Генерал КГБ о крушении социалистического лагеря
В ноябре 2018 года исполнится 29 лет с тех пор, как рухнула Берлинская стена. Её падение ознаменовало собой крушение социалистического лагеря, приведшее вскоре к исчезновению самого Советского Союза. Как реагировали на перемены, происходившие в странах Восточной Европы, в Москве? Пытались ли советские спецслужбы противостоять «бархатным революциям»? Об этом «Нашей Версии» рассказал бывший руководитель Аналитического управления КГБ СССР, генерал-лейтенант Николай Леонов.
– В 1989 году вы по приказанию председателя КГБ СССР Крючкова совершили поездку в ГДР. Что это была за поездка и какова была её цель?
– Причина во многом заключалась в том, что оценка ситуации по-разному представлялась нашими информационными агентствами. Я прежде всего имею в виду Международный отдел ЦК КПСС, который занимался проблемами стран социалистического содружества, дипломатию в лице МИДа, а также КГБ. И все эти потоки информации, поступавшие из трёх ведомств, были в корне разные. Послы сообщали, что всё нормально, везде идёт перестройка в духе Горбачёва и проблем нет. Что касается разведки, то она сообщала, что социалистический строй во всех странах постепенно вступает в стадию полнейшей деградации по причинам падения темпов роста производства и социально-экономических трудностей. Помню, как Юрий Владимирович Андропов лично мне задавал вопрос, почему информация разведки носит тревожный характер, тогда как дипломаты рисуют совершенно иную катину – кому должны верить в Кремле?
– И что же вы ответили?
– Что мы готовы к открытому разговору с любым послом. Ведь я помнил, как возник вопрос по Польше, когда на её территории появилось политическое движение «Солидарность». Андропов спрашивал меня, как это могло произойти, почему в Польше складывается такая ситуация. Я отвечал, что мы уже несколько лет сообщаем о том, что ситуация в Польше совсем другая, чем представляет её иногда наше посольство, что социализма там не существует. Также наши сотрудники обращали внимание, что у поляков есть частное землевладение, которое очень хорошо обеспечивает население своей страны продуктами питания, в то время как колхозы нашей страны всё время перебиваются с хлеба на воду. То есть соцстрой в Польше держался только на её силовых структурах и присутствии на территории этой страны войск СССР. Также следовало учитывать, что католическая церковь в Польше имела гораздо большее влияние на народ, чем партия.
– Не раз приходилось читать, что католическая церковь была тесно связана с антисоветскими политическими кругами. Это так?
– Католическая церковь в Польше была, естественно, ориентирована на Ватикан и через него на Запад. Избрание на пост папы римского Иоанна Павла II, поляка по происхождению, на мой взгляд, было блестящей операцией Запада. Это вызвало в Польше взрыв религиозного и национального движения. А наша пропаганда подавала избрание поляка папой как ничего не значащее событие. Работа велась топорно и грубо, потому неудивительно, что аргументы не дошли до сердец людей.
«Хонеккер просил Брежнева снять розовые очки»
– Вернёмся к вашей поездке в ГДР. Что происходило в стране в тот момент?
– Говоря просто, там шло постепенное размывание позиций социализма, в условиях чего консервативная роль советского руководства была губительной. Хонеккер был единственным из руководителей соцстран, который старался видеть реалию, а не смотреть на мир через розовые очки. Он неоднократно говорил Брежневу, что надо прекратить все эти парадные встречи Политического консультативного комитета, который собирался раз в год, на них принималась общая декларация о состоянии дел в мире соцстран, и на этом всё заканчивалось. Он прямо заявлял, что в СССР, а также в других странах социалистического содружества накапливаются негативные моменты, связанные с замедлением темпов развития, с медленным ростом благосостояния трудящихся и с нарастанием оппозиционных настроений. И он в связи с этим предлагал собраться на неделю всем руководителям социалистических стран и в течение недели, уединившись, откровенно обсудить то, что у всех болит. Откуда у нас возникают такие проблемы, как в ГДР, когда в 1953 году восстание в Берлине пришлось подавить танкам советской армии. Или вспомните события в Венгрии в 1956 году, которые переросли в общенациональное восстание. Потом такие же события спустя 10 лет в Чехословакии, а после такие же нарастающие, но более грозные события в Польше. Потому Хонеккер прямо говорил Брежневу: рано или поздно появятся новые волны, которые будут по своей мощности только нарастать! Но он, повторюсь, был такой один. А все остальные руководители соцстран выражали руководству нашей страны полный «одобрямс». Болгарин Живков и вовсе говорил, что надо превратить Болгарию в очередную республику СССР, что было абсолютной бессмыслицей.
Все инициативы глав соцстран сводились к тому, кто из них первым даст орден своего государства Леониду Ильичу Брежневу или сделает его героем своей страны. В итоге Брежнев выглядел посмешищем. В Кремле думали, что люди этого не видят, а люди всё видели и создавали анекдоты.
А это, по существу, привело к размыванию идейных основ, на которых должна, как нам казалось, строиться социалистическая доктрина. Потому мы, разведчики, неоднократно поддерживали Хонеккера, не ссылаясь на него. И когда приносили телеграммы, в которых говорилось о печальных ситуациях, я напоминал Владимиру Крючкову, что они вместе с Андроповым были во время событий 1956 года в Венгрии, своими глазами видели, как в Будапеште вешали коммунистов, как перешла на сторону бунтующей оппозиции вся венгерская армия, полиция, все структуры государства. Я считал, что следует обобщить опыт борьбы с подобными явлениями, ну хотя бы в виде диссертации под грифом «Совершенно секретно», и сказать при этом откровенно, что же привело к венгерским событиям 1956 года, а также как надо вести дела в будущем, чтобы этого больше не повторилось.
– Крючков не отреагировал?
– Он мне говорил, что у него есть то ли огромный чемодан, то ли ящик с документами, связанными с венгерскими событиями 1956 года. Но ими он обещал заняться потом. Как у Брежнева не было желания прислушиваться к голосу Хонеккера, так у Крючкова не было желания прислушиваться к голосу разведки. Вот ещё пример. Мой заместитель в Информационно-аналитическом управлении Первого главного управления КГБ, занимавшегося внешней разведкой, Александр Николаевич Бабушкин, умерший год назад, царствие ему небесное, неоднократно вместе с нашими делегациями Политбюро выезжал на встречу с руководством стран социалистического содружества. Там он тоже иногда давал рекомендации о том, как надо вести дела, руководителям нашей страны в беседах с Политбюро других социалистических стран. Так его обрывали то председатель КГБ Андропов, то министр обороны Устинов. Мол, не учите нас управлять государством! Потому налицо оказался разрыв между теми, кто был призван Кремлём обеспечивать информационную подпитку наших внешних политических мероприятий, и теми, кто этими операциями руководил. Что говорить, если даже о вторжении в Афганистан мы в Первом главном управлении КГБ узнали буквально в ту ночь, когда уже шли войска. И все эти штучки связаны с тем, что власть в СССР в те времена была абсолютно бесконтрольной! Все решения принимались под впечатлением не совсем понятных причин очень узким кругом, без какой-либо аналитической проработки и носили волюнтаристский характер. Зато последствия разгребали мы все вместе. И гробы из Афганистана возили, и с душманами переговоры вели. Так же вышло и с ГДР. Потому как опять-таки наша информация о происходящем в стране была весьма точной.
Немцам надоело «жить по-советски»
– Нелегальная разведка?
– У нас в Берлине находилось огромное представительство КГБ СССР, в составе которого имелся особый Информационный аналитический отдел, который получал от разведки ГДР информацию. Тут надо сказать, что разведка ГДР была лучшей из всех разведок стран соцсодружества. Её сотрудники и агенты проникали даже в ведомство федерального канцлера ФРГ. Имея такие возможности, мы знали абсолютно всё, до планов ракетно-ядерных ударов НАТО по СССР. Поэтому наша информация по ГДР всегда была точной. При этом наши немецкие коллеги предупреждали нас о том, что в их стране не всё идёт ладно. Во-первых, они беспокоились, что ФРГ ведёт активную пропаганду, рекламируя западный образ жизни. Во-вторых, они так же честно говорили о том, что отношения их страны с СССР не дают удовлетворения всем потребностям ГДР, отчего Хонеккер уже просто вынужден вести с «соседями» особые отношения. В том числе получать субсидии и вести торговлю с ФРГ, позволять расширять контакты жителей ГДР с жителями Западной Германии. В результате границы Берлинской стены начали постепенно размываться. Также нам сообщали, что небольшая группа представителей властных структур ГДР использует советскую помощь для получения ими экономических преимуществ.
Ведь каждый год в СССР совершалась постыдная процедура делёжки квот на нефть. Ежегодно в Москве собирались представители стран социалистического сотрудничества, и между ними решалось, сколько тонн советской нефти надо выделить каждой из них.
ГДР давали больше всех. Немцы тут же построили нефтеперегонные заводы, после чего стали делать из нашей нефти бензин, керосин и масла и продавать всё это в ФРГ. Естественно, что за сырую нефть они платили нам по ценам Совета экономической взаимопомощи, а от торговли с ФРГ они получали в 3, а то и в 4 раза больше. Мы в КГБ докладывали в Кремль: надо нефть перерабатывать у себя и поставлять немцам готовый продукт. А то получается, что и мы, и они немножечко лгут – так и будем друг другу дальше лгать? Похожая ситуация была с чехами, которые на Запад поставляли более качественную обувь, чем в СССР. Премьер Косыгин однажды прямо выложил перед чехами их качественную обувь в красивых коробках, которую они отправляли на Запад, а затем открыл мешок с мятыми ботинками, предназначенными для СССР.
И вот такая ситуация продолжалась. А поскольку Хонеккер был сторонником чётких действий, он стал вызывать у Горбачёва раздражение. Прямо скажу: Хонеккера, единственного человека из руководителей коммунистических партий, предали и свергли мы сами, это сделал СССР.
– Каким же образом это произошло?
– Глядя на то, что происходит в нашей стране, в ГДР сформировались две политические группы: одна прогорбачёвская, прозападная, другая группа – Хонеккера. Её члены считали, что ГДР не готова к тому повороту, который провозгласил Горбачёв.
В эту группу, по существу, входила двенадцатая часть членов немецкого политбюро, и прозападные реформаторы своими силами свергнуть Хонеккера никак не смогли бы. И тут, воспользовавшись сорокалетием образования ГДР, Горбачёв приехал в Берлин, полностью поддержав группировку противников Хонеккера – молодых реформаторов западного типа во главе с Кренцом. Тот заявил, что в ГДР, в духе перемен в СССР, надо всё менять. По существу, это был переворот политической власти в ГДР, свершённый СССР. А дальше в ГДР началась, как говорят, цепная реакция.
За всё в ответе Горбачёв
– Как, по вашему мнению, следовало поступить руководству СССР: дать ГДР объединиться с ФРГ или пойти на какие-то другие шаги по решению этой политической проблемы?
– У нас в разведке задолго до этого постоянно думали, что же делать с разделённой Германией. Основная идея сводилась к тому, чтобы поставить перед Западом вопрос о мирном объединении ГДР и ФРГ, при условии, что будущая объединённая Германия будет находиться вне каких-то военных блоков. Станет как бы нейтральной зоной между НАТО и странами Варшавского договора, эдаким «форпостом мира» в Европе. Однако никто из руководителей КГБ не решался так радикально поставить вопрос о том, что Германия должна быть нейтральной. И в политических кругах не могли принять эту идею. Возможно, сыграла роль идеологическая зашоренность – мол, марксизм родился именно в Германии, впервые создано социалистическое немецкое государство, как же можно принести его в жертву какому-то эфемерному нейтралитету? Поэтому те события в ГДР, о которых мы говорим, обрушились на меня в 1989 году, будто девятый вал на известной картине Айвазовского. Как генерал Первого главного управления, имеющий десятилетний опыт работы в Информационно-аналитическом управлении КГБ, я хорошо представлял себе тенденции развития мира, в связи с чем неотвратимость краха социализма в Европе у меня не вызвала никаких сомнений.
Я видел, насколько растеряна наша власть в Кремле и на Старой площади, как она уже никому и ничему не верит, а также ничего не знает и не имеет сама никакой точки зрения на то, что же ей делать. В Берлине же тем временем начался хаос. Помню, как по приезде в ГДР я сразу решил встретиться с нашим представителем – генералом Геннадием Титовым, который уже шесть лет здесь работает и должен отвечать за ситуацию. Мне отвечают, что он только что получил из Москвы приказ возвращаться и на смену ему приехал новый представитель – генерал Новиков, который давно уже не ездил ни на какие оперативные мероприятия. А сам Титов сидит на военном аэродроме в Темпельхофе на куче чемоданов и ждёт военного самолёта, чтобы вместе со всем своим личным багажом вернуться в Москву. При этом каждый самолёт осаждался ещё и военными: бежали все, кто только мог это сделать.
– Так, может быть, крушение социалистического лагеря оказалось предрешено?
– Вся катастрофа во всех странах социалистического содружества была вызвана заявлением Горбачёва осенью 1988 года о том, что он отменяет доктрину Брежнева, когда Горбачёв поехал в Нью-Йорк на сессию ООН, где в духе своей авантюрной политики решил бросить какую-то крупную инициативу и заявил, что мы не будем способствовать поддержанию социалистических сил в Восточной Европе. Хотя доктрина Брежнева была отменена значительно раньше, потому что разумные люди понимали: СССР не в состоянии выполнить её. Я могу это подтвердить двумя фактами. Так, ещё в 1980 году, когда Андропов был членом Политбюро ЦК, в Москву пригласили Рауля Кастро. Ему было сказано, что СССР не будет воевать за Кубу. Кастро был тогда этим ошарашен. Далее, в 1981 году, когда на территории Польши начала создаваться «Солидарность», Ярузельский доложил в Москву: ситуация аховая, он хочет ввести в Польше военное положение, поддержит ли его СССР? И разговаривавший с ним секретарь ЦК по идеологии Суслов ответил: в этом случае мы вам военную помощь оказать не сможем. Так что к моменту заявления Горбачёва доктрина Брежнева уже не действовала.
Что до влияния США, то оно, может, где-то и присутствовало, но на заднем фоне. У меня сложилось тогда мнение, что на первом месте стояло стремление немцев к воссоединению. В воздухе скорее витало ощущение каких-то перемен, что холодной войне приходит конец. При этом наш посол в ГДР, с которым я встретился, рассыпался в убеждениях, что в ГДР всё идет нормально, что посольство в курсе дел, что оно всё контролирует, и так далее. После этого мы с генералом Новиковым отправились в представительство КГБ СССР, в котором должны были написать итоговую телеграмму о нашей оценке ситуации в ГДР. Текст составленной нами телеграммы, наверное, всё ещё лежит в каком-то архиве разведки. Смысл её был краткий и категоричный: «ГДР как самостоятельная социалистическая страна государства в Европе уже прекратила своё существование де-факто». Также мы написали в телеграмме, что советскому руководству стоит уже думать не о сохранении ГДР как государства – оно уже в прошлом, его больше не существует. Теперь нужно думать, как же надо обеспечить государственные интересы СССР в германском вопросе. Надо вести переговоры о статусе наших войск, о порядке их вывода, если будет принято такое решение, о возможных условиях компенсации, если она будет, о сохранении наших объектов, если их можно сохранить. Ведь там было много наших предприятий и объектов. В том числе предприятие «Висмут», которое занималось добычей урановой руды на территории ГДР – один из основных наших источников урана.
9 ноября Берлинская стена уже открылась для прохода и народ хлынул в ту и в другую сторону – Берлин оказался воссоединён. Любопытно, что западные немцы давали по 100 марок гражданам ГДР, чтобы они, придя на Запад, могли себе купить какие-то сувениры, отчего возникло столпотворение, как на нашей Ходынке. Две отдельные Германии перестали существовать.
Игорь Латунский
По материалам: “Наша Версия”
