Уважаемые читатели “Нового вторника”!
Как и обещали, с сегодняшнего номера мы начинаем публикацию записок давнего друга “НВ” – известного публициста и писателя, лауреата Шолоховской премии Валентина Осипова.
Оказавшись волею судьбы мишенью неизлечимой, казалось бы, болезни, он не только не стал жертвой последней, а победил ее. О том, ЧТО помогло ему в борьбе с этим коварным недугом, Валентин Осипович и рассказывает в своих записках, подготовленных специально для “НВ”, которые в ближайшее время выйдут отдельной книгой.
1. Формула особого назначения
– Что-то ты исчез из виду?- спросил приятель.
– Изживал одну дьявольскую напасть: рак.
Глаза приятеля – в испуганной растерянности.
– И как же тебе это удалось?
– То воздействие целительной формулы. В числителе – новейшие медицинские технологии, а в знаменателе – милосердие людей в белых халатах, – ответил я. И добавил для пущей ясности: – Всем этим меня наделили в Медицинском Радиологическом Научном Центре в Обнинске.
* * *
Как только узнал о приговоре, стремглав бросился к Энциклопедическому словарю. Что же такое это извечное для человечества страшилище: «Злокачеств. опухоль из клеток… Выделяются разл. формы: плоскоклеточный (развивается преим. на коже и слизистых оболочках, покрытых плоским эпителием), аденокарцинома, скирр и др.».
– Стиль-то каков: пластмассовый,- заметила жена.
– А по жизни, – подхватил я, – как произнесешь «рак», так тут же перед глазами возникает пучеглазая тварь – с живодёрными клешнями-кусачкамиИ И – красная, когда вынимаешь ее из кипящего котла…
Кстати, именно с красного цвета началась моя дорога в Обнинск. Это я про кровушку, которую жена как-то углядела при стирке одежки.
– Чего это у тебя? – насторожилась она.
– Видать, что-то царапнуло…
– Сходил бы к врачу.
Я отказался: высиживать в очереди к участковому три-четыре часа по такому пустяку – себе дороже. Некогда мне!
Но когда моя дражайшая половина во второй раз заметила проступившую кровь и поставила вопрос уже ребром, я был вынужден сдаться – «ради всего святого».
Из поликлиники я вернулся с направлением в Обнинск на руках и сверлящим голову вопросом врача: «Где раньше-то были?!».
И вот последняя перед отъездом ночь. Какой там сон! Не спалось не только потому, что во чреве то и дело шкрябали-царапали зазубристые клешни… Но и потому, что пришло новое мышление: кто кого – жизнь или смерть?
***
Обнинск. Интересуемся с женой у прохожего – как пройти к Центру. Показал, но с некоей значительностью: экие, дескать, бедолаги. Потом малохольно-меланхольно проворчал – не то для нас, не то зачем-то себе:
– Строят, всё строят. Едут, всё едут…
Потоптался-потоптался, прикуривая сигарету, и выпалил, огорошив:
– А лучше бы не строили – едут-то умирать.
– Лечиться – хотелось прокричать в ответ.
Нелепые ворчания странного прохожего забылись, когда мы очутились перед главным въездом-входом. Фасад не угрюм, а наряден-ухожен светлыми пластиковыми укладками. Почтение вызывает мемориальная доска – чтут, оказывается, первого директора МРНЦ.
Сам город не велик, зато в «моём» медгородке попервой легко поблуждать: корпуса, корпуса (потом подсчитал – их больше 10-ти) и стройки, тропки и асфальтные подъезды, где кругами, а где – и поперечинами, и цветники. Ежегодно 30.000 страдальцев стремятся сюда с надеждой: а вдруг еще не поздно. Кто – в стационар, кто в поликлинику, а сколько еще «охвачено» выездными бригадами ученых по засеянным «чернобыльской полынью» городам и весям, начиная с калужских.
Вот и мне сюда дорога… Она соскочила с асфальта и эдак по-дачному завиляла по лесочку тропинкою. Она начиналась с нескольких яблонь. Умилили они меня: и ветви в крутобоких плодах, и по земле россыпи. Видать, никто не посовестится покуситься на эту всем принадлежащую радость. Когда освоился в Центре, принялся выспрашивать у директора: мол, какая–такая этот оазис судьба ждет? Ответ был выразительно краток:
– А нельзя без лесочка… Просто не – е – е – ль – зя – я!
И ведь прав он: глазам приятно, а еще отличное лекарствие для ослабших духом. Я это самолично испытал. Душу ублажают-миротворят-лечат летом ну хотя бы чирик-чириканья с ветвей, а зимой, как потом сполна познал, пушистые, посверкивающие хрусталиками от свежего снеголёта нахлобучки на ветвях, и похрустывающие под обувкой заснеженные дорожки. То-то кружат по извилистым тропкам те, кому врачи прописали побольше движений. То-то спокойненко посиживают на скамеечках те, у кого ножки слабоваты после операций и кому врачи наказали вдыхать чистый воздух.
В этой глухомани легче настраивать душу на успокоение.
* * *
Приёмное отделение. В беседе – ни слова-намека про рак. Одно лишь напомнило: не в санатории я. За спиной шепот: «Святый Боже… Святый Крепкий… Святый Бессмертный… помилуй мя…».
Чего только не насмотришься по этим длиннющим коридорам! Вот приткнулась плечом к стене пожилая женщина, прикрыв ладошками с замокшим платочком лицо, а к ней растерянно притулилась девочка лет десяти. Вот санитарка везет кого-то на каталке (наверное, на операцию), а у того, кто лежит, – взгляд отрешенный-отреченный, в потолок. А сестра на посту, мимо которого его везут, смотрит вслед и крестит, крестит мелким знамением; жена больного, перехватив взглядом это участие-сопричастие, и сама принялась, семеня обочь каталки, креститься.
Вот из диагностического кабинета вытулился огромный мужичище с ворчаньем под нос, но и нам досталась его замысловатая философия: «Здоровому и нездоровое здорово, а нездоровому и здоровое нездорово». Уловил, что мы услышали, и ни с того, ни с сего бросил раздраженно: «Чего уставились? Больного не видели?».
Наконец, вывеска «Абдоминальное отделение». Моё! Если не по латыни, не по-медицински, так это означает, что рак здесь изничтожают в кишках.
Двери распахнуты. За порогом, молодая женщина в белоснежном халате… со шваброй в руках. Она светло и белозубо улыбнулась – будто мы давно знакомы. Потом узнал, что ее зовут Светланой.
Продолжение следует…
Валентин ОСИПОВ
