Стала ли Германия единой за четверть века
25 лет назад, 9 ноября 1989 года примерно в 22 часа, произошло немыслимое: рухнула Берлинская стена. При этом ни пограничники ГДР, ни полмиллиона советских солдат, размещенных в этой стране, и не пытались мешать восточным немцам, рванувшим на запад. Уже к утру было ясно: на западе они не нужны, оставаться там не готовы, но и жить по-старому тоже не будут… Споры о том, как и почему “рассосалась” ГДР, не утихают в Германии уже 25 лет. “Огонек” присмотрелся к былым событиям и задумался: а была ли альтернатива?
Произошедшее в ГДР в 1989-м принято называть мирной революцией. В основном это так, но точнее было бы назвать ее первой телевизионной революцией. Или поражением ГДР в первой информационной войне. Кому как нравится. Нельзя лишь отрицать, что достаточно мирное развитие ситуации в ГДР стало возможно только благодаря телевидению ФРГ.
Чтобы это понять, нужно вспомнить, что с августа 1961 года население ГДР было лишено всех возможностей общаться с Западом — в это понятие входили и родственники, проживавшие в ФРГ. Исключили телефонные разговоры и письма. Позже режим смягчили, но поехать в ФРГ, даже на похороны ближайших родственников, люди не могли. А политики, военные, дипломаты, чиновники, чтобы двигаться в ГДР по карьерной лестнице, должны были не только указать в анкетах родственников за границей, но и дать подписку об отказе от контактов с ними. Без возражений на Запад выпускали только пенсионеров.
ГДР ввела этот жесткий режим после того, как за первые 12 лет существования страны (с 1949-го по 1961-й) из нее сбежали на Запад почти 4 млн граждан — четверть населения. В основном уходили через Западный Берлин, который по решению четырех держав — победительниц во Второй мировой войне являлся формально независимым “островом” на территории ГДР. От нее он был отделен лишь условной и неконтролируемой границей, а с ФРГ связан воздушным сообщением, также неконтролируемым.
Не видя другого выхода, летом 1961-го ГДР возвела вокруг Западного Берлина непроницаемую стену, ставшую самой охраняемой границей в мире. Любая попытка перебраться через нее была равносильна самоубийству. Пограничники ГДР застрелили за 28 лет свыше 700 человек. Последний — 20-летний Крис Гефрой — погиб в Берлине 6 февраля 1989 года, за 9 месяцев до крушения ГДР.
Две страны — одна нация
Изоляция населения ГДР была бы тотальной, если бы не телевидение ФРГ, которое без проблем проникало через границу и было разнообразнее, интереснее и привлекательнее телевидения ГДР. А главное — позиционировало себя как общенемецкое, общенациональное СМИ.
В ГДР же понятие нация, национальность — немец — вообще не употреблялось, чтобы не возбуждать желания объединяться с западными немцами. По той же причине всегда был без слов и гимн ГДР. Иначе пришлось бы петь “Германия единое отечество”. И стена, изолируя немцев ГДР от немцев ФРГ, должна была помочь “созданию” нового народа, не имеющего ничего общего — ни взглядов, ни интересов — с немцами на Западе. В немалой степени это и удалось: за 28 лет существования стены в обоих немецких государствах сложились даже разные представления об истории. По опросам того времени для восточных немцев важнейшим негативным событием ХХ века был раздел Германии, а для западных — нацизм.
Его преодоление (у немцев есть такое понятие — преодоление прошлого — Vergangenheitsbewaltigung) на Западе шло долго и болезненно. Это был реальный конфликт отцов и детей, следствием которого стали и бурные события 1968 года, и левый терроризм, и антивоенное движение, и борьба за права человека. Только в середине 1980-х президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер найдет подходящую формулировку: 9 мая — это и день поражения, и день освобождения.
В ГДР процесса осмысления прошлого не было. Восточные немцы “получили” понимание нацистского периода от советской армии и должны были перековаться в момент — разом как бы оказались на стороне победителей.
Но вопреки идеологам люди и в ГДР почему-то хотели быть немцами. В 1988-м более 70 процентов населения ГДР видели только один путь реформирования страны — через идею единства нации. Правда, при этом не более 1 процента верили, что это возможно при их жизни (опрос журнала Stern).
Телевизионная революция
С особым интересом восточные немцы смотрели по телевидению ФРГ информационные сюжеты “про себя”, снятые западными корреспондентами. Постоянно сравнивали, что рассказывает “свое” телевидение, с тем, что дает западное.
В частности, лишь благодаря телевидению ФРГ восточные немцы узнали о Горбачеве: в ГДР телевидение о нем почти не говорило, а руководители осуждали, не таясь. “Если соседи меняют обои, то это еще не значит, что и мы должны делать ремонт”,— заявил как-то шеф-идеолог ГДР Курт Хагер. В это время телеканалы ФРГ были полны восторженными рассказами о перестройке, гласности, Горбачеве, который стал первым советским политиком, освободившим их от чувства страха перед “русскими”. Поэтому, когда он в октябре 1989-го приехал в ГДР, люди там с надеждой интерпретировали каждое его высказывание. А туманная фраза об опасностях, которые подстерегают тех, кто не реагирует на требования жизни (прозвучала опять же лишь по ТВ ФРГ), была воспринята как предостережение престарелому главе ГДР Эриху Хонеккеру.
Корреспонденты из ФРГ каждый день находили в ГДР проявления недовольства: правозащитные собрания в евангелических церквях, сходки диссидентов, массовые попытки укрыться в представительстве ФРГ, демонстрации протеста. Одни требовали свобод, другие — уехать. Полиция реагировала все жестче. А говорило об этом только телевидение ФРГ.
Оно же стало единственным источником, из которого жители ГДР смогли узнать, что 2 мая 1989-го главы МИД Австрии и Венгрии разрезали колючую проволоку на границе, символически уничтожив железный занавес между своими странами. Восточные немцы, имевшие право ездить в соцстраны без виз, мигом смекнули, что открылось окно на Запад, и потянулись в Венгрию. Все лето телевидение ФРГ показывало толпы восточных немцев, уходящих на Запад: за четыре месяца — 11 тысяч.
Многие искали убежища в посольствах ФРГ в соцстранах. В Варшаве в нем ждали разрешения на выезд 500 человек. В Праге 22 августа 1989-го в посольстве ФРГ таковых было 140, через месяц — 2500, а еще через две недели — 4 тысячи. Их размещают на лестницах, в коридорах, в парке. И хотя телевидение ФРГ демонстрирует жуткую антисанитарию, в которой находятся эти беглецы, число их растет. Что с ними делать, не знает никто.
Наконец, благодаря посредничеству Москвы и ООН Хонеккер соглашается отпустить их. Но с условием: поезда с “предателями” (а их уже 10 тысяч) пройдут через территорию ГДР, и все они будут автоматически лишены гражданства. Поезда идут без остановок, но в Дрездене несколько тысяч человек хотят пройти на вокзал, чтобы попытаться уехать или просто поприветствовать уезжающих. Полиция допустить этого не может и неожиданно возникает ожесточенное столкновение — бьют стекла, жгут машины. Пожалуй, это самое серьезное и крупное столкновение за время мирной революции, и оно производит сильное впечатление на очевидцев. Не исключено, кстати, что отношение Владимира Путина, который тогда работал именно в Дрездене, к стихийным массовым протестам и сформировалась в те дни.
Население становится народом
Те, кто хотел бежать через Венгрию или через Прагу, находят в материалах западного телевидения всю необходимую информацию. При этом вряд ли можно утверждать, что именно оно подталкивает в эмиграцию. Наоборот, в тех же выпусках новостей показывали, как размещают прибывших в ФРГ. После чего и стал популярен анекдот о том, почему переселенцы из ГДР приезжают в кроссовках. Знают, мол, что жить будут в спортзалах.
Телевидение ФРГ также знакомит и с разными партиями и группами, возникающими в те дни в ГДР. Они объединяют тех, кто не собирается уезжать, но требует изменения режима и создания “общей оппозиционной платформы”. “Новый форум”, “Демократический прорыв”, “Демократию — сейчас” — только некоторые из них.
А главный лозунг тех дней — “Народ — это мы”, то есть хватит управлять от имени народа, мы готовы взять власть в свои руки. Постепенно протестные акции становятся все мощнее, в чем большая “заслуга” полиции, принимавшей все более жесткие меры. Кстати, на демонстрациях появился и новый лозунг: “Мы — один народ”. Только в те дни это было обращение к полицейским, призыв не зверствовать. Об объединении с ФРГ и мысли ни у кого из участников демонстраций в ту пору не было.
Дальнейшему обострению способствовал приезд Михаила Горбачева на празднование 40-го юбилея ГДР. Свидетели его выступления рассказывали: когда он попытался воспеть перестройку, Хонеккер заметил, что этот эксперимент, приведший к тому, что в магазинах СССР нет даже спичек, вряд ли пригодится ГДР. Горбачев сократил визит и в тот же день улетел. Народ на улицах самозабвенно скандировал “Горби, Горби!”, а в информации госбезопасности ГДР в эти дни говорилось: социалистический строй в опасности.
Через несколько дней Хонеккер “по состоянию здоровья” оставил все руководящие посты. Его заменил Эгон Кренц, которого народ не любил, хотя в руководство пришли люди, ставшие в тот год популярными. Объявлена амнистия всем, кто бежал из ГДР. Повышены пенсии, разрешена деятельность новых общественных организаций, но страна уже неуправляема. Народ продолжал бежать, хотя в октябре были приняты решения, упрощающие формальности при поездках в ФРГ.
Падение стены
Наконец, 9 ноября на пленуме ЦК было решено открыть границу. Объявить об этом собирались 10 ноября, но член нового руководства Гюнтер Шабовски неожиданно для всех на пресс-конференции в 19 часов 9 ноября сообщает: “Гражданам ГДР будет разрешено выезжать за границу без каких-либо условий и через любые контрольно-пропускные пункты. Визы будут выдаваться по первому требованию”. Шабовски откладывает бумажку в сторону. Вопросы? Иностранный журналист не понял: когда это решение вступает в силу? Шабовски удивленно пожимает плечами: “По-моему, немедленно”. Он явно имеет в виду: можно хоть завтра приходить за визой.
Но восточные немцы, услышав это в прямом эфире телевидения ФРГ, поняли по-своему: уже через два часа перед КПП на въездах в Западный Берлин образуются многотысячные толпы. Пограничники ни о каких новых правилах перехода границы ничего не знают и готовы открывать огонь по нарушителям. Ситуация накаляется. Народ скандирует “выпустите нас” и “мы вернемся”. Около полуночи кто-то из офицеров дает приказ пропускать всех, у кого есть документы. Еще через несколько минут пограничники махнут рукой — людской поток обтекает их…
На следующий день немцы благодарили Горбачева за открытие границы, но сам он об этом узнал только из СМИ. Вместе с КГБ, советским посольством и советской армией. В этот день на дорогах, ведущих на Запад, образовались пробки длиной в сотни километров. Одни ехали к родственникам, другие просто погулять. Из бесчисленных интервью по телевидению ФРГ ясно: для большинства восточных немцев самым неприятным, а иногда единственным неприятным ощущением от жизни в ГДР было ощущение, что их заперли в клетке. Лидеры ГДР поняли это лишь после 9 ноября, когда оказалось, что и без стены, без овчарок, без погранвойск и минных заграждений основная масса людей никуда не разбегается, а, погуляв по Западному Берлину, или смотавшись на воскресенье в Париж, возвращается домой, в ГДР, чтобы в понедельник идти на родной завод.
Тем не менее отток продолжался: никто ведь не знал, что будет дальше. Только за ноябрь ГДР покинули свыше 110 тысяч. В здравоохранении и некоторых других жизненно важных сферах возникли катастрофические ситуации: медперсонал ринулся на Запад в надежде устроиться там. Хаос нарастал. Чтобы его остановить, канцлер ФРГ Гельмут Коль выдвигает план полного объединения Германии. Фактически речь идет о присоединении ГДР к ФРГ на условиях ФРГ.
Кто же виноват?
Наивно, конечно, думать, что ГДР продолжала бы существовать, не будь телевидения ФРГ. Причин крушения ГДР много больше, уверен профессор Берлинского университета Рихард Шредер, восточный немец, активный участник событий 1989 года, опубликовавший на днях книгу “Заблуждения по поводу объединения”.
В ней он напоминает и о том, что средний возраст руководства страны был выше 70 лет, и о том, что все и все находились под контролем госбезопасности (“Штази”), а гражданские права и свободы были фикцией. Согласен он и с тем, что одной из причин был распад соцлагеря при Горбачеве.
Но значительно важнее, говорит Шредер (да и не он один), другой фактор: экономика ГДР была несовременной и неконкурентоспособной, а технологии на 10 лет и более отставали от западных. В стране тогда ходил анекдот о семи чудесах ГДР. Вот они:
1. безработицы нет, но люди не работают,
2. люди не работают, но рабочих не хватает,
3. рабочих не хватает, но планы перевыполняются,
4. планы перевыполняются, но в магазинах ничего нет,
5. в магазинах ничего нет, но дома у людей есть все,
6. у людей есть все, но они постоянно недовольны,
7. они постоянно недовольны, но выбирают все тех же.
Похожие анекдоты гуляли и по СССР, что неудивительно, так как экономика ГДР, как и экономики других стран СЭВ, были под контролем СССР. Не экономическая целесообразность, а партия решала, что, сколько и за какую цену выпускать и продавать.
В одном из интервью после 1989-го Герхард Шюрер, главный плановик ГДР, вспоминал, что как-то представил Хонеккеру реальный годовой план, в котором, естественно, расходы превышали доходы. Хонеккер выставил Шюрера со словами: при социализме дефицита быть не может. Получив переработанный план, Хонеккер бросил: вот так сразу и надо было.
О принципах экономики ГДР можно судить на примере знаменитого пластмассового автомобиля Trabant. Его строили 30 лет, не меняя ни “начинку”, ни внешний вид. Мотор у него был мотоциклетный, поэтому вонь в городах стояла ужасная. Но спрос на Trabant так никогда и не был удовлетворен. Причину его существования можно объяснить нехваткой средств и запретом из Москвы: Trabant не должен был стать конкурентом “жигулям”. А ведь в 1962 году Trabant задумывался как вполне современная машина с современным дизайном (передок похож на Golf 1). Но в 1966-м политбюро запретило эту разработку, и Trabant стал таким, как мы его знаем.
Похожая история и с самолетами. В ГДР построили два своих прототипа, создали авиационный факультет в университете. Но Москва через СЭВ запретила ГДР строить свои самолеты, объясняя это социалистическим разделением труда при социалистической интеграции. Последняя строилась на туманных безвалютных отношениях (квазивалютой был переводной рубль), а потому каждая из страны — членов СЭВ была уверена, что она дает больше, чем получает. Как только (в конце 1980-х) в СЭВ решили создать единый социалистический рынок, перейти на расчеты в валюте, а цену на любой товар не опускать ниже мировой, СЭВ рухнул. Желающих покупать за валюту продукцию ГДР не нашлось.
Шок и слезы
Эгон Кренц, “наследник” Хонеккера, приехал с первым визитом в Москву и рассказал Горбачеву, что “более половины станков и оборудования полностью изношены, поскольку необходимых инвестиций не было с 1970 года”, а производительность труда в ГДР на 40 процентов ниже, чем на Западе (в реальности, уточняет Шредер, она была ниже на 70 процентов). “Внутренний долг государства за 20 лет правления Хонеккера вырос в 10 раз и составил 123 млрд марок ГДР (по курсу, введенному после объединения,— 60 млрд западных марок.— “О”). Внешний долг за те же 20 лет вырос в 25 раз и составил 49 млрд западных марок. Импорт западных товаров превышал экспорт на 14 млрд западных марок”. Все это было необходимо для “умасливания” населения. Огромные валютные вложения были нужны и на такие престижные цели, как развитие спорта, международные фестивали и конференции, строительство гостиниц международного класса.
Некоторые особенности экономики ГДР объяснялись… наличием ФРГ. Она давала ГДР беспроцентные кредиты на покупку товаров в ФРГ. За это ГДР брала на себя конкретные обязательства по отношению к своим гражданам. И как только она пыталась “закручивать гайки”, ей сразу же напоминали о поставках ширпотреба.
Помимо этого у Хонеккера лично был резервный валютный фонд объемом около 2 млрд марок ФРГ, которые он использовал для утешения, или отвлечения народа: покупал, например, партию машин “фольксваген” или партию джинсовой одежды.
ФРГ давала ГДР валюту на строительство церквей, автобанов, телекоммуникаций. ГДР за валюту создавала на своей территории свалки для мусора из ФРГ и Западного Берлина. Более 40 процентов внешнеторгового оборота ГДР шло через некое Управление коммерческой координации во главе с полковником “Штази”, подчинявшимся только одному из секретарей политбюро. Управление это продавало и то, что стыдно было продавать официально: от оружия в горячие точки и культурных ценностей до… заключенных. Именно так: за валюту на Запад продавались осужденные по смехотворным обвинениям диссиденты. За 15 лет ГДР “продала” на Запад 34 тысячи заключенных, получив за них более 3 млрд западных марок (по некоторым источникам — до 8 млрд). Известно, что ГДР порой фальсифицировала приговоры и “продавала” под видом диссидентов и уголовников.
Для улучшения ситуации “после Хонеккера” предлагалось сокращать работников, снижать зарплаты, повышать цены (они были часто ниже себестоимости). Горбачев, услышав все это, был в шоке, но тут же дал понять, что СССР ничем помочь не может. Позже подсчитали, что если бы не “падение стены”, ГДР обанкротилась бы в том же году.
Цена объединения
Практически все крупные предприятия ГДР после объединения закрылись из-за неконкурентоспособности или из-за отсутствия инвесторов. Они и сейчас не торопятся вкладывать на востоке, поскольку там “существенные структурные слабости”. Поэтому промышленность восточных земель (без Берлина) и сегодня — лишь 9 процентов экономики ФРГ.
Налоговые поступления (с души населения) на востоке в среднем составляют 937 евро, на западе — 1837 евро. Выходит, эффективность экономики Восточной Германии не превышает 60 процентов эффективности экономики ее западной части. Правда, в 2000-м было лишь 37 процентов.
Успехи не удивительны, ведь ни в одну страну Европы за 25 лет не было закачано столько денег — свыше 2 трлн евро. Они поступили и в виде специального налога, различных мер стимулирования, субсидий ЕС и т.д. Более 60 процентов средств пошло на улучшение социального обеспечения восточных немцев. Прямые капиталовложения превысили 560 млрд евро. Немецкий институт экономики (DIW) пришел к выводу: за эти годы пять восточных земель израсходовали на 1,5 трлн евро больше, чем заработали.
По данным опроса службы Infratest dimap, сейчас объединением Германии довольны 75 процентов жителей восточных земель (территория бывшей ГДР) и только 48 процентов западных немцев. Позитивно настроены прежде всего молодые люди (до 29 лет). В этой возрастной группе на востоке “довольны объединением” 96 процентов, а на западе лишь 66 процентов.
На уточняющий вопрос: “Видите лично вы в воссоединении страны больше плюсов или больше минусов?” ответ был иным: 25 процентов западных немцев и 15 процентов восточных считают, что минусов больше, чем плюсов.
Германия сегодня едина, но ее части живут по-разному: заработок на западе в среднем (в 2013 году) составлял 32 007 евро, на востоке — 26 502 евро. Средняя стоимость рабочего часа на востоке — 22,29 евро, а на западе — 29,61 евро. Уровень доходов семьи на западе на 20 процентов выше, чем уровень доходов семьи на востоке…
Многие восточные немцы работают на западе, причем нередко домой возвращаются только на выходные, и о нормальной семейной жизни могут только мечтать. Поэтому неудивительно, что демография была и остается на востоке более серьезной проблемой, чем на западе и в целом по ФРГ. В 1991 году на западе проживало 62 млн человек. К 2013 году это число выросло до 66 млн. А на востоке наоборот: было 18 млн, а стало лишь 16 млн — многие переселились на запад.
В 90-е годы было много дискуссий о том, можно ли устранить некий барьер между восточными и западными немцами из-за разницы в традициях, воспитании, менталитете, доходах и даже в языке. Сейчас дискуссии кончились, но проблемы — остались: “сращения нации”, о котором с надеждой говорил в 1989 году экс-канцлер Вилли Брандт, пока не произошло. Абсолютно едины немцы, пожалуй, только во время Олимпийских игр и чемпионатов мира по футболу.
Виктор Агаев
Фото: AFP
Источник: kommersant.ru
