За смерть мичмана, забытого в рубке погружавшейся субмарины, за два года не ответил никто
23 июля 2015 года вечером старший мичман Шиманский, как обычно, поднялся в ходовую рубку позвонить домой. Обсуждали будущую свадьбу дочки. Лодка была на учениях накануне Дня ВМФ. Живым после этого мичмана не видели. Лодка погрузилась для выполнения боевого упражнения, а всплыла лишь через 5 часов. Тогда в рубке и нашли тело.
В кино показывают, что о гибели моряка вдове сообщают со слезами на глазах отцы-командиры. Здесь все было совсем не как в кино. Официально никто из командования даже соболезнований семье не принес. До сих пор. Вместо этого год спустя после гибели мужа Людмилу сократили из учебного центра подводных сил, а страховки за погибшего мичмана она добивалась через суд в течение двух лет. За гибель Виталия Шиманского никто не ответил.
Сразу после трагедии «Новая» рассказывала о давлении, которое командование оказывало на вдову мичмана (№ 83 от 5 августа 2015 года). Тогда наш источник в Минобороны пообещал, что ведомство обеспечит беспристрастное расследование, а семье погибшего окажут помощь. Как видно, держать слово нынче не в чести у офицеров.
Ключевой вопрос этого дела — знал ли командир лодки капитан 1-го ранга Игорь Степаненко (сейчас командует АПЛ «Новомосковск») об отсутствии на борту подчиненного в момент погружения? Судя по тому, что дело дважды закрывали за отсутствием состава преступления, общая установка — списать все на самого погибшего. Дескать, 45-летний старший мичман грубо нарушил приказы и Устав. Но все, что происходит на борту субмарины, четко регламентировано, и найти того, кто нарушил установленный порядок действий, вполне реально. В материалах дела (в распоряжении редакции) есть акт по результатам разбирательства трагического случая, утвержденный командиром части контр-адмиралом Романовым 3 августа 2015 года. Этот документ целиком реконструирует вечер 23 июля. Названы в нем и виновные, с указанием конкретных пунктов устава, нарушенных ими.
Согласно этой бумаге, скрепленной подписями 9 членов комиссии по расследованию, «Брянск» в тот день отрабатывал срочное погружение. Нервозности прибавляло присутствие на борту начальства: начальника штаба части капитана 1-го ранга Наварского. В 21.17 поступила команда «Приготовиться к погружению». Мичман Шиманский звонит на центральный пост и просит разрешения вынести мусор, то есть подняться в ограждение рубки. Об этом точно знают двое — вахтенный Белобровка и старпом Дружин.
В 21.48 объявлена учебная тревога для погружения, на лодке боевая готовность № 1. Командиры отсеков проверяют наличие личного состава. Командир 8-го отсека старший лейтенант Носков докладывает о наличии восьми человек из девяти. По его словам, он решил, что Шиманский остался на камбузе, так как тот стоял в наряде по столовой и к несению вахты по боевой готовности не привлекался.
Начальник Шиманского, командир группы автоматики дивизиона движения лейтенант Слепченко, также не пытается уточнить, где находится Шиманский, и докладывает о наличии ста процентов личного состава своего подразделения командиру дивизиона капитану 3-го ранга Дыбко. Тот делает соответствующую запись в вахтенном журнале. На основании чего командир электромеханической боевой части Петренко делает аналогичный доклад старпому Дружину.
Но чуть позже тот же Дружин получает иной доклад: командир дивизиона живучести Абрамов докладывает, что в 5-м отсеке не досчитались мичмана. Тревогу забил сосед Шиманского по каюте. Дружин, который прекрасно знал, что мичман просил разрешения подняться в рубку, уверяет на следствии, что доклад получил за минуту до погружения. Но в распоряжении «Новой» есть копия рапорта старшего матроса Олейника, в котором указано, что на центральный пост об отсутствии Шиманского тот звонил за 5–10 минут до погружения. Это ключевой момент, потому что 5–10 минут вполне достаточно, чтобы отыскать человека в рубке. Недаром Олейник на следствии утверждал, что командир лодки требовал, чтобы рапорт был переписан, да только не смог внятно объяснить, как именно, к тому же сказанное в рапорте подтверждали другие очевидцы. В общем, документ остался не переделанным. По словам сослуживцев мичмана, на доклад об отсутствии на борту человека командир Степаненко якобы отмахнулся: «Спит где-то. Да и хрен с ним!»
Дружин все-таки приказывает матросу Сорочеву проверить, нет ли Шиманского в рубке. Однако тот видит бегущего вниз мичмана Минина и тоже возвращается в отсек.
По словам Людмилы Шиманской, Дружин уверял, будто докладывал командиру, что Шиманский может быть наверху, и рекомендовал приостановить погружение. Но тот не отреагировал.
В 22.30 начальник штаба Наварский отдает приказ к началу выполнения упражнения. Через минуту командир Степаненко задраивает верхний рубочный люк, якобы предварительно осмотрев рубку и троекратно оповестив мостик и рубку о погружении. Опять же со слов вдовы, Дружин впоследствии говорил, что этого оповещения лично он не слышал. Еще через две минуты лодка погружается на 50 метров.
В 2.30 командир решается доложить начальнику штаба об отсутствии на борту человека. Поиски продолжаются до четырех утра. После этого Наварский докладывает о происшествии на берег.
В 4.20 лодка всплывает, Степаненко находит тело в ограждении рубки. Днем лодка с Шиманским на борту возвращается на базу с поднятым флагом. Приказания приспустить его командир не дает.
Согласно акту расследования, наказанию должны были подвергнуть всех, кто знал об отсутствии Шиманского в отсеке, но докладывал о стопроцентной готовности личного состава: 7 человек, включая Степаненко, должны были получить предупреждение о неполном служебном соответствии, один — строгий выговор. Командир, старпом и командиры электромеханической боевой части и группы автоматики дивизиона движения должны были быть вызваны на аттестацию на предмет соответствия должностям.
Наварскому взысканий не рекомендовано, однако отмечено, что и он нарушил устав и «не выявил нарушения в организации службы, способствующие гибели старшего мичмана Шиманского».
Казалось бы, вот оно — строгое и беспристрастное расследование, обещанное «Новой» в Министерстве обороны. Но появляется иной документ: недатированная «Выписка из акта». В ней указаны совсем иные члены комиссии, подписи отсутствуют. Точнее, есть только одна: верность документа удостоверяет врио командира части капитан 1-го ранга Паули. Эта бумага направляется командующему подводными силами Северного флота Моисееву и представляет собой весьма краткий пересказ событий. Что же до выводов, то в них остался только тезис о виновности самого мичмана в том, что он разговаривал по телефону в рубке. Более того, в этой бумаге неизвестно откуда появляется новый пассаж. Со ссылкой на акт вскрытия сообщается, что в крови Шиманского обнаружено 1,6 промилле алкоголя. «Данное состояние способствовало его гибели» — так указано в выписке. То есть будь оставленный в рубке мичман трезв, ни за что бы не утонул при погружении лодки на 50 метров.
Особая гнусность этой бумаги вот в чем. Подводникам в походе вино подают к столу — это часть рациона. Было оно и на ужине 23 июля. Отсюда и алкоголь в крови. Между тем в «выписке» мичмана еще и признают виновным в грубом дисциплинарном проступке: несении службы в состоянии опьянения. Видимо, чтобы подкрепить шаткую версию, два года спустя после начала расследования в деле появляется еще один свидетель, который утверждает, будто вечером Шиманский единолично выпил не менее двух литров вина. Правда, тут нестыковка: при таком раскладе в крови мичмана должны были обнаружить не 1,6, а 2,5 промилле.
Есть еще один нюанс: по словам вдовы, о том, что в крови мужа нашли алкоголь, ей рассказал в воскресенье, 26 июля, медик флотилии Довженко. А в акте экспертизы указано, что биоматериал отобран лишь в 9 утра понедельника, 27 июля.
Акт экспертизы, а также другие материалы уголовного дела имели широкое хождение в дивизии. Настолько широкое, что Людмила Шиманская поинтересовалась, на каком основании. И получила ответ: следователь устно разрешил. Тот подтвердил, что медик Довженко просил акт экспертизы «для командования». Зачем — стало ясно, когда в августе был издан приказ об увольнении Шиманского, где говорилось: «Погиб в результате добровольного алкогольного опьянения». Прокуратура, куда обратилась вдова, этот приказ отменила. И лишь после этого Шиманского уволили, как погибшего при исполнении.
Доброжелатели с флота вдобавок отправили акт экспертизы в страховую компанию, которая отказала вдове в получении страховки за погибшего при исполнении обязанностей мичмана. Дескать, пьян был. Это решение Людмиле оспорить удалось не скоро, выплаты она получила лишь весной 2017 года.
В августе 2016-го Людмилу сокращают из учебного центра, не предложив никакой должности. Она пишет комфлота, просит дать хоть какую-то работу — безуспешно.
Командование делает все, чтобы вдова мичмана уехала из Гаджиево (маленького гарнизона в 100 км от Мурманска, где базируется АПЛ «Брянск»), уехала подальше от расследования. А она остается, больше того, дважды добивается возобновления производства. Первый раз в том же августе 2016-го, пробившись на личный прием к начальнику СКР Бастрыкину. В Следственном комитете, кстати, Людмиле тоже сказали: муж-то ваш пьян был. «Не помню такого в уставе, чтоб за пьянство топили», — не растерялась Людмила. Дело возобновили.
«Я его в море отдала живого и здорового, а потом осталась один на один со своей бедой, — говорит Людмила. — Всегда шутила, что у мужа самое безопасное место службы: с подводной-то лодки уж точно никуда не деться».
Второй раз дело было закрыто и вновь продолжено уже нынешней весной. Людмила боится, что дело просто доведут до истечения сроков давности. Она убеждена: ответственность должен понести человек, который последним должен был лично проверить рубку и лишь после этого задраивать люк. И который был обязан, получив доклады об отсутствии человека на борту, прервать погружение.
К слову, над Игорем Степаненко уже висела угроза уголовного наказания: в 2012 году, когда АПЛ «Карелия» под его командованием столкнулась с буксиром, ему вменяли нарушение правил кораблевождения. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, Степаненко реабилитировали и выплатили компенсацию морального вреда, причиненного «снижением авторитета на флоте и препятствиями для карьерного роста».
От редакции
Трагедия, описанная в № 83 от 5 августа 2015 года, все еще имеет открытый финал. У редакции, ознакомившейся с актом за подписью контр-адмирала Романова, нет сомнений в его объективности, так как он полностью подтверждает показания, собранные нами два года назад у непосредственных свидетелей. С тех пор Людмила Шиманская была лишена страховки и уволена, начались судебные мытарства. Трудно оценить это решение командования в Гаджиево, которому не хватило совести на простое соболезнование, иначе, как наказание женщине, вступившейся за честь мужа. Руководство Министерства обороны не раз оказывало помощь по делам героев наших публикаций. Мы с уважением относимся к этим усилиям и надеемся, что они изменят финал этой истории к лучшему.
Татьяна Брицкая
Источник: “Новая газета”
