“В Штатах в меня бы сначала выстрелили, потом бы спрашивали”
Акционист Петр Павленский, которого Таганский суд Москвы арестовал на месяц за поджог дверей здания ФСБ в центре столицы (сам Павленский называет это акцией «Горящая дверь Лубянки») в “Бутырке” уже два дня. Сидит в карантинной камере “со всеми удобствами”. Обозреватель “МК” навестила художника-хулигана за решеткой в качестве правозащитника.
Двери камеры номер 58 открываются. Вот Павленский. Вот его сосед – улыбчивый парнишка лет 20 обвиняется в торговле наркотиками.
– Позвольте представиться, меня зовут Петр! – Павленский отставляет в сторону тарелку с капустой и картошкой (сегодняшний ужин).
– Знаем-знаем. Как вам здесь?
– Отлично! Там (имеет в виду волю- прим.автора) ведь тоже тюрьма. Тюрьма- повседневность. Так что мое положение в принципе никак не изменилось.
– И чтобы вырваться из этой тюрьмы, вы устраиваете все эти акции?
– В какой-то степени. Это попытка преодолеть тот животный страх, который каждый из нас испытывает, живя в системе.
– И все-таки вы вряд ли ожидали, что вас арестуют?
– Почему же? Меня ничто не удивило. Но я не особенно представлял, что именно мне могут вменить. Поджечь Лубянку – это ведь можно считать мелким хулиганством, за которое предусмотрена административная ответственность. А можно считать и терроризмом, как было с режиссёром Олегом Сенцовым. Видите, какое “от” и “до”. Мы живём в такой политической ситуации, когда возможно все.
– То есть вы были готовы к любому повороту?
– Да. Когда меня задержали, от меня хотели какого-то деятельного раскаяния. Просили написать объяснительную. Но в чем раскаяться? То, что я сделал , это просто жест.
– Жест? Ничего себе. Ведь могли пострадать люди.
– Я совершил это в час ночи, когда люди не ходят. Я знал, что это никому не причинит вреда. Жест – это язык искусства. Вот когда человек подходит и даёт пощечину, он этим хочет что-то сказать. Но он не хочет навредить или убить. От пощечины не умирают.
– Но огонь – опасная стихия сама по себе…
– Посмотрите, сколько людей ей поклонялись и поклоняются. Кто определил, что это не должен был быть огонь? А я исходил из чего: ночь, горит ФСБ, это должно быть красиво!
– Опасная красота…
– С огнём мне вообще нравится работать. Я раньше покрышки жёг около храма Спаса на крови. Тогда я работал с историческим контекстом. Александр второй жестко боролся с инакомыслием. Сейчас ситуация такая же. И об этом моё политическое искусство.
– Политическое искусство?
– Да, это именно то, что я делаю.
– Но почему нельзя выражать ваши чувства в картинах, стихах, другим способом?
– Поджог ФСБ – это и есть картина!
– Недолговечная… Сколько горела дверь, пока вас не задержали?
– Секунд 30. Но в интернете есть снимки. Все увековечено.
– Вам все-таки обязательно нужна аудитория? Могли бы устроить перфоманс там, где никто не видит. Раз уж вам так хочется творить политическое искусство.
– Это то же самое, что написать книгу и спустить все её страницы в унитаз. А потом спрашивать всех: “Ну как вам?”. В искусстве всегда нужен диалог.
– Но почему для диалога вы выбрали ФСБ?
– Оттуда исходит угроза.
– Но именно ФСБ ловит террористов и благодаря этому ведомству было спасено множество жизней…
– Они и спасали, и сами творили всякое. История НКВД кровавая.
– Это понятно, но вот вас лично пытали? Били?
– Меня – нет. А что я, должен ждать, пока со мной лично такое произойдёт?
– И вы, значит, протестуете?
– Нет, я не протестую, я, как говорил, занимаюсь политическим искусством.
– Сейчас активно обсуждается тема – признавать ли вас политическим заключённым….
– Не стоит этого делать. Мне кажется, что этот статус – некая привилегия. Я отказываюсь от любых привилегий.
– У вас есть любимая женщина? Интересно, она с вами согласна?
– У меня есть соратница, подруга. У нас двое детей. Я против института брака. И вот что такое любовь?..
– Да, что для вас любовь? Вы вообще в неё верите?
– Я верю только в свободу воли, в желании отстаивать себя как субъект. Все институты власти направлены на то, чтобы превратить человека в объект. А вся политика – это механика контроля и подавления.
– Но про любовь. То есть вы могли бы жить с любой другой женщиной?
– Не думаю, что другая прожила бы со мной 10 лет. За это время всякое бывало. Кстати, моя восьмилетняя дочь придерживается моих взглядов. Она не ходит в школу. Занимается шахматами, кигбоксингом. Она книгу взрослую прочитала. Ей нечего делать в этом центре обучения.
– В смысле, в школе? А как же, например, математика?
– Она свободно пользуется интернетом.
– Но это разные вещи, согласитесь. Вам не жалко, что семья осталась без вас?
– Я думаю, что они от меня утомились. Пусть отдохнут.
– Вам, наверное, нужно жить на острове, где нет правительства, чиновников и полиции?
– Нет, я хочу жить здесь. В России хорошо. Если бы я совершил акцию в США, там бы в меня, наверное, сначала выстрелили, а потом спрашивали.
– Надеетесь выйти из СИЗО поскорее?
– Я не думаю об этом. Я просто сейчас ЖИВУ здесь. И все.
– Но тут вы не сможете заниматься “политическим искусством”. Огня нет.
– Есть вода. Да и вообще надо оглядеться. Изнутри все изучить. Кто сказал, что политическое искусство за решёткой невозможно?
Ева Меркачева
Фото: ntv.ru
По информации: МК
