Сегодняшнее положение журналистики в обществе начало складываться тогда, когда мы предали свой профессиональный праздник
Позволите самоцитату? Один мой репортаж с официального приема в честь Дня российской печати начинался так: «Как всегда, есть две новости: хорошая и плохая. Начну с хорошей: утро губернатора края (кто тогда занимал эту должность — значения не имеет) начинается с чтения «Ставропольской правды». Плохо то, что мы с ним не сошлись во взглядах на профессиональный праздник российских журналистов». Губернатор празднует День печати 13 января, мы, журналисты, — 5 мая. Он — по официальному календарю, мы — по традиции, напрочь забыв об идеологическом значении газеты, в честь которой учрежден наш профессиональный праздник.
Мне кажется, что сегодняшнее положение журналистики в обществе начало складываться тогда, когда мы предали свой профессиональный праздник. Скажете, что молодые коллеги о нем и не знают? А это мы не научили их знать и уважать его. И не смогли тогда, много лет назад, заставить власть услышать наше мнение. Вздумай сейчас власть перенести День милиции (пардон, День сотрудника органов внутренних дел Российской Федерации) с 10 ноября на другой день и месяц, взяв отсчет, как в нашем случае, с XVIII века, когда Петр I создал в России полицию, сегодняшние полицейские вряд ли позволят. Полки ДПС и роты ППС, чем черт не шутит, выйдут на улицы, а то и на Болотную площадь. А мы тогда промолчали. Точнее, все-таки возражали, но как-то кулуарно. Чего же мы удивляемся, что нас не уважают?
Из старого помещения наша редакция съехала из-за непомерной арендной платы за занимаемый этаж в том редакционно-издательском комплексе, который был построен во времена, когда «Ставропольская правда», будучи еще «органом», заработала на это деньги.
Мы — газетчики — съехали из своей собственности практически по всей России. Практически молча. Так за что же нас уважать?
Устроились кто как. До поры до времени. Сейчас вот «Красноярский рабочий», арендовавший кабинеты в таком же комплексе, построенном для него, выгоняют новые владельцы. В Томске на аукционе продано издательство «Красное знамя», и аналитики не исключают смены профиля предприятия. Примеров пруд пруди.
Грустно, коллеги!… И особенно от того, что понимаешь: наш труд не уважают. И не только потому, что действенность нынешних СМИ находится на нулевом уровне. Хотя, справедливости ради, скажу, что в Ставропольском крае имеется постановление губернатора о реакции на критические выступления в средствах массовой информации, определяющее, кому и как реагировать. Но то, что подписано пером, оказалось очень легко даже не вырубать, а просто игнорировать.
Да ладно бы только это. Скажите, разве за уважаемый труд платят 10–12 тысяч рублей в месяц? А именно столько получают в среднем журналисты районных газет в нашем крае. В «Ставрополке» — не намного больше. Говорят, в банках уборщицы получают больше. Но все дело в том, что я не хочу работать уборщицей в банке, привыкла, знаете ли, трудиться журналистом. Почему же ум, старание моих коллег оцениваются на уровне — при всем уважении к ней — неквалифицированной рабочей силы? Недавно — спасибо Союзу журналистов России и конкретно Надежде Ажгихиной — был у нас, на Ставрополье, семинар международный. Норвежские коллеги рассказали, что у них есть целая система оплаты, которая не позволяет работодателям платить конкретному журналисту меньше, чем прописано в этой системе. Но то, что норвежский доктор прописал, россиянину смерть…
А, может быть, вся проблема не во власти, а во мне? Но я не хочу работать в прессе, которая амбициозно именует себя оппозиционной. Я хочу и привыкла — в той, которая между властью и народом. И, как уже понятно, не потому, что эта власть меня чем-то облагодетельствовала. Просто, убеждена, что официальные СМИ могут сделать для людей больше, чем и системная, и внесистемная оппозиция, дай им Бог всяческого здоровья и процветания. Так что вспомню трафаретное: именно журналисты помогают людям быть услышанными властью, а власти — быть понятой людьми. И реакция на публикации, несмотря ни на что бывает: честная, принципиальная, нужная людям. Но власть все больше запутывает меня и коллег в свои незримые путы. Оказывается, я ей тоже нужна. С нищенской зарплатой, с невыносимыми условиями для работы, но — с мозгами.
А что же путы? Посмотрите, как хитро все устроено. Многие журналисты в последнее время вошли в составы общественных советов: кто — при полиции, кто — при следственном управлении, кто еще где. Собираешься написать критическое о том ведомстве, где ты общественно советуешь, а внутри цапки-царапки по душе: «Господи, да они же, вроде, свои…». Конформизм, скажете? А куда деваться?
И напоследок совсем уж о неприличном — о «джинсе». Знаете, я — что может и должно быть осуждено на нашем форуме — вполне понимаю своих коллег, которые такую «джинсу» пишут и денежки за нее берут. Больше их взять неоткуда. Оставаться ли голодранцем с принципами, или с деньгами и без оных каждый решает сам, только принятое решение автоматически переводит в другой статус и в другую профессию…
Фестиваль прессы в Сочи для меня всегда событие и отдушина. Нынче я воспринимаю его также, но больше — как повод сказать хорошие слова хорошим людям, задуматься об общих сложностях, о вечном и глобальном, о журналистике в целом. Все-таки у нас замечательное дело: более интересного в мире нет.
И все же что-то не так в последние годы с нашей профессией. С подачи председателя СЖС Всеволода Богданова мы все вместе ищем «формулу доверия». Дело хорошее. Но мне кажется, что пора начать выводить и другую формулу — формулу уважения — к самим себе, к нашей профессии. Я знаю только одно ее слагаемое — чувство собственного достоинства. Да и его, похоже, во многих из нас попросту выжгли.
…И последнее. Прочитал один мой коллега этот материал и сказал:
— Все правильно: формула неуважения имеет место быть. Только у тебя какой-то плач Ярославны получился.
Уточняю. Это не плач Ярославны. Это ее боль.
Валентина ЛЕЗВИНА
обозреватель газеты
«Ставропольская правда»
