Оно обнажило практику тотального лицемерия в Америке и у нас, но совсем не там, где мы привыкли ее видеть
Норвежские коллеги спросили, какое влияние на развитие свободы слова в России окажет «дело Сноудена». Мы разговаривали о будущем профессии и правозащитного движения в мире, о значении личного выбора в эпоху глобальных угроз и нарастающего насилия, обретающего все новые и более изощренные формы.
Для моих собеседников эти сюжеты были не просто абстрактными тезисами, они непосредственно участвовали в недавних митингах, на которых выступали против нападения на Сирию, против тотальной слежки за частной и профессиональной перепиской, а также за то, чтобы норвежские власти предоставили Эдварду Сноудену политическое убежище, несмотря на то, что тот уже получил временную прописку в России.
Они считали, что в Норвегии, где свобода слова имеет более прочные традиции, Сноудену будет уютнее. И искренне верили в то, что их личное мнение имеет значение для истории, независимо от того, каким будет решение норвежских властей.
Эта наивная (или просто нормальная?) уверенность в том, что история состоит не только из войн и борьбы за недра, но и из суммы «голосов из хора», ностальгически напомнила мне жаркие споры конца 80-х — начала 90-х годов в России.
Тогда в этих спорах слова обретали монументальную значимость, освобождались от пропагандистской шелухи эпохи застоя и становились реальной силой. Демократия, выстраданная веками, свобода слова без цензуры, права человека — как итог многовекового развития человечества…
Эти святые, универсальные для всех ценности должны были открыть нам дорогу в мир гармонии и справедливости. И мы, бывшие советские граждане, открывшие для себя, наконец, огромный переливающийся всеми красками мир, должны были не просто влиться в процесс общего развития, но и пополнить его своими силами и талантами…
Так думали тогда очень многие. Не подозревая, что демократия не вполне совершенна повсюду, что свобода не ежедневный праздник, но кропотливый ежеминутный труд, и что знакомая нам по советскому прошлому практика «двойных стандартов» существует повсюду. Через двадцать лет «Викиликс» показал это всему миру и лишил последних иллюзий относительно святости «старых демократий».
Мои знакомые в Скандинавии задолго до разоблачений Ассанжа говорили примерно о том же, преодолевая мягкую, но прочную паутину неофициальной и тщательно закамуфлированной цензуры. Стиг Ларссон, прославившийся посмертно трилогией о противостоянии журналиста и мафии, писал об этом десять и пятнадцать лет назад. Его соотечественники продолжают верить в то, что честное слово все равно победит зло, и законы будут соблюдаться, потому что они важны. Мои соотечественники в большинстве своем в это не верят совершенно.
Норвежцы страшно удивились, узнав, что далеко не все российские журналисты одобряют предоставление Сноудену временного убежища, и еще больше — тому, что некоторые наши правозащитники вообще его не одобряют, называя публично то нарушителем закона своей страны, то вообще беглым шпионом и переводя сюжет из разряда правозащитных в шпионский. Самое интересное, что среди последних — как раз те, кто двадцать лет назад готов был все отдать за свободное слово и право на информацию. Для всех и во всем мире.
«Дело Сноудена» в зеркале российских СМИ — неопровержимое свидетельство того, что в умах не только сервильных пропагандистов и чиновников, но самих либеральных интеллектуалов, «властителей дум», прочно утвердились двойные стандарты, готовность сделать отступление от универсальных демократических норм во имя «политической целесообразности». Как это практиковали большевики, сталинские прокуроры. И — наша «демократически ориентированная» интеллигенция осенью 1993 года, поддержавшая расстрел действующего парламента и простых людей, лишь бы не победили коммунисты…
Правда, в случае со Сноуденом целесообразность его непринятия частью обозревателей не всегда понятна. Или крайне примитивна — раз правительство приняло такое решение, значит это плохо.
Впрочем, примитивность мотивации в нашем сообществе также не новость. У нас есть свои домашние сноудены. Те же грязные пиарщики и пиарщицы, без зазрения совести берущие деньги от фигурантов расследований за молчание — или за промоушн, вдруг решившие рассказать о практике тотальной продажности и поддержке властями этой самой практики. Их также ожидает суровое наказание от тех, чьи тайны раскрыты, и неправедный суд готов приговорить болтунов — отнюдь не за разоблачения, а за не совершенные преступления. И вместо того, чтобы отделить зерна от плевел и разобраться сначала с неправедным судом, а потом уже давать коллективную оценку повсеместной продажности, дискредитирующей профессию и власть, продажности потворствующей, коллеги говорят о том, что сволочей, то есть — пиарщиков, защищать нельзя.
Впрочем, это не только наша история. Подобные сюжеты — о бывших пиарщиках, шпионах, коррупционерах и прочих — имеют место во многих бывших советских республиках и других странах исчезнувшего «Восточного блока». Даже в тех, которые формально стали членами Евросоюза. И общество поддерживает избирательность защиты от бесправия — точно так же, как власти продолжают практику избирательного правосудия…
Изумленным же норвежским коллегам я показала в Интернете сюжеты ежедневной рубрики телеканала «Дождь» — о том, что происходит с чиновниками и другими важными персонами, задавившими незадачливого прохожего, и простыми смертными, случись им нарушить закон.
Им очень понравилось. И мы согласились с тем, что молодые — во всех странах — будут лучше, честнее и умнее нас.
Надежда АЖГИХИНА
ОСЛО — МОСКВА
