“Долгое время газ являлся локальным товаром, замкнутым в трубе: с одной стороны продавец, с другой – покупатель”
21 июля 2021 года США и Германия объявили, что достигли соглашения о завершении строительства трубопровода «Северный поток – 2» с условием обязательного продления газового транзита через Украину. Вечером того же дня Ангела Меркель позвонила по телефону Владимиру Путину, обсудила с ним реализацию Минских соглашений и возможность продления транзитного соглашения России с Украиной ещё на 10 лет после 2024 года. На следующий день Алексей Миллер сказал, что «Газпром» готов сохранить украинский транзит при условии его экономической выгоды. Следом вице-премьер правительства Украины по вопросам европейской и евроатлантической (такая тоже есть) интеграции Ольга Стефанишина заявила, что от западных стран требуется пакет экономических решений, в том числе по транзиту, и гарантии (не договорённости) насчёт территориальной целостности. Четыре экстренных новости вокруг одной темы за два дня. На самом деле новость одна, но в ней бездна смыслов.
одтвердилось, что Украина изначально была частью большой энергетической игры США. Подтвердилось, что Вашингтон стоял за государственным переворотом на Украине. Подтвердилось, что Минские соглашения напрямую связаны с транзитом. Подтвердилось, что проблема Донбасса для Европы – разменная монета. Подтвердилось, что Берлин не является добросовестным контрагентом. Подтвердилось, что Европа (точнее, Германия) лавирует между США и Россией (ранее – СССР), реализуя собственную энергетическую стратегию.
Вскрылась стратегическая игра. Мы увидели украинскую проблему в анамнезе. Картина намного шире. Украина – лишь симптом «заболевания». Если совсем коротко, идёт смена энергетического лидера. На первое место в мировом энергобалансе выходит газ. Каждая предыдущая смена энергетического лидера приводила к смене глобального лидера. Контроль над энергетикой (топливо мировой экономики) – условие контроля над финансовой системой мира (инвестиционная модель будущего).
Замена дров на уголь и промышленная революция вывели в лидеры Лондон, сгенерировав Pax Britannica. Приход нефти вознёс на вершину бывшие задворки мировой экономики – сельскохозяйственные североамериканские штаты (Pax Americana). Процесс смены нефти на газ трудно рационализировать. Мы наблюдаем его в «прямом эфире», многие вещи воспринимаем эксклюзивно – как в первый раз.
В течение последних 50 лет темпы роста мировых запасов газа в два раза превышают нефтяной рост.
В 1970 году газ и нефть соотносились как 30 на 70, в 1990-м – 45 на 55, а в 2009-м – 50 на 50. С 1990 по 2005 год потребление газа в Европе выросло на 84 процента, а в Азии – в четыре раза. С 2004 по 2014 год доля нефти в мировом энергобалансе снизилась с 36,7 процента до 32,6 процента. Экспорт газа за предшествующие пандемии 10 лет вырос почти в два с половиной раза.
На этот период пришлись сланцевая революция в США и взрывной (практически с нуля) рост индустрии сжиженного природного газа (СПГ). Сейчас, буквально на наших глазах, идёт информационный разогрев темы зелёной энергетики, которая в самое ближайшее время должна якобы вытеснить углеводороды, похоронив огромный объём ещё недавно произведённых инвестиций. Почему тогда такой сыр-бор вокруг газового транзита в Европу, непонятно.
Классик сказал бы по этому поводу: «Всё смешалось в доме Облонских». Древние римляне в таких случаях говорили: общее в сравнении. Общее в том, что начиная с 2009 года с помощью программ количественного смягчения США (а также банки Англии, Японии и Европейский центральный банк, в реальности бундесбанк) напечатали колоссальный объём «вертолётных денег» – более 40 процентов от глобальной денежной массы на момент кризиса. Мировая экономика на такой объём не выросла, по факту она стагнирует. Финансовые спекуляции создают видимость роста (симуляция).
Как отметил Римский клуб в своём юбилейном докладе «Come On! Капитализм, близорукость, население и разрушение планеты», сегодня из каждых 100 долларов международных финансовых проводок только два доллара приходится на оплату реальных товаров и услуг.
Огромные средства не нашли применения в реальной экономике, они висят на банковских счетах и ждут часа икс, чтобы обвалиться на рынок. Финансы нуждаются в производственных активах больше, чем производство в финансах.
Такая масса денег через фондовый рынок не пойдёт. Тут необходимы гарантии особого толка и уровня – политические. Необходимы новые глобальные соглашения, межгосударственные конструкции и военно-политические блоки. Такой попыткой создать новую политическую реальность со стороны США были Транстихоокеанское торговое и Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнёрства. Попытка провалилась, в ход пустили старый инструмент – русскую угрозу и НАТО.
Одной из основных причин провала проекта по возведению нового «американского мира» стала невозможность США выдать Европе гарантии по его энергетическому обеспечению. Обама тогда обещал Меркель и Олланду, что развитие новых технологий неизбежно, а вместе с их ростом будет расти и сланцевая добыча. Сегодня мы переживаем условный 1973 год, но в газовом исполнении.
1973-й показал, что США не могут обеспечить Европе гарантии поставок ближневосточной нефти. Мало того, американские нефтяные компании (на тот момент главные концессионеры добычи всей продаваемой на мировом рынке нефти) распределили последствия арабского нефтяного эмбарго, направленного преимущественно против США, на все европейские страны и Японию.
Европа попыталась самостоятельно решить вопрос энергобезопасности и выработать совместную с арабскими странами программу экономического роста (прообраз программы устойчивого развития). США ответили открытым давлением. Никсон объявил о полной боевой готовности американских войск в Европе (ранее США прибегали к такому шагу только во время Карибского кризиса, позже – после атаки на Всемирный торговый центр).
Лидеры Европы, возомнившие себя равными по суверенитету с США, попали в состояние грогги и вынуждены были пойти на новое глобальное соглашение с Вашингтоном – G7 или «картель потребителей нефти».
Ялтинский мир был подвергнут ревизии де-факто, сохранив де-юре послевоенную конструкцию (ООН, Совбез), в которой Германия и Япония продолжали находиться на правах лишенцев (побеждённые страны). Таким образом, США оставили за собой позицию главного переговорщика с СССР от имени Запада.
Одним из следствий нового глобального соглашения стала политика разрядки. Программа устойчивого развития Европы с арабскими странами была похоронена, а для того, чтобы размыть долю ОПЕК в мировой энергетике, СССР допустили к экспортным поставкам («нефть и газ в обмен на трубы») в Европу. По сути, это был компромисс США и Европы.
Тогда казалось, что главным бенефициаром разрядки стала Германия, получившая известную степень свободы в вопросах энергобезопасности. Однако практика показала, что США вели гораздо более масштабную игру. Получив доступ к «лёгким» экспортным деньгам, СССР отказался от косыгинских реформ и 80 процентов всех своих внутренних инвестиционных программ направил в нефтегазовую отрасль (удовлетворение запросов внешнего потребителя).
В 1986 году согласованная игра США со ставкой Федерального резерва и Саудовской Аравии на нефтяном рынке привела к обвалу цен. Советский Союз сел в глубокую кредитную яму, из которой выбраться смог только в усечённом формате, потеряв Восточную Европу и союзные республики.
Чисто для понимания: рынок (специализация) формирует не экономическую свободу, а политическую зависимость. Глобальный рынок формирует глобальную зависимость.
В 1973 году вопрос касался нефтяного рынка. Сегодня речь о формировании рынка газового.
Долгое время газ являлся локальным товаром, замкнутым в трубе: с одной стороны продавец, с другой – покупатель. В газовой отрасли в отличие от нефтяной сохранялся долгосрочный контракт, а цена поставок была привязана к цене нефти с её биржевым механизмом ценообразования.
Всё изменила СПГ-технология.
Когда стало понятно, что нефть – уходящий (дефицитный) ресурс и газ выходит на первые позиции, перед финансовым регулятором встала задача сохранения своего лидерства, то есть сохранения нового глобального рынка в рамках своей кредитно-денежной системы.
Необходимо было сформировать новый (не связанный с нефтью) механизм биржевого ценообразования на газ. Решение такой задачи требует перехода от долгосрочного контракта к споту и огромного объёма торгов деривативами («бумажный газ»).
Фондовые торги, с одной стороны, призваны хеджировать риски спота, а с другой – они формируют огромный инвестиционный ресурс (выдувают финансовый пузырь) для развития (первичный скачок) отрасли. Именно так после 1973 года в рамках нового глобального соглашения был переформатирован нефтяной рынок. Именно по этой схеме сегодня раскачивается тема зелёной энергетики.
Организовать спотовый рынок внутри трубы – задача не из лёгких, для её решения потребовалось время. Нефтяной рынок перевели на спот только к 1986 году (13 лет). С газом ситуация сложнее.
Сжиженный газ экономически проигрывает трубопроводному по объективным причинам. Уже на начальной стадии при сжижении расходуется 25–30 процентов первичного объёма добытого сырья. Плюс потери во время транспортировки при сверхнизких температурах («выкипание»), а также потери при регазификации и доставке продукта по трубе конечному потребителю. Значит ли это, что задача невыполнима в принципе?
В вопросах энергетики прибыль стоит не на первом месте. Главное – гарантии бесперебойных поставок (безопасность). Чтобы преодолеть порог окупаемости, надо всего лишь поднять уровень угроз. Что и было проделано с газовым рынком, точно так же, как это было проделано в 1973 году с нефтяным рынком.
В конце 90-х годов прошлого века главной энергетической темой стала скорая исчерпаемость запасов нефти.
О «смерти» нефти не писал только ленивый. Что стояло за информационным бумом – ошибка экспертов или необходимость «разогреть» рынок, – не имеет значения. По факту «разогрев» рынка произошёл. Результатом стал не только рост цен, но и рост объёмов, а главное, качества нефтепереработки.
Энергорынок претерпел структурные изменения. Процент выхода светлых нефтепродуктов в мировой нефтепереработке увеличился, а процент выхода мазута упал, что привело к его удорожанию. Сегодня использовать мазут в энергетике – всё равно что кидать в топку деньги.
СПГ-индустрия путёвку в жизнь получила на пике «газовой паузы» (угроза энергодефицита). В строительство заводов по сжижению газа через фондовый рынок были прокачаны колоссальные объёмы инвестиций, которые зацементировали на кредитном уровне будущую конфигурацию рынка.
В 1973 году в нефтегазовую отрасль заложили фондовый принцип. Если после создания добывающей и транспортной инфраструктуры цены падают ниже инвестиционной окупаемости, но выше операционных затрат, добычу никто не останавливает. Окупаемость проекта отодвигают в будущее (сегодняшние издержки закладывают в цену освоения новых месторождений). Именно поэтому все газовые и нефтяные компании заинтересованы в постоянном росте запасов, это увеличивает их кредитные возможности и степень конкурентоспособности.
Целью резкого наращивания СПГ-индустрии было увеличение предложения (создание ситуационного профицита на дефицитном рынке). Данный принцип заставляет страны-экспортёры постоянно конкурировать за рынки сбыта, сбивая в ущерб себе цены и наращивая объём выручки.
Принцип ведёт к постоянному росту кредитной зависимости, создавая замкнутый инвестиционный круг в угоду финансовому регулятору отрасли.
Одновременно с ростом СПГ-индустрии в Евросоюзе (ЕС) шло обсуждение темы формирования «энергетического кольца» Европы, которое должно было создать замкнутую систему поставок энергоресурсов и превратить ЕС в энергосамодостаточный регион. Обеспечить самодостаточность должны были прежде всего страны Северной Африки и Россия.
Стратегия «энергетического кольца» подразумевала формирование режима новой политической реальности в регионе на основе стабильных поставок энергоресурсов. Одним из главных сторонников этой стратегии был президент Франции Николя Саркози, а первой точкой её отработки должна была стать Ливия c газовой трубой по дну Средиземного моря в Италию. Собственно, они (Саркози и Ливия) и стали первыми жертвами контрстратегии.
Проблема в том, что газовая конфигурация противоречит военно-политической карте мира.
На нефтяном рынке ключевым контрагентом США является Саудовская Аравия с одним из самых высоких в мире и самым пластичным уровнем добычи. На газовом «фронте» первые места по уровню запасов занимают Иран, Россия и Катар.
В результате сегодня под прессингом оказались Иран и Россия, а Катар взял на себя роль лидера СПГ-индустрии (аналог Саудовской Аравии на нефтяном рынке). Взглянув на карту, легко заметить, что зона политической нестабильности расположена полукольцом вокруг ЕС. К Ливии добавились Украина, Турция и Сирия. Разомкнуто полукольцо в западном (океаническом) направлении, открытом для поставок СПГ.
К сожалению, российские эксперты (да и мировые, как минимум выступающие в публичном пространстве, тоже) находятся в плену товарного подхода к энергетическому рынку, что сужает прогнозный горизонт и уровень принятия управленческих решений.
Например, в 2014 году на пленарном заседании Петербургского международного газового форума Алексей Миллер со стопроцентной уверенностью утверждал, что европейский газовый рынок в будущем будет иметь иной механизм ценообразования, без участия спотовых площадок.
«На сегодняшний день на столе переговоров по рынку Европы осталось лишь 10 миллиардов кубометров газа. Мы все знаем, что это капля в море европейского рынка», – заявил тогда глава «Газпрома».
В основе убеждённости Миллера лежал тот самый товарный подход.
Фондовый подход диктует иные принципы. Принципы эти «Газпром» усвоил, когда прошедшей зимой из-за искусственно созданного профицита цены на газ обвалились до исторических минимумов (100 с небольшим долларов за 1000 кубометров).
Тут надо отметить, что и сам «Газпром» косвенно приложил руку к этому обвалу цен. После Майдана и старта строительства «Северного потока – 2» Алексей Миллер заявил, что, как только запуск состоится, никакого транзита через Украину не будет. Весь 2019 год (в 2020-м планировалось окончание строительства) «Газпром» по максимуму закачивал газ в европейские подземные хранилища, готовясь к возможному срыву поставок после окончания действия предыдущего договора с Украиной.
Справедливости ради надо сказать, что у «Газпрома» были все основания. Но тут в игру вступили США. Против «Северного потока – 2» были введены первые санкции, после чего европейские лидеры вновь оказались в состоянии грогги. Меркель и Макрон срочно и немотивированно собрали саммит «Нормандской четвёрки», который прошёл 9 декабря 2019 года в Париже. Никаких фатальных обострений обстановки на востоке Украины на тот момент не было. Но на этом странности саммита не закончились.
Вместо того чтобы собраться вчетвером, Меркель сначала провела двусторонние переговоры с Путиным, а Макрон в это время обрабатывал Зеленского. Затем Меркель и Макрон поменялись местами, и только потом начался саммит в полном формате. Однако и этим дело не закончилось.
После саммита поздно вечером прошла двусторонняя встреча Путина и Зеленского, на которой присутствовали почему-то глава «Газпрома» Миллер и глава Минэнерго России Новак, которые к ситуации в Донбассе никакого отношения не имеют.
Предназначение и срочность парижского саммита стали понятны чуть позже, когда «Газпром» в экстренном порядке перезаключил транзитный контракт с «Нафтогазом Украины».
Зеленский этот контракт прокомментировал скорректированной цитатой из стихотворения Сергея Михалкова: «А у нас газопровод! Вот!» Это был откровенный ответ на цитату Владимира Путина, которую он произнёс на пресс-конференции после парижского саммита: «А у нас в квартире газ! А у вас?»
Сегодня очевидно, что саммит «Нормандской четвёрки» в Париже нужен был только с одной целью – уговорить Россию продлить украинский транзит. Иначе проваливалась бы вся игра США с украинской самостийностью и демократизацией. Без русского транзита Украина – страна-банкрот, чёрная дыра Европы, гуляй-поле.
Понятно, что «старая Европа», вложившаяся в новый газопровод, была напугана американскими санкциями. Непонятно, какие инструкции и гарантии Меркель и Макрон получили накануне саммита от Вашингтона. Понятно, что требование США было одно (оно остаётся таковым и сегодня) – продолжение украинского транзита. Непонятно, что было обещано России со стороны Германии и Франции в обмен на новый транзитный контракт.
Вопросов тут больше, чем ответов. Бесспорно только то, что если Германия с Францией и брали на себя какие-то обязательства, то они их не выполнили. В результате «Северный поток – 2» попал под действие Третьего энергопакета Европы по пятидесятипроцентному ограничению поставок газа от одного поставщика. До 2020 года морские трубопроводы под действие этого пункта не подпадали, а планировавшийся в 2020 году запуск трубы не состоялся.
Сегодня пятидесятипроцентное ограничение является одним из ключевых рычагов давления на Россию.
Достаточно вспомнить недавнее решение европейского суда об ограничении объёма загрузки газопровода Opal по иску Польши исходя из европейской энергетической солидарности.
Здесь также стоит отметить, что само принятие Третьего энергопакета Европы напрямую было связано с ростом рисков на направлении украинского транзита (воровство), но риски эти ЕС почему-то отписывал на якобы неадекватные действия России. Внесение Третьего энергопакета странным образом совпало с первой газовой русско-украинской войной и вынужденной остановкой со стороны России транзита, а его ратификация совпала с третьей войной, новым украинским воровством и новой остановкой транзита.
Случайность? Не думаю. Как в вопросе энергетики связаны риски и цены, думаю, напоминать не стоит.
Законы жанра требуют выводов.
Сегодняшняя ситуация на газовом рынке повторяет матрицу нефтяного кризиса 1973 года. Тогда из условного договора об условно устойчивом развитии выкинули арабские страны – экспортёры нефти. Как заявил в момент кризиса один из американских конгрессменов, арабских шейхов интересуют только дворцы с кондиционерами, машины с кондиционерами и гаремы с кондиционерами, а это не является достаточным условием для ограничения потребления цивилизованных стран.
Сегодня из общей экономической формулы выкидывают экспортёров газа (Москву и Тегеран). На этот раз аргументы – не кондиционеры и гаремы, а агрессивность, тоталитаризм и деспотизм политических режимов в России и Иране.
США и Германия остаются как минимум при своих интересах.
США получают в свои руки управление новым объёмным рынком (в потенциале превосходящим нефтяной), сегодня около 80 процентов поставок «Газпрома» в Европу по цене уже привязаны к споту. Долларовый пузырь втягивает в себя новые активы (торги «бумажным газом» идут нарастающим итогом).
Германия нарастила свою энергонезависимость, как результат – увеличила свои переговорные возможности в отношениях с Америкой. На свой внутренний энергетический рынок Берлин не пустил не только Москву, но и Вашингтон.
Под бешеным политическим и информационным давлением раскачивается тема зелёной энергетики. На наших глазах административно-командным способом меняется инвестиционный ландшафт отрасли (решение голландского суда по Shell с требованием изменить корпоративную стратегию в интересах всей Европы). Надувается ещё один пузырь потенциалов роста в долларовой зоне.
Что будет с «Северным потоком – 2»? Да пускай Россия достраивает его. В конечном выигрыше всё равно останутся те, кто и планировался. Но новый десятилетний транзитный контракт с Украиной заключить надо. Иначе кто будет кормить русофобское новообразование на южных границах России? Кто, если не мы?
Леонид Крутаков
По материалам: “Октагон”
