У Христа за пазухой
Легенда российской сцены Иосиф Кобзон при жизни был незаменимым человеком: к нему шли за помощью, участием, советом — и он никогда никому не отказывал. А про его самый что ни на есть гражданский поступок — проход в захваченное террористами здание театра на Дубровке и переговоры, в ходе которых удалось вывести женщину с детьми, — помнит каждый. Ну и, конечно, нет такого россиянина, кто бы не знал песен Иосифа Кобзона и не любил их.
Все годы его славы рядом с ним была одна-единственная женщина: жена, подруга, мать его детей, во время выходов в свет — блистательная спутница, а когда пришла болезнь — и заботливая сиделка тоже.
Нинель Михайловна Кобзон накануне своего грандиозного юбилея дала откровенное интервью «МК», в котором рассказала всю правду о своих отношениях с мужем, его матерью, о том, каким Иосиф был отцом и как относился к прежним женам. И вообще рассказала, каково это — быть женой человека, которого она называет «мессией».
— Нелли Михайловна, какое у вас сегодня настроение, как вы себя чувствуете?
— Самочувствие у меня в принципе нормальное. Хотелось бы настроения получше, чтобы пандемия кончилась, люди стали снова общаться как раньше, чтобы можно было ходить по улицам и заглядывать в магазины без масок. Ходить в театры, в кино. Мы так уже соскучились по всему этому — отсюда и настроение не очень хорошее.
— Пандемия добралась до вас?
— Мы почти все переболели. Были в одном месте за городом, на нашей даче, ходили в масках, по сто раз мыли руки, никуда особенно не выходили, ни с кем не общались. И все равно по цепочке почти все члены моей семьи переболели. Это, конечно, был тяжелый момент. Но сейчас все себя чувствуют нормально, слава богу.
— Зато теперь вам можно расслабиться, ведь у вас уже появились антитела.
— К сожалению, антитела быстро заканчиваются, на это уповать не надо, стоит все равно оберегаться и соблюдать все рекомендации, мне так кажется.
— У вас скоро такой большой праздник — вы будете отмечать?
— Я очень хотела отметить день рождения в этом году. Как говорится, этот праздник — не мой, а моей мамы. Так нас Иосиф Давыдович приучил, что надо отмечать свои дни рождения и поклоняться в этот день своим родителям.
К сожалению, из-за пандемии я не могу собрать всех людей, которых я люблю и которых бы мне очень хотелось увидеть в этот день. Сами знаете, это сейчас невозможно. Поэтому я перенесла свой день рождения на апрель в надежде, что весной уже будет какое-то просветление и мы сможем собраться со всеми теми друзьями, которые звонят, интересуются моими делами, участвуют в моей жизни. Мы посовещались с семьей, с детьми — и решили не отменять ни в коем случае, а перенести, чтобы можно было повеселиться на полную катушку, накрыть столы и пригласить музыкантов. Но сейчас не то настроение у людей и не те задачи.
— У Иосифа Давыдовича было много друзей. С его уходом из жизни эти люди остались вашими друзьями или потихонечку исчезли?
— Конечно, есть люди, которые мне совсем не звонят, есть — которые звонят редко, а есть — кто и часто. Но это жизнь! Так есть, было и будет. Но если я, например, сама позвоню кому-то за какой-то надобностью, если захочу посоветоваться, попрошу какой-то помощи… Хотя помощь, слава богу, мне не нужна, ведь ничего плохого в моей жизни не происходит, чтобы я что-то просила или советовалась больше меры — нет. Но если вдруг так случается, то мне никто никогда не отказывает. Мне кажется, что люди очень хорошо относятся к памяти Иосифа Давыдовича и ко мне тоже — как к вдове, как к жене. Поэтому я не могу ни на кого обижаться, все идет как идет.
— Вам, вероятно, очень не хватает мужа, вы всегда были такой верной, любящей женой и, наверное, до сих пор не смирились с этой потерей?
— Смириться я, наверное, уже смирилась. Но, конечно, страшно скучаю. Мне очень, очень не хватает Иосифа Давыдовича. Я с ним прожила всю жизнь, сорок восемь лет, и в 2021 году у нас была бы золотая свадьба. И я жила с ним как у Христа за пазухой. Он был такой мощной стеной, решал все проблемы — не то что мои, а всего человечества. С утра начинались звонки, и все — с бесконечными просьбами: кому-то надо в больницу, кому-то прописаться, а кто-то просит билеты в цирк… И все эти вопросы он обязательно решал, никому никогда не отказывал.
Я считаю: мне посчастливилось прожить жизнь с человеком, не побоюсь этого слова, великим. Я не говорю, какой он замечательный актер… Впрочем, почему не говорю? Говорю, конечно! Прекрасный певец, но самое главное его качество — это то добро, которое он нес знакомым, друзьям и даже незнакомым людям. Я помню, как он привел к нам в дом в ночи незнакомого парня. Иосиф приехал откуда-то с гастролей и встретил на вокзале солдатика молодого. Говорит: «Ты чего, хлопец, тут один?» А тот отвечает: «Билет у меня на 9 утра, сейчас мне некуда идти, вот я тут и слоняюсь». И Иосиф говорит: «Так! Поехали!» И привозит мне этого солдатика… А мы жили тогда в крошечной квартирке, дети были совсем еще маленькие. Командует: «Уложи парня, чтобы отдохнул!» Я говорю: «Ты хорошо подумал?» — «Да, а что такого?» В общем, этот парень у нас проспал ночь, мы его утром накормили, сделали бутербродов в дорогу, с тем он и уехал.
И таких случаев было очень много! Он был необыкновенно добрым человеком. Еще раз повторяю: мне очень повезло, я с ним была очень-очень счастлива.
— Вы не ревновали его к тому, что он все время был занят какими-то общественно важными делами?
— Поначалу была такая ревность, и, наверное, я ему ее высказывала… Дескать, вместо того чтобы бегать по всем этим делам, давай лучше пойдем куда-то в театр, в гости, в музей… Он говорил: «Я же тебе не запрещаю! Ходи в музеи, в театры, но мне гораздо важнее делать какие-то полезные дела». И я его никогда не видела в праздности. Всегда находил себе какое-то занятие: то учил песни, то репетировал с хором, то работал с новым оркестром, то у него были концерты бесконечные. И я поняла, что это его жизнь и ему иначе невозможно существовать. И я тогда примирилась и поняла, что он в какой-то степени, наверное, мессия. Потому что не каждому это дано…
Я помню, мы пришли с ним к какому-то высокому начальнику и Иосиф принес как всегда пачку писем: надо театр переименовать, а этому актеру дать звание народного, еще что-то, еще… И тот человек смотрит так и говорит: «Иосиф Давыдович, а для себя вы ничего не хотите попросить?» А муж отвечает: «Нет, спасибо, для себя мне ничего не надо…» Вот он такой был человек. А если говорить обо всех «горячих точках», то он везде был первым: и в Афганистане, и в Чечне, и в Сирии, и в Чернобыле. Ну и, конечно, в пекле «Норд-Оста».
— Я представляю, как у вас все оборвалось, когда он пошел к террористам…
— У меня было состояние, которое даже трудно описать. Как будто меня било электричеством, как в розетку меня включили, где 220 вольт. Я не могла сидеть, стоять, меня все время колотило, и я постоянно то смотрела телевизор, то звонила кому-то. Слава богу, все прошло хорошо.
Я лично для себя понимала: если не он, то кто же… Потому что это было его дело — он был такой гражданин, такой самоотверженный, такой смелый человек, поэтому требовать от него, чтобы он туда не пошел, было бы с моей стороны глупостью. Я, наоборот, помогла ему собраться, проводила до лифта, поцеловала. И сказала: «Ты, пожалуйста, только сообщай мне, что будет происходить…» Он, конечно же, сразу забыл это обещание… Но тем не менее у меня все-таки была связь с его водителем, как-то что-то узнавала.
— Вы действительно были для него опорой, и без вас он бы не сделал столько, не был бы так силен… Он говорил вам об этом?
— У нас просто были расставлены приоритеты. Он занимался исключительно творчеством, глобальными делами, много лет был депутатом Госдумы, парламентарием, его интересовали большие государственные дела, проекты, концерты, записи. И он имел возможность полностью погружаться в это, потому что я сняла с него абсолютно весь быт. Он не знал, что где лежит, где его одежда, костюмы, рубашки. Ему не нужно было заниматься приземленными вещами: думать о ремонте, об обстановке квартиры, каких-то домашних делах. Когда мы жили 20 лет на Смоленской площади, он не сразу нашел, где там булочная находится! Я старалась снять с него обязанности, которые могла исполнить сама. И спасибо, что он, в общем, не мешал. Знаете, какие есть дотошные мужья: это не так, то не так… А ему все было «так», ему все нравилось. Он не любил все эту мелкую суматоху, ему это было неинтересно. А я не могу сказать, что это было для меня ношей — то, что все домашние дела и проблемы решала я. Это нормально, любая женщина так делает. Я себе не плюсую и не считаю, что что-то геройское сделала. Я делала то, что делала любая нормальная жена: я его лечила, любила, старалась понять, в чем-то перетерпеть, что-то простить.
Но в целом, повторюсь, я была очень счастливая женщина. Я и сейчас счастливая, потому что вспоминаю наши прожитые годы, наши поездки, бесконечные гастроли… Мы объездили полмира — это так здорово, так интересно! У нас всегда были большие веселые компании дружных людей. Но отдыхать он не умел, не понимал, что ему делать на отдыхе. Поэтому, если он куда-то ехал к морю, на юг, обязательно планировал концерты вечером, а днем или утром уже было свободное время. Но чтобы он целый день отдыхал — такого не было.
— Он дарил вам цветы, был внимателен в мелочах?
— Именно был внимателен в мелочах. Так повелось, что он каждый день дарил мне цветы. Но я помню такой мелкий штрих. Это было совсем давно, в начале нашей совместной жизни. Я утром говорю: «Ой, что-то у меня ацетон закончился, я бы хотела себе лак перекрыть…» И все. А он уходил. И он это услышал и вечером приносит мне три бутылочки ацетона разного: розовенький, голубенький и беленький. Я говорю: «Это что?» А он: «Ты же хотела ацетон, у тебя закончился». Вот эта история меня просто поразила. Надо же! Не забыл! Принес! Ну кому такое в голову придет… Он меня этим просто потряс.
Нет, он был в мелочах очень внимательный. И всегда дарил какие-то подарочки, обожал это делать: дарить самому доставляло ему намного больше удовольствия, чем получать подарки.
— Сам не любил получать подарки?!
— Когда сам получал, начинал вредничать. Мама моя ему всегда дарила зажигалки, потому что он их собирал, у него была коллекция. Она и сейчас у меня стоит. Владимир Высоцкий собирал зажигалки — и Иосиф. И вот они, когда встречались, обменивались: «У меня такая есть!» — «А у меня такая!» И когда мама дарила ему какую-то зажигалку, он всегда говорил: «Теща, ну у меня же такая есть!» Я ему делала замечание: «Как ты можешь так маму обижать? Ну, давай ты поменяешься с Володей, у него, наверное, такой нет!»
— Однако он очень уважительно относился к вашей маме, всегда говорил про нее тепло, как про свою маму. Наверное, ваше взаимное отношение к матерям, такое бережное, тоже было залогом ваших счастливых семейных отношений…
— Я, когда выходила замуж, конечно же, знала — и он меня предупреждал, и друзья, и родственники, — что для него самый святой, и самый любимый, и самый авторитетный человек — это его мама Ида Исаевна. И, конечно же, было понятно, что я должна в первую очередь найти общий язык с ней. Но мне это было совсем не трудно, потому что она ко мне очень хорошо относилась.
Вот там бывшие его жены говорили, что мама была против них, настраивала его, спала посредине… Это, конечно же, неправда, потому что я знаю его маму очень хорошо, мы жили какое-то время вместе. Она прекрасный человек, всему меня научила — даже готовить, как ее сыночек любит. Она была очень мудрая, образованная, читала все газеты каждый день от корочки до корочки, была убеждённой коммунисткой. А еще она была председателем ЖСК, ходила раз в неделю на собрания, красила при этом губки бантиком. В общем, была активная, позитивная и очень хорошая. Потрясающая хозяйка! У нее было четверо детей, все получили хорошее образование, все — нормальные российские граждане: скромные, интеллигентные. Она сумела во время войны, будучи одна с детьми всю эвакуацию, обеспечить им возможность учиться.
Я этой женщине очень благодарна прежде всего за сына, а потом — за ее отношение ко мне и к внукам. Она так сумела воспитать своих детей, что все они стояли перед ней по стойке «смирно».
— Создавая брак с Иосифом, вы осознавали, что идете на определенные ограничения, договоренности?
— Многие говорят, что это был не то чтобы брак по расчету, но, дескать, я что-то имела в виду, когда выходила замуж за Иосифа, и он что-то имел в виду. А я вам скажу, что это правильно. Наверное, лучше продумать заранее какие-то варианты, чем сломя голову вступать в брак, а потом через три месяца осознать, что вы совершенно разные люди и ничего между вами нет общего — ни в культуре поведения, ни в привычках, ни в менталитете. Поэтому когда Иосиф за мной ещё только ухаживал, он мне честно сказал: «Я не хочу, чтобы моя жена была Сарой Бернар! Не хочу, чтобы ты стала актрисой и сама по себе гастролировала, могла поехать куда-то на гастроли без меня. У меня уже было два неудачных брака, потому что каждый тянул одеяло на себя, и я больше такого не хочу!»
Ну, и он был прав: невозможно же две сильных личности в одной семье. И он спрашивал: «Ты готова на это?» Это было по-честному, вот так все обговаривать. И я отвечала: «Да, я готова!» У меня никогда не было никаких особых актерских амбиций. Я одно время работала ведущей концертов Иосифа, потом родился сын, потом дочь — и, конечно, все гастроли прекратились. Но у меня, видимо, получалось, потому что меня из Москонцерта и Госконцерта приглашали вести программы, но я всегда отказывалась, причем с таким ужасом: «Нет-нет! Я работаю только с мужем!»
— Несмотря на то что два прежних брака Иосифа Давыдовича были с яркими, известными актрисами, он ни разу в наших беседах не сравнивал их с вами не в вашу пользу, всегда говорил, что только вы были ему состоявшейся женой.
— Мне это приятно, я очень старалась, и мне важно, что он это ценил. Первое время мы притирались, понимали, что должно пройти время, чтобы мы начали понимать друг друга, но потом с каждым годом нам это становилось все проще. И мы помимо большой любви, которая была у нас, всегда жили еще во взаимоуважении, и это очень важно для брака. Все так сложилось, что у нас даже не было вопросов, которые вели бы к выяснению отношений, ссорам, дрязгам. Нам достаточно было посмотреть друг на друга, и мы уже понимали, о чем идет речь.
Удивительно, конечно, какая была связь. И когда он уже последние годы болел — очень тяжело, я, конечно, старалась быть все время рядом, но не верила в плохой исход. Это естественно, это понятно, что люди болеют, стареют, уходят, но я не верила, не могла, не хотела. Но вот, как видите, пришлось…
— Он был достаточно строгим отцом, а вы, наверное, проделки детей покрывали, защищали их. Не возникали здесь противоречия?
— Это тоже было достаточно в давнем времени. Когда дети были маленькие, он их редко видел — все время был на гастролях, а если и находился в Москве, то у него все равно были концерты, дела и встречи, и дома он бывал мало, и с детьми общался не всегда и не часто. А я старалась детям быть подругой. Он всегда говорил: «Я — Папа Яга, а ты — подруга».
Конечно, сейчас появилась тенденция к тому, что детей надо баловать, все им разрешать. Я не знаю, так надо делать или нет, но на самом деле Иосиф был очень строгим отцом по отношению к сыну и, наоборот, очень любил, баловал дочку. Поэтому он лукавил, когда говорил, что строг был и к сыну, и к дочери. Нет, он строг был только к сыну. Андрей тогда очень обижался, а я всегда его защищала и подставлялась под какой-то укор со стороны Иосифа. Но теперь понимаю, что он тогда был прав, потому что мальчиков надо более строго держать и более внимательно к ним относиться. Как говорил Иосиф: «Ну что дочь может сделать плохого? Ну, ребенка принесет в подоле. Так к нам же домой! А сын может уйти из дома, поэтому за сыном надо лучше приглядывать». Потом сын у нас был и есть музыкант, он играл в разных популярных коллективах, работал с «Моральным кодексом», в группе «Воскресение», с Владимиром Пресняковым, с Александром Буйновым. А музыканты — это же каста, там свои порядки, свои правила, и Иосиф это хорошо знал и присматривал за ним… Но теперь сын говорит: «Папа был прав, молодец, что он меня контролировал, держал руку на пульсе».
— Мне всегда казалось из наших разговоров, что Иосиф Давыдович, несмотря на всю свою занятость, очень семейный человек. Он так любил говорить о вас, детях, так гордился внуками и внучками…
— Семья у него появилась вместе со мной, до этого не было. Да, у него были жены, с одной он прожил три года, с другой — год, но это даже неважно — сколько. Семьи-то ни с одной не было! Не было детей, общего уютного жилья… Я помню, когда он купил кооперативную квартиру — 36 квадратных метров! — и мне виделось, что это какие-то хоромы! И я там делала ремонт, покупала красивую мебель… Мне казалось, что это верх мечтаний. И когда приходили гости, Иосиф открывал шкафы и говорил: «Видите, у нас тут полотенца лежат, здесь — белье, там — подушки и одеяла». Я его укоряла: «Иосиф, где ты видел, чтобы тебе в домах твоих друзей открывали шкафы и показывали одеяла и полотенца? Зачем ты это делаешь?» И он всегда отвечал: «У меня же этого никогда не было! Я наконец обрел такой уютный дом… И я хочу поделиться своим счастьем со своими друзьями».
— Он всегда очень уважительно относился к женщине вообще, я никогда не слышала от него, чтобы он негативно говорил о своих первых женах даже в ответ на их какие-то резкие слова, которые, наверное, причиняли боль…
— Я думаю, их слова не приносили ему боли, он, наоборот, всегда смеялся. Он Гурченко встретил где-то на телестудии, по коридору они шли навстречу друг другу. И Иосиф говорит: «Здравствуйте, Людмила Марковна!» А она ему так в сердцах, смотрит на него, глазки прикрыла: «Ненавижу! Ненавижу!» А он ей: «Значит, любишь!» Нет, один раз какой-то был разговор, и он сказал: «Ну, ты не Гурченко!» Я говорю: «Я не Гурченко — это правда, зато я могу то, другое, чего она не может и что для семейной жизни более важно!»
У нас как-то никогда не было разговоров о прошлых его женах, а если он и вспоминал былые отношения, то с юмором, с каким-то позитивом. Ну, это было в его жизни, стыдиться же этого не надо.
— Я заметила, вы долго соблюдаете траур, мало куда выходили, даже когда не было пандемии.
— Я, во-первых, куда-то выходила, но даже не в этом дело — этот траур показной я не признаю. Если куда-то и выйду, это не значит, что я не скорблю. Вообще я старалась в театры ходить. Вот Катя Рождественская написала сценарий в прошлом году, по которому поставили концерт «Шестидесятники», и Иосиф был там главной фигурой. В этом году она придумала «Семидесятников», должен был быть концерт, но вы сами понимаете, что он отменился. Так что все мы ждем, когда закончится пандемия.
— Как вы сейчас проводите время? В кругу семьи?
— Семья дочери, к сожалению, не здесь, они живут в другой стране, а сын и его дети, мои внуки, часто со мною видятся, так что все у меня нормально.
— Я знаю, у вас есть желание написать об Иосифе Давыдовиче книгу. Работа начата?
— Я хочу такую книгу и уже делаю ее потихонечку, уже наметки есть. Но эта книга должна быть или очень интересной, или ее не должно быть вообще. Ну, посмотрим — лиха беда начало.
— Нелли Михайловна, а какая ваша любимая песня из тех, что пел ваш муж?
— Это самый сложный вопрос! Ну как из 3000 песен можно выбрать одну любимую? У нас с дочкой есть несколько любимых романсов, которые пел еще мой папа, и Иосиф начал их исполнять, когда познакомился с моим отцом. Это песни из репертуара Петра Лещенко, Вертинского, Козина. Мы всегда очень любили песню «Моя Снегурочка», это песня Вертинского…
— А есть какая-то особенно дорогая, памятная вам вещь?
— У меня все вещи в доме любимые, мы живем здесь 46 лет, и они все намоленные, прожившие с нами полвека. Конечно, я их люблю. Мне дома уютно, комфортно.
— О чем вы сегодня мечтаете больше всего?
— Для меня сейчас очень важно сохранять память об Иосифе Давыдовиче. Мы сделали домашний музей, и там столько орденов и медалей! Я сейчас мечтаю перевезти его в Москву, чтобы люди могли видеть, чего может добиться человек, придя в Москву с кусочком сала в рюкзачке за спиной. И я бы хотела, чтобы память о нем никуда не уходила, звучали его песни, чтобы дети знали, кто такой Кобзон. Поэтому сейчас в Институте театрального искусства, к созданию которого Иосиф был причастен, преподавал там и где сегодня учатся прекрасные ребята, мы с фондом сделали класс Иосифа Кобзона: провели ремонт, повесили красивые шторы, подарили хороший рояль. В классе Кобзона педагог — народный артист, который проработал с мужем 45 лет. И в городе Кемерово областному колледжу культуры и искусства присвоили имя Иосифа Кобзона, там тоже есть класс и музей, проходит краевой конкурс, для которого мы учредили Гран-при.
Этот человек является примером, гордостью страны, он внесен в Книгу рекордов Гиннесса как самый титулованный артист эстрады. Но главное — он был самым настоящим человеком и гражданином.
Татьяна Федоткина
По материалам: “Московский комсомолец”
