“Идиот” в Театре наций
Театр наций показал премьеру по мотивам романа Достоевского. Жанр постановки ее автор Максим Диденко назвал клоунадой-нуаром. За князем Мышкиным в исполнении Ингеборги Дапкунайте с удовольствием наблюдала АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Собственно, юмор заключен уже в самом имени — Лев Николаевич Мышкин. С огромной душой и слабой нервной системой, тончайший умница, в финале превращающийся в полного идиота. Достоевскому вообще очень свойствен этот злой, гротесковый юмор, заставляющий Ставрогина таскать за нос помещика Гаганова, а капитана Лебядкина — писать стихи в духе будущих обэриутов.
Вот, например, Мышкин рассказывает о том, как наблюдал во Франции смертную казнь: приговоренный, завернутый в лохматую шубу, сбрасывает ее и оказывается знойной полуголой брюнеткой Настасьей. Она же тащит через сцену тяжеленные доски — их подхватывает Мышкин, и в его руках они тотчас превращаются в крест, в другой сцене Рогожин принимается бить Ипполита, но под шубой опять Настасья Филипповна.
Детские замашки (герои то и дело скачут на деревянных лошадках), клоунский грим и пластика только усиливает сходство происходящего с комиксом, вернее — с жутковатым лубком. Слов мало, их, наверное, могло не быть вообще — монолог “Что есть русский либерализм…”, который здесь произносит Ганя Иволгин (у Достоевского — князь Радомский, навещающий в финале идиота-Мышкина),— смешит публику своей актуальностью, но в спектакле необязателен. Зато прекрасна песня монроподобной и мужеподобной Аглаи “Жил на свете рыцарь бедный…”, спетая на звездно-полосатой эстраде. Прекрасен и сам Мышкин — смущенная улыбка и отчаянная отвага, с которой существует Ингеборга Дапкунайте, очень подходит ее персонажу. Мышкин говорит тонким голосом, иногда переходит на клоунский писк, но есть в этом кузнечике какая-то несгибаемость, позволяющая ему поймать прыгающую из окна корпулентную Аглаю, да еще по-мальчишески жадно заглянуть под ее задравшийся подол. Он и не согнется, этот Мышкин,— он сломается, как ломаются веселые заводные игрушки: раз — и не починишь. В последней сцене проекция черта толкнет под руку Рогожина, он оторвет от стены доски, увидит за ними окно купе, а за ним — Настасью и Мышкина с венчальными свечами. И утащит Настасью, и убьет. И потом обложит тело цветами, а Мышкин так и будет смотреть на нее немигающим взглядом нарисованных клоунских глаз. И какое-то странное существо вроде единорога с синей мордой будет сужать вокруг них круги. Скажете, не было у Достоевского единорога? Ну не было. Зато было замечание в письме к другу Майкову: “Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики. Мой идеализм — реальнее ихнего”.
Фото: cult.mos.ru
По информации: Коммерсант.ru
