В каком именно месте следует поставить запятую в разговоре об уголовной ответственности за домашнее насилие?
В российском сегменте соцсетей набирает обороты масштабная акция #Я не хотела умирать, направленная на возвращение уголовного наказания за домашнее насилие. Катализатором этого социально значимого проекта послужила гибель многодетной матери Оксаны Садыковой.
После того, как ее в очередной раз избил муж, женщина написала на него заявление о побоях и подала на развод. В полиции ничего не предприняли, мужа отпустили, и он, подкараулив Оксану в подъезде, убил на глазах у 8-летнего сына. Трое несовершеннолетних детей остались без матери.
На момент сдачи этого материала под соответствующей петицией уже подписались более 470 000 человек, так что собрать миллион подписей не составит труда — уж слишком острой в последнее время стала эта тема. Ведь только по официальным данным Росстата, в России насчитывается 16 млн жертв домашнего насилия, от которого — уже по неофициальной статистике — в нашей стране ежегодно погибают от 12 до 14 тысяч женщин.
О задачах акции и ее первых итогах корреспондент «МН» поговорил с блогером Александрой Митрошиной, считающейся одним из инициаторов флешмоба.
— Как вообще появилась идея данной акции и много ли сторонников набрал проект?
— Флешмоб мы запустили 19 июля, и уже на следующий день число его участников стало расти чуть ли не в геометрической прогрессии. Активисты провели фотосессию, в результате которой выложили в инстаграм фотографии с макияжем, имитирующим синяки, ссадины и кровь и выведенным на теле хештегом #ЯНеХотелаУмирать. При этом некоторые из девушек показали реальные побои, полученные в конкретной ситуации, высказав собственное мнение на предмет того, почему в России необходим Закон «О домашнем насилии».
— Говорят, реальные побои привели вас в шок?
— Не то слово! Это обстоятельство, разумеется, вывело проблему в публичную плоскость обсуждения и показало, что приведенные жертвами эпизоды из личной жизни — отнюдь не разовые случаи, а тенденция, граничащая с эпидемией.
— Как я понимаю, Александра, лично вас эта жуткая участь обошла стороной. Тем не менее, вы в лидерах женского движения…
— Кому-то все равно надо этим заниматься, в пользу остальных.
— У фразы «Я не хотела умирать» есть ли какое-то продолжение? Или на этом все и заканчивается?
— Скорее, я бы сказала, что у этой фразы есть два основных значения. В первую очередь, она посвящена тем девушкам, которые погибли от рук партнера дома, либо еще от кого-то в рамках семейно-бытового насилия. Они не хотели умирать, но, к сожалению, погибли. Второе значение этой фразы касается ситуации, когда женщина в целях самообороны убивает насильника и садится в тюрьму по статье «убийство», предполагающее более суровое наказание, чем при самообороне. В этом смысле во фразе «Я не хотела умирать» заложено иное значение, а именно: женщины были вынуждены жить в ситуации, когда их жизни угрожает опасность, они не хотели умирать, им пришлось защищать себя.
— Какие, по-вашему, аргументы работают в пользу того, что Закон «О противодействии домашнему насилию», действительно, необходим России?
— Ничего не сдвигалось с места, пока Европейский суд по правам человека впервые не признал дискриминацией бездействие властей России, не предпринимающих необходимых мер для борьбы с домашним насилием. Это следует из решения ЕСПЧ по делу Валерии Володиной, обязавшего российские власти выплатить пострадавшей 20 тыс. евро в качестве компенсации морального вреда и еще почти 6 тысяч евро судебных издержек. По мнению судей, власти России нарушили статьи 3 и 14 Конвенции (запрет пыток и бесчеловечного обращения, а также запрет дискриминации).
Из проекта закона о противодействии насилию то выводили какие-то пункты, то вносили в него новые, пока одна из наших соратниц не посидела на рабочей группе с членами разных комитетов Госдумы, которые впервые единогласно пришли к мнению, что закон нужно внести и как можно скорее. Валентина Матвиенко создала даже рабочую группу в Совете Федерации с целью «изучения достаточности законодательства» по защите жертв насилия.
— Бытует мнение, что декриминализация семейных побоев сыграла, если можно так выразиться, «злую шутку» в общем процессе демократизации правовых норм в стране. А вы как считаете?
— Я считаю, что с этим послаблением в законодательстве власти, мягко говоря, поспешили… В России, к сожалению, в области семейного права все движется какими-то толчками. То мы все криминализируем, то вдруг — декриминализируем. В такие мягкие периоды — периоды «межсезонья» — и происходит увеличение числа насилия в семьях. Это связано с пьянством, и «бытовуха» занимает значительную долю в общем числе преступлений.
Цифры говорят
* По данным Росстата, лишь 51 тысяча дел по случаям домашнего насилия доходит до суда.
* 80 процентов женщин, обвиненных в убийстве, сидят за самооборону при домашнем насилии (исследование команды Егора Сковороды).
Кстати
Тот факт, что Россия до сих пор не подписала т.н. Стамбульскую конвенцию (Конвенцию Совета Европы по предотвращению и борьбе с насилием в отношении женщин и насилием в семье. — Ред.) адвокат Ольга Гнездилова связывает с неприятием этого документа со стороны Русской православной церкви, не считающей (в отличие от СЕ) панацеей от всех бед вмешательство в семейную жизнь со стороны общественных организаций. Как считает, однако, Гнездилова, власти могут изменить законодательство для борьбы с домашним насилием и без подписания этой конвенции. По ее мнению, надо лишь внести в законодательство поправки, «чтобы была защита, чтобы была уголовная ответственность, были охранные ордера». В какой форме внесут такие поправки власти — это, считает Гнездилова, их сложности.
Артур Николаев
“Новый вторник”
