Почему представители среднего класса в России находятся на грани бедности
Считать себя представителем среднего класса, возможно, приятно, но абсолютно бессмысленно. Такой социальной группы в России нет. Большинство тех, кто себя к ней причисляет,— на грани бедности. Хуже того: за время кризиса удовольствие относить себя к воображаемому классу стало дороже на 18%.
Бедный-бедный средний класс
Деда Мороза нет, Бабы-яги нет, эльфов нет — и среднего класса тоже не существует, но это не мешает 51% городского населения России считать себя его представителями (Sberbank CIB, опрос жителей городов с населением от 100 тыс. человек, 2016). За два года численность этой фольклорной популяции в больших городах уменьшилась примерно на 7,4 млн человек (в сентябре 2014 года к среднему классу себя причисляли 60% опрошенных), а если экстраполировать оценки на всю страну — уже на 14 млн. О собственно среднем классе эти числа не говорят ничего — они означают лишь, что 14 млн человек избавились от иллюзий на свой счет и это было не самым приятным событием в их жизни.
Принадлежность человека к среднему классу, как уже указывали “Деньги” (см. N49 от 14 декабря 2015 года), определяется не только его самооценкой, но и уровнем образования, социальным статусом и уровнем доходов. Однако в России высшее образование и достойный доход связаны не так сильно, как во многих других странах и как хотелось бы обладателям соответствующих корочек. А люди, чей доход обеспечивает им свободу потребительского выбора,— слишком разные по социальному статусу и типу занятости, чтобы можно было говорить о них как о каком-то классе в социальном смысле.
Кроме того, людей с таким доходом всегда было немного. В опросах ФОМ по всероссийской выборке доля респондентов, чьи доходы позволяют им без проблем приобретать бытовую технику, не превысила 27% ни разу с 2009 года. В декабре 2015-го показатель скатывался до 15%, в сентябре 2016-го составил 21%. В том, что могут купить автомобиль (такая возможность — один из атрибутов среднего класса мирового уровня в определении Всемирного банка), признавались в разное время от 3% до 8% опрошенных. В сентябре 2016-го — всего 6%, включая 1% самых богатых, тех, кто вообще никаких материальных затруднений не испытывает.
Если соотнести эти данные ФОМ о самооценке потребительских возможностей с данными Sberbank CIB, станет очевидно, что для большинства россиян, продолжающих относить себя к среднему классу, даже покупка простенькой стиральной машины или, скажем, посудомойки может оказаться нетривиальной задачей, хотя на еду и одежду им, скорее всего, денег хватает. Можно предположить, что для них куда лучше годится термин, использованный при описании населения с подобными потребительскими возможностями в мониторинге социального самочувствия ВШЭ,— “протобедный класс”.
“Протобедный” — подходящее слово. В мониторинге отмечается, что, по данным июльского опроса, в предыдущие три месяца 30% представителей этого класса (при 36% в целом по выборке) сталкивались с невозможностью оплатить обязательные или неотложные расходы — на ЖКУ, лекарства, образование детей или взрослых и кредиты (не считая ипотечных); и почти 12% заявили, что не справятся без помощи государства. Даже среди утверждающих, что их доходов достаточно для покупки бытовой техники, таких людей подозрительно много: 14% и 5% соответственно.
“Среднего класса в России как не было, так и нет,— подчеркивает руководитель отдела изучения потребления и уровня жизни “Левада-центра” Марина Красильникова.— Люди, которые себя оценивают как средний класс, ориентируются прежде всего на материальный достаток и на те возможности потребления, которые он предоставляет. Эти возможности сужаются, и они оказываются перед фактом, что не могут поддерживать уровень жизни, который у них сформировался до этого, потому что снижаются их доходы в реальном выражении”.
Инфляция самооценки
В номинале, по данным Sberbank CIB, иллюзия принадлежности к несуществующему классу за два года стала дороже на 18%. В сентябре 2016-го средний доход респондентов, продолжающих считать себя средним классом, составил 37 тыс. руб. против 31 тыс. руб. в 2014-м. Теперь почувствовать себя средним классом на 31 тыс. можно разве что в провинции. Но если учесть, что накопленная за два года инфляция составила более 23%, это изменение можно назвать скромным. С другой стороны, номинальный рост и среднедушевых доходов (сентябрь 2016-го к сентябрю 2014-го — на 11%), и средней начисленной заработной платы (13% за два года) был еще скромнее.
Основным фактором снижения реальных доходов, как следует из этих данных, стало падение незарплатных поступлений. И это не только пенсии и пособия, индексация которых сильно отстает от инфляции. В мониторинге НИУ ВШЭ отмечается, что во втором квартале 2016-го (последняя доступная оценка Росстата) доля доходов от предпринимательской деятельности в общей структуре доходов населения снизилась до 6,8%, “достигнув своего минимума за весь период постсоветского развития”. В начале нулевых этот показатель был более чем в два раза выше и достигал 15,3%.
Сентябрьские данные Росстата в принципе внушают оптимизм: снижение реальных располагаемых доходов оказалось меньше, чем ожидалось (на 2,8% к сентябрю 2015-го после августовских 8,2%), а реальные зарплаты заметно выросли — на 2,8% (за январь–сентябрь — на 0,4%). Но большинство россиян с этим благосостоянием пока не столкнулись. Так, среди работающих респондентов Sberbank CIB в повышении зарплаты в 2016 году признались 25%, причем среднее повышение (на 6,3% в номинале) было ниже инфляции (6,4%). А респонденты “инФОМ” даже чуть чаще говорили о снижении зарплаты, чем о повышении.
“По нашим опросам, на фоне кризиса, в конце 2014-го –2015 году, сильно просели две группы: те, чье материальное положение — по самооценке — позволяет купить автомобиль, и те, кому хватает на бытовую технику. В этом году первая группа немного выросла снова: год назад их было 3-4%, теперь — 5-7%. Но вторая еще сжимается. Становится больше тех, чьих доходов хватает только на еду и одежду,— рассказывает директор проектов ООО “инФОМ” Людмила Преснякова.— Есть ощущение, что наиболее обеспеченные смогли вернуть привычный уровень жизни, а доля беднеющих потихонечку растет”.
Одновременно, впрочем, растут все индексы, отражающие настроения и степень уверенности потребителей: и индекс ЦБ, который рассчитывается ежемесячно по данным “инФОМ” (90 в сентябре против 87 в августе), и ежеквартальные индексы Nielsen (67 плюс 1 п. п. ко второму кварталу) и Росстата (минус 19, рост на 7 п. п.). Но это объясняется уменьшением инфляционных ожиданий и улучшением в последние несколько месяцев оценок ситуации на рынке труда. “Это очень важный фактор, который добавляет уверенности в ситуации в целом, потому что сэкономить можно, когда есть из чего экономить”,— отмечает Преснякова.
Впрочем, уточняет она, в последние месяцы склонность потребителей к экономии не становится сильнее: “Если раньше основная часть респондентов говорила, что экономит все больше, то буквально за пару месяцев все поменялось — сейчас чаще говорят, что в плане экономии у них ничего не изменилось и ничего не изменится. Люди психологически адаптировались к практикам и стратегиям экономии, и эта новая реальность признана нормой. Это пока трудно интерпретировать как то, что люди развязывают затянутые пояса,— скорее они просто привыкли”.
Новая норма
Статистика уже фиксирует небольшое оживление потребительского спроса — по данным Росстата, в сентябре падение розницы замедлилось до 3,6% год к году (в августе — 5,1%). Как отмечает аналитик Райффайзенбанка Станислав Мурашов, с учетом сезонности розничный оборот вырос на 0,4% квартал к кварталу — впервые с 2014 года. Однако, добавляет он, пока восстановление спроса неустойчиво: потенциал его роста ограничен слабыми перспективами увеличения реальных зарплат и склонностью населения к сбережениям.
“Про оживление потребления говорить сложно, потому что индекс потребительских настроений, который мы замеряем, хотя и растет уже несколько месяцев, пока еще не достиг докризисных показателей. Сейчас он в районе 90, но, например, на таком же уровне он находился в январе 2015-го, а в декабре 2014-го был равен 100”,— указывает Преснякова. По данным “инФОМ”, доля респондентов, которые, появись у них дополнительные деньги, предпочли бы их сберечь, в сентябре достигла 52%, что является максимумом за всю историю наблюдений.
На практику это желание, правда, не сильно влияет. Из месяца в месяц более 70% обнаруживают, что им не удалось отложить ничего, более 60% не имеют сбережений в принципе, а из тех, у кого сбережения есть, 38% готовы называть этим громким словом суммы меньше 40 тыс. руб.— очевидно, что копить деньги по-прежнему могут лишь наиболее обеспеченные. В целом опросные данные, резюмировала Преснякова, не оставляют впечатления, будто сбережения населения увеличиваются и финансовое положение людей становится более благополучным.
При этом, хотя масштабы экономии в целом не растут и данные “инФОМ” свидетельствуют о восстановлении сезонных трат (например, на отпуск), которых год назад было несколько меньше, доля людей, утверждающих, что в предшествующие три месяца отказывались от крупных расходов, в сентябре достигла 54%. Это максимум за два года. Лидируют среди рухнувших планов ремонт жилья (22%), поездка на отдых (21%), покупка бытовой техники (9%). Возможно, подобная противоречивая динамика — еще одно свидетельство роста неравенства и постепенного исчезновения середины.
Потребитель всегда разумен. За словами “потребитель стал разумнее” обычно стоит указание на то, что люди стали больше экономить, стали внимательнее смотреть на цены, стали меньше делать ненужных — как кажется кому-то — покупок
Другое дело, отмечает она, что “за последние два года появились признаки того, что люди стали скромнее в своих претензиях”: “Все массовые слои населения чувствуют, что им становится хуже. И, с моей точки зрения, то, что оценки населением материального положения перестали ухудшаться во второй половине нынешнего года, произошло не потому, что появились признаки улучшения ситуации, а потому, что их ожидания стали более скромными. Образ желаемого постепенно, естественным образом подстраивается под снизившийся на ступеньку уровень материального дохода”.
Надежда Петрова
Источник: “Коммерсантъ”
