В Москве на 89-м году жизни умер художник, последовательный неоклассик, вносивший дотошность малых голландцев и мастеров проторенессанса в советскую жанровую живопись.
Дмитрий Жилинский родился в 1927 году в городе Сочи. Как рассказывал в интервью сам художник, его прабабушка, женщина левых взглядов, была выслана из Москвы, организовала в Сочи коммуну и чуть ли не первую городскую школу. Дворянское происхождение, однако, перевесило лояльность к Октябрьской революции: деда художника раскулачили и в 1929 году расстреляли. Отца как потомка кулака арестовали в 1937 году и дали десять лет без права переписки. Только в оттепель семья узнала, что его тоже расстреляли под Краснодаром через год после ареста. Жилось с клеймом “сын врага народа” несладко, но помогли родственные связи. В конце 1940-х Жилинский мечтает стать инженером и восстанавливать послевоенную страну, но бабушка по отцу, двоюродная сестра мирискусника и лучшего портретиста рубежа веков Валентина Серова, убеждает его поступить в Московский институт прикладного и декоративного искусства (ныне известен как Строгановка). В 1951 году Жилинский перебирается в Суриковский институт при Академии художеств и начинает серьезно заниматься живописью. Но самые важные вещи с точки зрения образования он получает опять-таки по линии родства с Серовым. Благодаря другой сестре мирискусника, Валентине Симонович-Ефимовой, и ее мужу Ивану Ефимову молодой художник поселяется в знаменитом доме Фаворских, Шаховских и Ефимовых в Новогиреево — красном особняке, где Владимир Фаворский живет и учит разнообразную молодежь.
Жилинский общался с Фаворским почти каждый день в течение 30 лет. Фаворский видел искусство панорамно и в развитии, от бизона до Барбизона, как говорят искусствоведы, и своему кругу общения прививал соответствующую планку отношения к своим вещам. Да, вокруг косноязычные пересказы импрессионизма и передвижников на советском материале, но мы, крепкие профессионалы, должны работать иначе и руководствоваться авангардной категорией сделанности. Каждая работа в первую очередь вещь, ее надо крепко сбить — так, чтобы все части были намертво подогнаны друг к другу. Свое руководство к сделанности Жилинский обнаружил у художников итальянского проторенессанса, и это очень чувствуется в тех двух работах, которыми он останется в хрестоматиях. “У моря. Семья” (1964, Третьяковская галерея), автопортрет и портрет первой жены Нины с детьми на море,— это композиция, нагруженная под завязку планами, тут и байдарка, вклинившаяся по диагонали сразу за портретируемыми, и пирс с десятком-другим отдыхающих, написанных в демонстративно сложных ракурсах. В общем, вещь советская по сюжету и антикварная по форме. Как и “Гимнасты СССР” (1964-1965, Русский музей), где советские спортсмены изображены в перспективе, напоминающей, скорее, о “Бичевании Христа” Луки Синьорелли, чем об энергичных живчиках Дейнеки.
Этими вещами Жилинский достиг потолка — и композиционной сложности, и богатства тоновых соотношений. Дальше его путь лежал не то что вниз, а в сторону, к вещам попроще — портретам, натюрмортам, жанрам комнатным и не очень запоминающимся. Были, конечно, и кошки-мышки с властью. С одной стороны, Жилинский, как его любимые итальянцы, существовал в придворной экономике с привкусом частной мастерской: были и госзаказы, и личные просьбы вождей. С другой — писать уж совсем одиозных персонажей было как-то неинтеллигентно, и художник хитростью избежал необходимости писать Брежнева или министра иностранных дел Громыко. В новые времена Жилинскому тоже везло. Его покупали и в России, и в Китае, где есть поклонники советской школы. Новых “Гимнастов” он, правда, так и не сделал, но до конца жизни сохранял четкое представление о сделанности. И оттого на любую картину Жилинского смотришь с удовольствием: какие цвета, как форма вылеплена, ну прямо как в музее.
По информации: kommersant.ru
