В минувшие Рождественские дни вспомнились мне два старика, каких на Руси называли «не от мира сего»
Они всегда искали общения, внимания. И как-то «вычислили», что самое подходящее для этого место — редакция нашей газеты «Северный курьер». Понимали: журналисты, люди хоть и солидные, нос не задирают: выслушают, посочувствуют, и даже помогут, чем могут.
Нет уже на земле ни этих сердечных «ходоков», ни нашего «Курьера». И душевность давно не в моде. Тем приятнее вспомнить о блаженных еще раз.
Чудо из консервной банки
Дед был одет несколько странно: на голове — облезлая кроличья ушанка; на худом теле — старомодный плащик; из-под коротких брюк торчали тощие лодыжки в шерстяных носках и огромных ботинках … разного цвета.
Он смущенно поздоровался и, поймав мой взгляд, извинился за ботинки: «Правнук постарался, эмалью для пола покрасил…» Архип Петрович Харитонов родом из заонежской деревни, где и жил до глубокой осени. А на зиму перебирался к детям и внукам в Петрозаводск.
В редакцию зашел не просто так. Из бэушного полиэтиленового пакета он достал и бережно выложил на стол то ли игрушки, то ли сувениры.
— Не подскажете, куда можно пристроить на хранение? В деревне от сырости ржавеют. Так я их в город с собой прихватил. Да только невестка грозит выбросить на помойку.
Свои железяки в виде корабликов, рыцарей и зверушек Архип Петрович делал из жестяных ленточек, нарезанных из подобранных там и сям консервных банок, что само по себе занятие трудоемкое. Но вот увлекло человека… Необычных фигурок скопилось много, а девать некуда. Для детских игр небезопасны: все-таки металл. Как сувениры — на любителя … Чем помочь?
Все же мы с коллегой подсказали умельцу два адреса, где к его творчеству могли проявить интерес. Он страшно обрадовался и оставил на память крошечный кораблик с парусами, сплетенными из тонких металлических нитей.
Странный человек в разноцветных ботинках ушел, а я смотрела на его воздушный кораблик и вспоминала другого чудака.
«Здравствуйте, я Perpetuum mobile»
85-летний Василий Яковлевич Ершов нашу газету читал внимательно. Поэтому частенько наведывался в редакцию аж из деревни Каскесручей, чтобы сообщить важную новость, которая, не сомневался он, поразит весь ученый мир.
С открытиями его, конечно, заносило. Но что-то в этом старике заставляло терпеливо его выслушивать. Может быть, детская беспомощность и доброта, которая лучилась из слезящихся, но проницательных глаз?
Возникнув, как всегда, неожиданно на пороге редакционного кабинета, он в который уж раз торжественно объявлял, что изобрел «вечный двигатель», какого еще никто и никогда не видел. С этими словами Василий Яковлевич доставал свои схемы и свидетельства переписки с солидными людьми из Российской Академии наук.
Не меньше двух раз в месяц журналисты редакции поздравляли изобретателя-самородка с очередным вежливым ответом из столицы. А он снова и снова просил почитать напечатанные на отличной мелованной бумаге небольшие тексты, заканчивавшиеся обязательной в то время припиской-отпиской: «Ваше предложение будет доведено до сведения заинтересованных организаций».
Показав и аккуратно сложив в папку дорогие сердцу свидетельства своей причастности к миру науки, Василий Яковлевич вежливо откланивался.
Из редакции он обычно направлялся на улицу Пушкинскую, в Карельский центр Академии наук. Возможно, там ему было интересней, чем с нами. Оказавшись среди «коллег», он пытался доказать, что его электрореактор, работающий без горючего, а также самовращающийся мотор-генератор и беспроводной передатчик электроэнергии спасут человечество.
Идеи Василия Блаженного, как сам себя называл Ершов, в КЦАНе сходу не отвергали, уважая преданность науке и полет фантазии простодушного самородка. И только когда Василий Яковлевич сильно зарвется, легонько охлаждали его пыл.
Мы догадывались, что жизнь у нашего изобретателя не сахар. В молодости он работал то электриком в совхозе, то механиком на ферме. Выйдя на пенсию, погрузился в изобретательство. Любил наблюдать грозу. На одном из семейных застолий случилась пьяная драка между родственниками. Попавший под руку и избитый до потери сознания дед Ершов долго лежал в больнице. И, практически, заново родился. Таким вот «новым» он и предстал перед нами во всей своей стариковской красе и чудом уцелевшей удали.
Худенькая ловкая фигурка. Быстрая, не стариковская походка. Взгляд с веселой хитринкой. Беззубая, как у ребенка, улыбка. Тихий, как будто простуженный, голос. Одет был легко в любое время года. И непременно — в шляпе из фетра. Не курил. Спиртное — причину своих бед — на дух не переносил.
Свой среди чужих
В родной деревне, под опекой сестры, ему не сиделось. Тянуло в большой город. Среди чужих людей он чувствовал себя лучше, чем среди большой деревенской родни. Василий Яковлевич всякий раз останавливался не где-нибудь, а в главной петрозаводской гостинице «Северная». Там ему ни разу не отказали, находили местечко. Как удавалось? Отель-то не для бедных и сирых. Старик радостным шепотом хвалился: «Землячка там работает».
Ветеранской пенсии, если удавалось ее сохранить, ему хватало и на проезд автобусом в город и обратно, и на обед, и на гостинцы для знакомых. А главное — оставалось еще и на детали для мечты всей его жизни — «perpetuum mobile».
Даже о самых простых вещах Василий Яковлевич говорил с загадочным видом. Тому, кто подавал ему правую руку, непременно напоминал: «Правая — для всех, левая — для друга». Часто «сыпал» переиначенными на свой лад пословицами и поговорками: «Хочешь жить — умей вертеться вдоль и поперек», «Не живи, как хочется; живи, как придется; за жизнью не угонишься, бери, что придется» и так далее.
Первый парень на деревне
Делясь этими мудрыми советами, не любил жаловаться и рассказывать, как сам попадал впросак. Только чаще, уверял он, ему везло на людей и знакомства. «Я обладаю гипнозом», — таинственным шепотом сообщал он о главном секрете своего неотразимого обаяния.
— Девушки молоденькие меня любят, а те, кто постарше, глазки мне строят. Знаешь, сколько у меня любовниц? Да в каждом магазине и даже в ресторанах некоторые по мне сохнут, — хвастался он, все больше и больше воодушевляясь. Донжуан из глухой деревни сильно привирал в озорном запале. Но то ли под действием его «гипноза», то ли от симпатии к неунывающему чудаку слушатели вместе с ним радовались его победам и на этом фронте. Кто знает, а вдруг «вечный двигатель», который он всегда возил с собой в старом школьном портфеле, как-то влиял и на мужское здоровье изобретателя?
И лекарь, и аптекарь
Наш деревенский друг не только фантазировал, но и избавлял, бывало, проверенными народными средствами от внезапных недомоганий. Кому-то уголек от березового полена предложит: «Вот, возьми. Разжуй и проглоти. Свежий уголь, вчерашней топки. Боль как рукой снимет». И не уходил, пока уголек березовый не подействует. Кому-то поднесет сбор целебных трав от бессонницы, собственноручно заготовленный.
Однажды Perpetuum (так, в свою очередь, прозвали изобретателя мы) избавил от приступа зубной боли нашего собкора, собиравшегося в срочную командировку. Оказавшийся именно в этот момент в редакции, Василий Яковлевич мгновенно оценил ситуацию и, порывшись в своем портфеле с чертежами «вечного двигателя», извлек из него небольшой пузырек с каким-то снадобьем. Протянул страдальцу: «Смочи ватку и приложи к зубу. Все пройдет». И, правда, помогло быстро.
— Не от таких ли примочек у тебя, дед Василий, зубов не осталось? — пошутил исцеленный и повеселевший «пациент».
— Не бойся, парень. То мне по летам положено. Не кусачий я уже. Но девушки любят! — отшутился Василий Яковлевич, сияя серыми лукавыми глазками.
* * *
Такие дела. Один добряк творил игрушки из консервных банок, другой мечтал осчастливить человечество вечным двигателем. …Кого напоминают эти странные старики с загрубевшими от сельской работы, но чуткими руками, способными удержать тонкие детальки своих «бесполезных» произведений? Возможно, — лесковского Левшу, который блоху подковал? Какая тоже от этого польза и смысл? Зачем блохе подковы, а людям — подкованная блоха? Может быть, та, что неодолимая тяга к творчеству, кому ее Бог дал, этот вечный двигатель не давала им покоя, но дарила радость, близкую к счастью?
Валентина Акуленко
“Новый вторник”
