Правозащитники проверили женские колонии России
Женщина в тюрьме — явление, противное самому человеческому естеству. Если та, которой природой предназначено давать жизнь и заботиться, начинает разрушать и убивать, то что-то не в порядке с нами, с государством и обществом.
80% российских женщин, которые находятся за решеткой, самого продуктивного (если так можно выразиться) возраста — от 25 до 55 лет. Однажды попав в тюрьму, они возвращаются туда снова и снова. С 1 января 2023 года заработает закон о пробации, который, по замыслу, должен прервать их «день сурка». Правда, как это будет реализовано на практике, мало кто представляет.
Что происходит сегодня в женских колониях, в каких условиях находятся женщины и почему они там — чтобы ответить на эти вопросы, члены СПЧ (в числе которых автор этих строк) инициировали масштабную проверку учреждений.
«МК» публикует отчет о визите в женские колонии Ивановской области членов СПЧ Евы Меркачевой и Бориса Кравченко.
Справка «МК»: «В Ивановской области две женские колонии, где отбывают наказание больше 900 представительниц слабого пола, и одно женское СИЗО, где содержится 78 человек.
ИК №7 расположена в городе Иваново. Предназначена для ранее отбывавших наказание. Здесь содержатся 472 женщины.
ИК №3 расположена в городе Кинешма. Предназначена для впервые осужденных. Содержатся 360 женщин».
ИК-7. Иваново. Город невест и зеленых платков
— Это моя восьмая ходка, — слегка смущаясь, говорит молодая женщина.
— Вы восьмой раз попадаете в колонию? — уточняем мы, потому что в такое сразу и не верится.
— Да.
— А за что?!
— Да за разное. Хулиганила. Но этот раз — последний. Твердо решила на зону больше не возвращаться.
Этот наш диалог состоялся на днях в Ивановской женской колонии, где мы были с проверкой как члены СПЧ.
Мы начали объезд женских колоний с Ивановской области не случайно. Они — пример того, как выглядят среднестатистические тюремные учреждения для женщин в России. Впрочем, ни одна тюрьма не похожа на другую.
Иваново. Маленький чистый и уютный город. Город невест, как его называют. Он действительно до сих пор лидирует по разнице в соотношении женщин и мужчин (последних, как вы догадались, меньше). А еще тут одна из немногих в стране колоний для преступниц, ранее отбывавших наказание.
Перед тем как зайти туда, почитали интересный отзыв в Интернете от зарегистрированного пользователя (орфография и пунктуация автора): «Срок тут матала моя жена, в общем все по кайфу, хочу еще дочь к вам отправить, надеюсь все будет все так же классно, жена как вернулась вся квартира чистая стала как по струнке ходит, ни слова против не скажет, ребят спасибо вам за такую качественную работу».
Иронично, что уж там. К сожалению, большинство женщин, попавших сюда, осуждены в третий, четвертый, пятый и более раз. И, судя по всему, количество таких особ в России в последние годы стремительно росло на общем фоне снижения преступности.
Что касается этой конкретной колонии, то относительно недавно здесь было всего 300 арестанток. А потом этапы стали большими (привозят не по 2–5, а сразу по 30–40 человек), так что численность увеличилась почти до 500. Впрочем, мест здесь 624, так что ИК готова принимать еще…
Территория ухоженная, много цветов. Здания не новые, но в нормальном состоянии.
Жилая зона. Снаружи видно, как колышутся на ветру красивые шторы на окнах в общежитиях, где живут женщины.
Заходим в один отряд. Внутри стоят двухъярусные железные кровати, около которых деревянные табуретки и тумбочки. Кровати заправлены так ровно, что не видно ни складочки. Белье белое. Казенную обстановку женщины смягчили росписями на стенах, шторами с рюшами на изножье нар (но сверху обязательно табличка с указанием ФИО и фотографией арестантки).
В другом отряде осужденные повесили на стены прозрачные сиреневые и розовые шторы, что сделало жилую комнату еще более уютной.
Все чисто. Нет дыр в полу, грибка и плесени на стенах, протеков на потолке.
— Объективно состояние жилых помещений нормально, — констатировали мы с коллегой Борисом Кравченко.
Хотели увидеть видеотаксофоны, которыми давно оснащены многие мужские колонии, но ни одного в отрядах не нашли. Не оказалось в наличии ни одной электронной книги, хотя в новых ПВР (правилах внутреннего распорядка) о них написано отдельно. Прогресс пока сюда не дошел.
В СУСе (отряд строгих условий содержания) три женщины. У одной в «анамнезе» попытка побега и нападение на сотрудника, так что ее нахождение здесь вопросов не вызвало. А вот две другие, по их словам, содержатся за незначительные нарушения — скажем, отказ делать зарядку.
— Вы сколько в СУС? — спрашиваем у одной.
— 4,5 года, — отвечает женщина.
У нее это вторая судимость. Первая была за производство самогона (238-я статья УК РФ), вторая — за причинение телесных повреждений (111-я статья УК). Но какие бы нарушения Правил внутреннего распорядка она ни совершила, держать так долго в СУС бессмысленно и даже вредно. Легендарный правозащитник Андрей Бабушкин всегда выступал против такого, считая, что это не способствует целям исправления. «Выходит, ваш метод не работает, значит, вы должны были использовать другие», — говорил он начальникам тех колоний, где люди в СУСе сидели годами.
Вообще, в Минюсте собираются пересмотреть систему наложения взысканий. Пока же женщины в колониях могут быть наказаны водворением в ШИЗО (штрафной изолятор) и СУС по сути за любую мелочь. А потом суд из-за этого отказывает в УДО (условно-досрочном освобождении).
Мы меж тем продолжаем осмотр. На территории есть хороший храм, библиотека, клуб. Комнаты длительных свиданий оказались очень маленькие. Семьям в них находиться неудобно (во время нашего посещения к одной из женщин приехали мама и бабушка, а в комнате всего две кровати, так что втроем ночевать там не могли).
Магазин принадлежит некоему «ООО». Полки полупустые. Продавец говорит, что последний завоз был два недели назад. Нет ничего из молочной продукции, нет овощей, фруктов и т.д. Цены по прейскуранту на тот редкий ассортимент, что остался, выше, чем в городских магазинах. К тому же они отличаются от тех, что на витрине. Вот, скажем, кофе «Нескафе» весом в 130 граммов, который на воле стоит около 200–300 рублей, по прейскуранту тюремного магазина — 468, а по ценнику того же магазина на витрине — 616 рублей. Почувствуйте разницу, как говорится.
Медчасть. Она нуждается в ремонте и врачах. Оказалось, что нет стоматолога, гинеколога, терапевта и других медиков. Вообще в штате один-единственный фельдшер. Даже начальник медчасти уволился. Периодически сюда приходят врачи из МСЧ (медсанчасти) УФСИН, но это ситуацию не спасает. К «приходящим» выстраивается огромная очередь, пенсионеры и инвалиды не могут ее выстоять. По словам осужденных, невозможно попасть к окулисту, чтобы подобрать очки, к стоматологу, чтобы вылечить или вставить зубы. Кстати, почти у всех гнилые зубы или их вообще нет. Как они будут социализироваться потом с такой «голливудской» улыбкой?
Решить проблему с медиками в колонии не получается, хотя по Иванову плакаты развесили с призывом трудоустраиваться. Не сработало. Ну не хотят врачи идти в тюрьму на зарплату, которая гораздо меньше, чем платят в вольных больницах. В свое время в Москве тюремным медикам полагались мэрские выплаты, и это спасло ситуацию. Но Иваново — небогатый город.
Увы, настоящая беда с лекарствами. Положенного по нормам трехдневного запаса медикаментов мы не увидели. Отсутствуют капли в нос, валерьянка и другие элементарные препараты. Таблетки с воли у родных принимаются только один раз в неделю с 13 до 17. Так что не все могут их передать.
Промышленная зона
320 женщин работают на швейном производстве (другого тут нет). Одни в белых платках, другие в зеленых. Оказалось, что так определяют, кто из них опасный, а кто нет. Зеленые — особо опасный рецидив. Вряд ли такая градация по цвету платков способствует социализации женщин, да и вообще с подобной практикой мы столкнулись впервые.
Женщины работают, если им верить, по нормативам. Но кто же скажет иное в присутствии администрации? Опять же, по официальным данным, у них относительно неплохая (для мест лишения свободы) зарплата — в среднем около 10 тысяч рублей. В любом случае в колонии точно лучше работать, чем нет. Так и время идет быстрее, и можно платить по искам от потерпевших, да и характеристика потом для суда будет лучше. Главное, чтобы сама работа не превращалась в рабство. И тут важно, чтобы был специалист по охране труда. В штате ИК его не оказалось — опять же никто из «трудовиков» не хочет идти на работу в тюрьму…
Борис Кравченко — эксперт в сфере защиты прав международного уровня — осматривает рабочие места женщин, изучает ведомости и прочую документацию. По итогам всех проверок он сделает глубокий анализ и подготовит единые рекомендации для женских колоний.
Семейные истории рецидивисток
Одну из нарушительниц мы нашли в прогулочном дворике. Худющая, без зубов, она прошепелявила, что и не помнит уже точно, который раз в колонии — третий или четвертый. Промежутки между отсидками — максимум два года. За это время, по ее словам, успевала немного поработать продавцом. Женщина употребляла наркотики, за их хранение в последний раз и получила 4 года колонии.
— Сестра тоже сидит и тоже за наркотики, — шепелявит арестантка. — Семейное.
— Сколько вам лет?— спрашиваем мы.
— В августе будет 43.
— Вы еще молодая, а как же вы без зубов будете?
— Здесь как-нибудь продержусь на мягкой пище. А на воле зубы вставлю. У меня дети за границей живут, они помогут. Решила, что больше не вернусь в тюрьму.
Про «не вернусь» мы услышим еще не раз. И нам хотелось в это верить, но поводов для оптимизма не было.
Одна из арестанток, чуть стесняясь, призналась, что эта ходка у нее уже восьмая.
— А за что сидели?
— За разное. С 16 лет я по зонам. Были разбой, кража, мошенничество — разные статьи… Сейчас села за то, что сожителя подрезала. Был период, что три года не сидела — работала (готовила для строителей еду). А потом опять сюда. Я сама из Тверской области, воспитывалась в интернате. Образование 7 классов.
На промышленной зоне к нам подошла плачущая девушка, «отмеченная» зеленым платком. Рассказала, что у нее отобрали детей.
— Я родила за решеткой близнецов. Но они были недоношенные. Их сразу поместили в специализированную больницу. С тех пор я их не видела, а ведь прошло уже два года.
Это одна из жутких историй, когда родившая в местах принудительного содержания мать может не видеть ребенка долгое время. Госпитализируют больного младенца одного (чтобы не выставлять конвой около палаты). Если лечение затягивается и ему нужен уход, то подыскивают опекуна…
— А почему ваши родители не смогли взять детей? — уточняем у девушки.
— Мама только недавно освободилась. А папа сейчас сидит.
Выходит, три поколения прошли через тюрьму, включая детей, рожденных в неволе.
Вообще почти у каждой третьей в этой колонии есть несовершеннолетние дети. Они ждут мам или дома, или в сиротских учреждениях. Отсрочку наказания суд матерям не предоставил, вероятно, именно из-за того, что они ранее судимы.
Наркотики, наркотики… Многие получили очередной срок по статье 228 УК РФ, в прошлом сами употребляли. Но немало и тех, кто сел за кражу, мелкое мошенничество, умышленное причинение тяжких повреждений. Получается, что после первого осуждения они не смогли социализироваться.
— А кому мы нужны? В «Газпроме» нас не ждут, — горько усмехается одна.
— Пока сидела все потеряла — жилье, семью (родители умерли). Мне проще было вернуться сюда, здесь есть хоть кусок хлеба да крыша, — говорит другая.
Из бесед с несколькими десятками осужденных понимаем, что тюрьма ни одной из них на пользу точно не пошла. Арестантки — с нервными расстройствами, повышенной агрессией и глубокой обидой на себя и весь мир. И тут лепкой из пластилина и танцами по выходным не поможешь.
ИК-3. Кинешма. В тихом омуте
Кинешма — древний маленький город на берегу Волги с населением меньше ста тысяч человек. По одной из версий, слово «кинешма» означает «темная глубокая вода» или «тихая спокойная гавань».
Женская колония расположена на самом краю городка, но считается одной из его «достопримечательностей». В следующем году ей будет сто лет. Колония появилась в 1924 году на месте Успенского женского монастыря. Как обычно бывает, за свою историю не раз меняла профиль — какой-то период функционировала как воспитательная колония, какой-то как трудовая колония для мужчин и женщин и т.д. С 1969 года в ИК-3 содержатся только представительницы слабого пола. И бывало, что их тут находилось до 2500 женщин. Сложно даже представить, как они тут умещались. А на момент нашей проверки в колонии отбывали наказание всего 359 женщин (при лимите в 533 мест). Все они первоходы, то есть впервые осужденные.
Территория колонии зеленая, ухоженная. И снова много цветов, которые радуют глаз. На фасаде одного из общежитий изображена Богородица с младенцем. Женщины, каждый раз возвращаясь с работы, видят ее лик. На фасаде другого общежития огромный портрет двух девочек и надпись: «Мы вас ждем». По замыслу УФСИН, все это должно способствовать исправлению женщин.
Внутри все примерно как в Ивановской колонии. Шторки на окнах, разноцветные (не серые и убогие) стены. Претензий по условиям проживания у нас не было.
В ШИЗО мы обнаружили двух девушек. Обе едва сдерживали слезы. Одна показала туалет, и он нас всех впечатлил в плохом смысле этого слова. Унитаза нет, на его месте, по сути, дырка в полу, а вместо смыва ржавая труба с краником. Антисанитария.
— Относятся к нам плохо, — говорит 23-летняя девушка. — На работе таскаем по 2–3 тонны муки за смену. Вы видели душ в отрядах? Так вот пользоваться им могут только приближенные, 5–6 человек. А будешь возмущаться — отправят в ШИЗО. А тут даже воду не дают по требованию. Так что пью из-под крана. Вот вы сейчас уйдете, а со мной что будет? Все боятся жаловаться…
Вторая девушка слепая на один глаз. Ей дали сразу максимальный срок наказания в 15 суток за то, что ругалась. Девушка работает не меньше зрячих, выступает на мероприятиях (поет), нарушение совершила впервые, к тому же глаз… Мы попросили ее амнистировать. Но практики освобождать раньше срока в колонии, увы, нет.
Железные нары, которые каждое утро нужно пристегивать к стене и каждый вечер возвращать на место, неподъемные. По словам прокурора, он замерял — получилось 27 кг. Но вроде как норматива на их вес нет.
В СУСе сидит 62-летняя женщина, осужденная за истязание детей (она одна из руководительниц организованного в селе Мосейцево под Ростовом «Угоднического дома милосердия»). Оказалось, что она отказывалась сдавать кровь для геномной регистрации. За это ее помещали в ШИЗО, а потом и в СУС. Кровь в итоге взяли принудительно.
Промышленная зона
275 осужденных работают на швейном производстве. И здесь даже есть специалист по охране труда. Правда, появился он после страшной трагедии.
26 июня 2021 года погибли две осужденные — 39 и 45 лет. Это была суббота, стояла тридцатиградусная жара. Женщины полезли чистить забившийся канализационный колодец, спустились на глубину 3,5 метра. И там отравились метаном и сероводородом. Сначала одна упала без сознания, потом вторая… Спасти их пыталась еще одна осужденная и кинолог, но и вытащить не смогли, и сами получили дозу отравления (были госпитализированы, слава богу, выжили).
Из сообщения СУ СК России по Ивановской области: «Как выяснилось в ходе следствия, начальник исправительного учреждения самостоятельно на место возникновения аварийной ситуации не выходил, обход территории жилой зоны ИК не производил, указаний о вызове аварийных служб подчиненным ему сотрудникам не давал, покинув без уважительной причины территорию колонии. Во время телефонного разговора с осужденной главный инженер дал устное разрешение на спуск в канализационный колодец глубиной 3,5 метра, то есть на проведение работ повышенной опасности с газоопасной средой. При этом осужденным не выдавался необходимый наряд-допуск, у них отсутствовали средства контроля состояния воздушной среды (газоанализатор или газосигнализатор), средства индивидуальной и коллективной защиты органов дыхания и от падения с высоты».
Расследование уголовного дела завершено, и скоро суд вынесет вердикт экс-начальнику колонии и еще двоим сотрудникам. Но пока в ИК как бы намекают: женщины сами виноваты, что полезли в колодец. Дескать, сделали это по собственной инициативе (они якобы и раньше так делали). Наблюдая за тем, как передвигаются женщины по территории, могу сказать, что без согласования они и шага ступить не могли бы. Так что эта версия не выдерживает никакой критики. Да и в любом случае администрация должна была сделать все, чтобы не подпускать их к опасному объекту.
Сейчас за охраной труда в ИК следят. Но вот санитарные нормы там, кажется, нарушаются. Туалет в одном из цехов напоминает тот самый злосчастный колодец — стоит такая вонь, что можно отравиться, пробыв там несколько минут.
Женщины шьют, не поднимая головы. Вопросов не задают, ни на что не жалуются. И снова замечаю, что платки у них разные. Мне пояснили, что желтые у тех, кто стоит на профучете.
Такие «метки» в нормативных документах не предусмотрены и вполне могут расцениваться как дискриминация.
Медицина
Здесь в штате врачей больше, но вот с лекарствами такая же беда. А у большинства женщин нет возможности попросить родных передать с воли медикаменты.
— Родители — пенсионеры, как я буду их напрягать? Я сама стараюсь им выслать хотя бы 2–3 тысячи рублей, заработанных на промке, — говорит очередная арестантка.
Магазин — все той же фирмы с низким ассортиментом и высокими ценами. Наличие там мороженого (о чем с гордостью говорят сотрудники) ситуацию не спасает.
Жертвы насилия, наркомафии и неграмотности
Мы начинаем наши беседы с осужденными, чтобы понять, кто эти женщины и как сюда попадали. Для начала статистика.
200 человек — осужденные по статье 228 УК РФ «Наркотики»
50 — по статье 105 УК РФ «Убийство»
40 — по статье 111 УК РФ «Причинение тяжких телесных повреждений»
5 — статья 205 УК РФ «Терроризм»
Выходит, что в тюрьму женщин приводят в основном наркотики. На втором месте насильственные преступления. И тут вот какая закавыка. Большинство опрошенных нами, осужденных по 105-й и 111-й статьям УК, рассказали о том, что их жертвы — мужья или сожители, которые третировали их на протяжении долгого времени. То есть их преступления — последствие домашнего насилия.
Но есть и исключения. Шесть женщин попали за решетку за убийство или истязание детей. Одна, к примеру, закрывала маленького ребенка в темной комнате, кормила его пару раз в неделю. Притом что к старшему сыну она относилась совсем по-другому. Но все они с психическими отклонениями, хотя и признаны вменяемыми.
Почти треть женщин не имели среднего образования, так что сейчас учатся в школе. Но неграмотность — не единственный порок, приводящий за решетку. Многие попали туда, потому что сами пили, употребляли наркотики, бомжевали. Есть и те, кто оказался в трудной жизненной ситуации. У одной, к примеру, погиб муж, и она решила заработать на похороны, сделав закладки.
Справка «МК»: В колонии 14 гражданок Узбекистана, 13 — Таджикистана, 10 — Украины и 5 — Белоруссии. Есть одна нигерийка, отлично говорящая по-русски.
Инвалидов в колонии 14. ВИЧ-инфицированных — 55.
Вообще истории у всех душераздирающие. Особенно когда речь заходит о детях.
— У меня две дочки в приюте, — плачет 39-летняя женщина. — 11 и 12 лет им. Муж у меня пил, и я с ним вместе… Ругались, он за нож хватался, и я. Ударила его три раза… Суд назначил наказание в два года. Девочки с мужем остались. Но в один день опека пришла, увидели, что он пьяный валяется, и дочек отняли. Не прощу ему этого. Разведусь. Освобожусь, дочек заберу. Жилье, слава богу, есть. Надо было в тюрьму попасть, чтобы приоритеты расставить.
У 21-летней осужденной, которой мы решили помочь, ситуация странная. Будучи под следствием (по 228-й «наркотической» статье УК РФ), она родила. В какой-то момент ей нужно было оформить документы, вот и попросила знакомую посидеть с ребенком. Та согласилась, но почему-то вызвала сотрудников опеки. Малыша забрали. Ну а потом был суд по основному делу матери, ее отправили в колонию, лишив родительских прав. Новые опекуны на связь не выходят, все посылки и деньги, что она посылает ребенку, возвращаются. Как будто кто-то решил забрать малыша, воспользовавшись ее ситуацией.
Осужденная за оправдание терроризма переживает, что ей скоро на свободу, нужно будет ехать домой в Самарканд.
— А как там в глаза людям смотреть? Что они обо мне думать будут? На родине восемь детей, 6 внуков. Я с высшим незаконченным образованием, никогда закон не нарушала. А тут в Москве решила домработницей поработать. И вот какое-то недоразумение случилось, обвинили в том, что я говорила какие-то плохие слова.
Помочь ей мы вряд ли чем можем. Да и чем? В колонии у нее все неплохо. По словам сотрудников, женщина ведет себя спокойно, участвует в разных культурно-массовых мероприятиях.
Самой взрослой арестантке исполнилось 75 лет. Мы сидим с ней на лавочке в кабинете начальника отряда. Беседа не очень получается, потому что женщина плохо слышит. Спрашиваем одно, отвечает совсем про другое. Но и без ее слов понятно, что слуховой аппарат, который ей сделали, не подходит и что нужно серьезное исследование.
Еще одна возрастная (ей 74) тоже с букетом болезней. Срок получила тоже за убийство мужа, с которым жила последние 10 лет, по ее словам, в страданиях. В УДО ей суд отказал, ссылаясь на отсутствие раскаяния и то, что за весь срок у нее всего одно поощрение. По УДО вообще отпускают суды сложно. Из 25 ходатайств в этом году удовлетворили всего шесть.
В ближайшее время суд рассмотрит интересное дело по поводу одной из осужденных. Точнее, осужденного. Дело в том, что до ареста женщина сменила пол по медицинским показаниям. По паспорту мужчина, но физиологически внешне скорее женщина, потому и отправили ее (его) отбывать наказание в женскую колонию в Кинешме. Прокуратура (видимо, на фоне принятого недавно запрета менять пол в России) решила признать мужской паспорт незаконным. Получится ли? Хороший вопрос. Но в колонии как будто тоже пытаются осужденного переубедить и вернуть все «как было».
Можно ли насильно заставить кого-то быть не тем, кем он хочет? Можно ли кого-то в принципе исправить (во всех смыслах)? Ответы на эти вопросы до сих пор ищут лучшие ученые и педагоги. Впрочем, все давно описано в древних книгах. Единственное, что мы может сделать для заблудившегося человека, — любить, без осуждения и принуждения. Может быть, этому научат и арестанток, и надзирателей в колонии в Кинешме. Один из православных вузов стал набирать желающих из этой обители скорби.
Фото: pixabay
Ева Меркачева
По материалам: “Московский комсомолец”
