить диск? Всего шесть долларов!
Я купил диск абсолютного аргентинца Маргулиса и потопал дальше, на торговую улицу Ляваж. В час пик она кипела, всасывая все новые и новые потоки человечества с Флориды и с Бульвара. Все двери были настежь: сувенирки, кофейни, фастфуды и кожгалантереи. Ляваж — это не снобская Авенида Альвеар, она гораздо душевнее. Тут в лавке с народными промыслами тебе предложат шарф из викуньи всего за $30. Ты его, конечно, сразу купишь, потому что читал где-то, что викунья, нечто среднее между овечкой и антилопой, имеет самую тонкую, теплую и дорогую в мире шерсть. На Альвеаре шарфик из викуньи стоит 500 баксов, а здесь — всего 30! Жена будет счастлива. Твой восторг от покупки усиливается, когда по возвращении в отель ты подвергаешь ее более пристальному осмотру и обнаруживаешь остаток выпоротого бритвой ярлычка, где ясно читаются «акрил 80%» и «сделано во Вьетнаме».
Этот урок местного маркетинга я прошел еще в первый приезд в Аргентину и тогда же понял, что обижаться на продавцов акрила не стоит. С их стороны это не кидалово, а гордая месть. Потомки индейцев таким способом продолжают мстить пото кам завоевателей-конкистадоров за все хорошее, случившееся полтыщи лет назад. Правда, мои личные предки в конкистадорах не числились, но откуда это было знать продавцам фальшивой викуньи? В любом случае спасибо им за науку. Вооруженный опытом, я не собирался больше никогда и ничего покупать на Ляваже, а просто бесцельно брел, радостный, что снова приехал в этот Вавилон. Толпа обтекала меня, как волны вавилонской реки Евфрат. И тут я кое-что увидел…
Отдельный бизнес на Ляваже — футбольные лавки, завешанные мячами, бутсами, портретами и тысячами футболок с фамилиями и игровыми номерами футбольных святых, в первую очередь аргентинских: Месси, Тевес, Ди Мария, Агуэро и прочих. На футболках висят фирменные ярлыки с голограммами, написано «100% оригинал», и все они сшиты в ближайшем подвале или во Вьетнаме вместе с викуньей.
Но этим вечером… Возле каждой лавки висели одинаковые черные футболки. Они специально были вывешены снаружи, при входе, чтобы толпа не могла пройти мимо. И толпа не проходила. Она останавливалась, примеряла, смеялась и — покупала, покупала, покупала. На товаре не было никаких ярлыков, но все было и так понятно. Белым по-черному на футболках было написано: «Que la sigan chupando!» Чуть ниже стояли факсимиле автора и его постоянный игровой номер: «Diego 10».
Не прошло и суток с тех пор, как эта фраза слетела с марадоновских уст, а тысячи маек с нею уже полоскались на ветерке Ляважа, как черные пиратские флаги. Грозная надпись на них почище черепа с костями и напоминала о неизбежности суровой кары для всех врагов святого Диего.
У входа в одну лавочку я увидел юную мать с малышом лет трех. Она только что натянула на себя футболку и теперь смотрелась в ростовое зеркало. Футболка очень шла мадонне.
— Муй бьен, синьора! Очень хорошо! — бормотал продавец, оглаживая на покупательнице футболку в районе выпирающей надписи.
Мадонна выдохнула «О’кей», с некоторым трудом отводя продавцовскую руку. Потом задумалась и, показав на сыночка, добавила:
— Моменто. Уно мас, пор фавор, пекеньо! («Еще одну, пожалуйста, маленькую» — исп.)
Через минуту из недр лавочки была доставлена крошечная футболка с точно такой же надписью, без цензурных поправок на трехлетний возраст клиента. Размер ему подошел. Мамаша расплатилась, взяла сына за руку, и они гордо пошли по Ляважу — два одетых в черное и верующих в своего бога аргентинца. Глаза их светились счастьем. Вслед им над Ляважем плыла мелодия танго в исполнении аргентинца Маргулиса, игравшего на гитаре так же здорово, как аргентинец Марадона — в футбол.
По материалам: “Forbes”
