Основатель «Суммы» Зиявудин Магомедов почти два года в СИЗО. Бывшая глава группы Лейла Маммедзаде все это время управляла активами группы, но сейчас решила уйти. О причинах этого решения — в интервью РБК
30 марта 2018 года в Москве был задержан Зиявудин Магомедов, владелец группы «Сумма», чье состояние Forbes оценивал в $1,2 млрд. Основа обвинения — создание преступного сообщества. За время следственных действий, которые продолжаются до сих пор, из публично известных активов некогда одной из крупнейших частных структур бизнесмена остались только 32,5% FESCO, одной из крупнейших транспортно-логистических компаний России.
С момента ареста «Сумма» фактически прекратила свое существование. «Она [«Сумма»] никогда не была ни холдингом в классическом понимании этого слова, ни управляющей компанией», — рассказывала в интервью РБК в октябре 2018-го Лейла Маммедзаде. К этому моменту она уже перестала быть гендиректором группы и стала заниматься управлением активами через совет директоров.
Но Маммедзаде, которая сейчас занимает пост председателя совета директоров FESCO, покинет этот пост и перестанет управлять активами Магомедова. Почему было принято такое решение, в чем она не согласна с Магомедовым и что произойдет с FESCO, она рассказала РБК.
«Зиявудин, я планирую уйти, уведомляю вас»
— В 2018-м у вас не было версий относительно причин ареста. Сейчас вы понимаете, почему в деле Магомедова не было такой поддержки, как в деле Майкла Калви?
— Сложнейший вопрос. Мне так до конца и непонятно, что же произошло на самом деле, в чем была трагическая ошибка. Я всегда знала Зиявудина как яркого и талантливого предпринимателя. Во многом он был моим большим учителем, и я благодарна за все.
При этом Зиявудин всегда был и есть не только бизнесмен, но и политик. В этой его роли мы взаимодействовали очень мало. Поэтому, я думаю, рынок в целом и более опытные люди сообразили быстрее, чем я, что проблема Зиявудина лежит не в области экономики. Это и сейчас догадки, не подкрепленные никакими подтвержденными фактами.
Полагаю, если бы это лежало в области бизнеса и конкурентной борьбы, то кто-нибудь бы обязательно появился и сказал: Лейла, у нас есть задача, ее надо решать. Я бы тогда пошла к Зиявудину и сказала об этой задаче. Но никто не пришел и ничего не сказал. По крайней мере ко мне.
— Почему вы решили уйти?
— Это не было спонтанным решением и навязанным конфликтом. Я долго и тщательно взвешивала это решение, оно назрело. Я выполнила много задач — за последние сложные два года FESCO стабильна и в лучшем состоянии, чем когда-либо было, у Зиявудина Магомедова нет ни одного эпизода по активам, с которыми я работала. У него больше нет никаких долгов, которые угрожали бы ему и его семье.
Кроме того, с личной позиции это было непростое для меня время. Я два года нахожусь в добровольной миграции. Я не сбежала, потому что с 31 марта 2018-го ко мне не было вопросов у следствия (Маммедзаде 30 и 31 марта 2018 года провела на допросе, после чего покинула страну. — РБК), меня никуда не вызывали. Все эпизоды по этому делу были в периоды, когда меня не было в «Сумме». Почему я уехала? Основное — я не хотела давать оснований для подозрений, что я с кем-то сотрудничаю, сдаю. Это человеческая порядочность. Но скажу честно: когда, находясь в Москве, читаешь про «изгнанников», это выглядит гламурно. В реальной жизни гламура нет.
— Почему вы уходите именно сейчас?
— Мы с Зиявудином по-разному видим будущее компании. Я всегда выступала за добровольное стратегическое партнерство и развитие компании с сильным игроком — полагаю, что мы уже выжали воду из камня и следующий качественный скачок невозможен в одиночку.
— Когда и как вы уведомили Магомедова о решении покинуть компанию?
— Перед Новым годом. Я долго думала, как правильно выстроить общение с ним, и единственно верным для меня было решение — это письма за своей подписью по «Почте России». От него я тоже получала письма, потому что я не доверяю никаким неформальным переговорам. У меня есть письмо, где я черным по белому написала: «Зиявудин, я планирую уйти, уведомляю вас. Сдам все дела в спокойном режиме, оповещу всех стейкхолдеров и уйду сразу после ГОСА (годовое общее собрание акционеров. — РБК). Скажите, кого назначить в совет директоров [FESCO], напишите мне список кандидатов».
— Какая была его реакция?
— Никакой реакции пока не было. До меня докатываются разные слухи, но я предпочитаю в интриги не погружаться.
— За два последних года вам поступали предложения о работе?
— Никто не приходил. Но это как в личной жизни искать свидания: пока у тебя глаза не горят, никто тебя на свидание звать не будет. Я выполняла свои обязательства два года и считаю свою миссию завершенной. Я хочу закончить с FESCO поздней весной, затем отдохнуть с детьми, а с осени искать работу.
— Бывает, что на работу зовут контрагента, чтобы управлять купленными активами. Вам таких предложений в процессе переговоров не поступало?
— Отвечая прямо на невысказанный вопрос: у меня нет предложений ни от «Транснефти», ни от ВТБ или кого-то еще, чтобы идти и управлять активами Зиявудина.
«Вероятнее всего, придут родственники Зиявудина»
— Кто займется управлением FESCO?
— В тяжелые дистрессовые моменты людям свойственно обращаться к друзьям, к родственникам. Вероятнее всего, придут родственники Зиявудина — компания перейдет под управление близких ему людей, которым он на 100% доверяет. Скажу больше — они уже начали играть достаточно активную роль в жизни компании, и с их решениями мне трудно соглашаться. В связи с этим я, как профессиональный менеджер, считаю правильным отойти в сторону, чтобы мое кресло не стало причиной конфликта.
— Его племянник Шагав Гаджиев, который сейчас входит в совет директоров FESCO, возглавит компанию?
— Я не знаю. Это вопрос акционеров.
— Как процедурно будет оформлен ваш уход?
— Во-первых, я делаю публичное заявление, что я планирую уйти. Я предупредила часть контрагентов и продолжу работать с остальными стейкхолдерами в оставшиеся месяцы, чтобы всех оповестить. Во-вторых, в конце февраля — начале марта будет совет директоров FESCO, на котором будут номинированы новые члены для голосования на ГОСА. Я не буду себя номинировать и, насколько я понимаю, ряд других членов СД тоже.
— В каком состоянии сейчас FESCO?
— FESCO сейчас находится в лучшей форме за последние несколько лет. По предварительным результатам 2019 года EBITDA составила около $180 млн, долг снизился до $600 млн и в ближайшее время снизится еще на $100 млн за счет плановых платежей и завершающихся сделок, что приведет к соотношению долг/ EBITDA значительно ниже трех. В этом году мы достигли нового исторического максимума — грузооборот в порту составил 11,5 млн т, объем обработанных контейнеров — 625 тыс. TEU. Менеджмент во главе с Александром Исуриным (гендиректор FESCO. — РБК) проделал феноменальную работу как по наращиванию рынка, так и по повышению доходности. Наша доля на направлении Восток — Запад и порта составила около 45 и 44% соответственно. Ожидаемые выручка (57 млрд руб.) и EBITDA (11 млрд руб.) в рублевом эквиваленте достигнут рекордных значений в современной истории FESCO. Даже в 2012 году, когда рекордная в долларах EBITDA была $272 млн, а выручка $1,1 млрд, в рублях цифры были гораздо скромнее: EBITDA в рублях — около 8 млрд, выручка — 33 млрд. На рынке капитализация компании составляет около 28 млрд руб., что с добавлением чистого долга дает EV более миллиарда долларов, мы — одна из самых дорогих транспортно-логистических компаний в стране по коэффициенту EV/EBITDA.
В начале 2016 года, когда мы начали заниматься FESCО, компания была в очень плохом состоянии: долг — $907 млн, EBITDA — $92 млн, выручка — $555 млн. Мы пережили реструктуризацию в 2017 году, удалось договориться с зарубежными держателями бондов и сократить долг примерно на $250 млн; арест крупнейшего акционера в 2018 году и последующий дефолт; мы смогли реструктурировать и расплатиться по долгам по российским облигациям, где крупнейший держатель был ГК «Регион», за счет продажи нашего пакета в «Трансконтейнере». В тот момент это была спасительная сделка, и достигнутая рыночная цена позволила нам стабилизировать финансовое положение, сосредоточиться на повышении операционных результатов.
В целом могу сказать, что мы, как совет директоров, поставили перед собой в апреле 2018 года две задачи — удержать и развить актив. Обе удались.
— При таком соотношении долг/EBITDA компания может вернуться к выплате дивидендов?
— В рамках сегодняшних кредитных обязательств это невозможно. В 2017 году, когда FESCО находилась в дефолте, ВТБ поверил в команду FESCO и в целом в рынок интермодальных перевозок и помог, профинансировав выкуп бондов у иностранцев. Финансирование по факту было структурировано как бридж — до завершения предполагаемой сделки с DP World. Тогда мы думали, что занимаем деньги на шесть—девять месяцев. Никому в голову не могло прийти, что шесть месяцев станут тремя годами.
— В конце прошло года основной владелец групп «Дело» Сергей Шишкарев, в ноябре купивший контроль в «Трансконтейнере», заявил, что у него есть интерес к покупке FESCO и, более того, уже идет работа в этом направлении. Но сразу после этого представитель Магомедова назвал смену акционеров спекуляциями, слухами и домыслами. Есть переговоры или нет?
— Никто ко мне от Сергея Шишкарева не приходил. Я не знаю, обращались ли они каким-то образом к Зиявудину или нет. Но я неоднократно говорила, что существует синергия между «Трансконтейнером» и FESCO — это брак, заключенный на небесах. Есть очевидная потенциальная проблема такого объединения, она заключается в фактически монопольном положении «Трансконтейнера», а вместе с FESCO такое влияние на рынок станет абсолютно доминирующим. Мне представляется сложным, чтобы регуляторы разрешили такое объединение без значительных дополнительных условий. Одобрит ли ФАС такую сделку — вопрос спорный.
Контекст
В конце декабря FESCO распространила сообщение, что Зиявудин Магомедов не намерен продавать свою долю в компании. Во вторник, 21 января, агентство «Прайм» со ссылкой на заявление неназванного представителя бизнесмена практически полностью повторило декабрьское сообщение. Но в новом комментарии появилось несколько дополнений: «Чтобы эта целенаправленно распространяемая дезинформация никого не ввела в заблуждение, я официально заявляю, что я не поручал председателю совета директоров FESCO Лейле Маммедзаде вести с кем бы то ни было переговоры о продаже принадлежащей мне доли в компании». В FESCO, в свою очередь, РБК сообщили, что «вопрос обсуждения продажи долей компании — это акционерный вопрос». «Никаких официальных заявлений мы не получали. Комментировать заявления ни одного из акционеров о продаже своей доли мы не можем», — отметили в пресс-службе.
Скажу честно, когда «Дело» выиграло аукцион по «Трансконтейнеру», для меня это было, конечно, крайне неожиданно. Я ожидала, что выиграет «Енисей Капитал». Цена, которую заплатил Шишкарев, конечно, невероятная. Я думаю, что никто бы на рынке не мог предложить ее.
— А чем вы такую оценку можете объяснить? Насколько реальным вы считаете план Шишкарева отбить вложения в «Трансконтейнер» за пять—семь лет?
— В абсолютных цифрах — цена 60 млрд руб. за 50,1%, конечно, очень щедрая, то есть при возможном выкупе миноритариев полная оценка составит практически $2 млрд. С другой стороны, там шесть-семь EBITDA этого года набегает, и это вполне в рынке. Финансирование обеспечил госбанк, что, полагаю, облегчило ситуацию («Дело» привлекло Сбербанк на финансирование покупки «Трансконтейнера». — РБК).
Насчет отбить — все зависит от стратегического взгляда на рост рынка. Контейнерный рынок России показывает динамику +7,3%. Конечно, основной отскок произошел в 2017–2018 годах. В 2019 году было замедление темпов роста. По 2020 году я верю в значительный рост. Учитывая реальные располагаемые доходы и закредитованность населения, мы думаем, что драйвером будет не столько импорт (мы предполагаем рост не более 5%), сколько транзитные потоки по маршруту Китай — Европа — Китай, здесь вероятен двузначный рост и рост экспорта — дерево и контейнерные перевозки агропромышленного комплекса динамично растут в среднем за три-четыре года на 13–14%. Если усреднить рост за последний период и предположить, что он пять лет будет продолжаться, то да, инвестиции отобьются. Суммируя, скажу, что в целом купили достаточно дорого, но я сама была в совете директоров «Трансконтейнера» и считаю, что компания отличная. Таких активов на рынке очень мало.
Но если вернуться к заявлению Шишкарева о сделке, я, как председатель совета директоров FESCO, никаких предложений о покупке не получала.
— Но есть же и другой претендент на FESCO — портовый оператор DP World в консорциуме с РФПИ, которые готовы помимо покупки вложить $2 млрд в развитие портовой инфраструктуры. Ведутся ли с ними переговоры?
— За последние два года я с ними ни в какой формальной дискуссии не находилась. Я хорошо знаю Cултана (Султан Ахмед Бин Сулайем, глава DP World. — РБК), и у нас дружеские отношения.
Для DP World FESCO всегда была интересной компанией. В 2016–2017 годах консорциум в очередной раз заявил о желании купить долю. Я понимала, что им был интересен Дальний Восток — и как возврат в Россию, и как ворота в Китай. Я не могу отвечать за DP World, но у меня было ощущение, что те активы, на которые они заходили в самом Китае, были крайне неудачными: они платили большие премии на входе, были на миноритарных позициях, не управляли и не получали дивидендов. FESCO же выступала хорошо зарабатывающим — высокомаржинальным активом для них. Это был аргумент № 1.
Аргумент № 2 — DP World хотели контролировать порт во Владивостоке. Но никогда ни ФСБ, ни правкомиссия по иностранным инвестициям такую сделку бы им не согласовали, поскольку порт — стратегический актив, а DP World — компания, контролируемая иностранным государством. При этом они настаивали либо на покупке контрольного пакета, либо на получении фактического большинства в совете директоров FESCO. Мы тогда рассматривали компромиссный вариант: в совет директоров вошли бы по четыре директора — от российских акционеров и от DP World, а еще один — это представитель РФПИ в условном формате «золотой акции». В этой конструкции у де-факто российских участников сохранялось право вето по всем ключевым вопросам, при этом формально представитель РФПИ выдвигался от совместного с DP World предприятия. При этом в акционерном соглашении очень детально были прописаны права участников и разработана сложная система корпоративного управления (отдельно на уровне ПАО «ДВМП» и на уровне Владивостокского порта). Это была такая двухконтурная система, которая, как нам в тот момент казалось, могла сработать.
— Но сделку все равно тогда не согласовала правительственная комиссия по иностранным инвестициям.
— В тот момент комиссия подвисла. Потом возникли политические вопросы и проблемы с арестом крупнейшего российского акционера компании.
Сейчас мне сложно поверить, что такую сделку можно одобрить на уровне регуляторов и стратегической комиссии. Хотя возможно, что я заблуждаюсь. Полагаю, что будет правильным переадресовать вопрос представителям DP и господину Чемарде (Сергей Чемарда, глава DP World Russia. — РБК). Известно, что он ходит по всем министерствам и ведомствам с предложением о сделке — компанию многократно приглашали на совместные совещания с целью выработки рекомендаций высшему руководству. Я лично с господином Чемардой не знакома и никаких новых предложений о покупке не получала.
— Во сколько вы сейчас оцениваете FESCO?
— Я не покупаю и не продаю, у меня нет готового ответа. Но если исходить из последних сделок на рынке, то дороже «Трансконтейнера», ведь FESCO лучше, да еще имеет свой порт.
— Насколько на логистический рынок повлияет появление на нем «Росатома» и развитие Северного морского пути?
— Политически тема развития СМП абсолютно корректная, но экономически она пока не там, где хотелось бы. Дополнительные расходы на ледовую проводку и инфраструктуру значительны. Вместе с тем с учетом их совместного развития с «Трансконтейнером» это будет очень влиятельный игрок на рынке и, очевидно, большой конкурент FESCO. Я думаю, что в перспективе этого или следующего года конкуренция не будет ценовой, но в среднесрочной перспективе это однозначные конкуренты. Как профессиональному менеджеру, мне представляется, что такая конкуренция будет очень позитивной для развития рынка. Отмечу, что у FESCO есть компетенции, которых сейчас нет у «Трансконтейнера». Мы редкий ледовый оператор и до сих пор управляем ледоколами. Мы только что завершили антарктический рейс по заказу правительства Индии. Объем перевезенных грузов на судне «Василий Головнин» составил 4 тыс. т.
— Что эффективнее в формате развития СМП — государство или частный бизнес?
— Везде есть плюсы и минусы. Я никогда не работала в государственных компаниях. Я всегда, как частный бизнес, была «голодная» — искала в первую очередь большие идеи, но также сосредотачивалась на том, чтобы быстро поднять эффективность, и не стеснялась менеджмент выжимать на подвиги. В государственной компании у тебя есть подушка безопасности, есть финансирование. И такие подвиги не требуются, эффективность теряется. Но, когда у тебя есть государственный масштаб, тебе гораздо легче делать проект; даже если ты на первом этапе ошибаешься, то накопленный опыт все равно повышает эффективность в общем портфеле инвестиций.
Поэтому работать в сотрудничестве с государственным стратегом, я считаю, единственный разумный путь в средне- и долгосрочной перспективе. Сохранить голод частного менеджера, но иметь другой масштаб возможностей.
Если государство профинансирует скелет инфраструктуры, частные инвесторы подтянутся, ставки начнут падать и бизнес пойдет вверх. Это не быстрая история, но верная.
— Если предположить, что за FESCO начнется конкуренция — Шишкарев плюс «Росатом» и DP World плюс РФПИ, на кого бы вы поставили?
— Я воздержусь от ставок, мне это чисто по-человечески сложно. Четыре года моей жизни были посвящены этому — кровь, пот и слезы.
— За последние месяцы, что вы будете в FESCO, вы завершите ранее анонсированные сделки? Например, продажу компании «Трансгрейн» (управляет парком из 4,2 тыс. зерновозов) группе ВТБ?
— Сделка проходит последние стадии согласования.
— Цена — это порядка трех миллиардов рублей, как оценили аналитики?
— Мы не можем комментировать цену до завершения сделки, но цена коммерческая. Мы довольны.
— Остались ли у FESCO непрофильные активы, которые имеет смысл еще продать?
— Да, у нас есть инвестиционная программа, которая главным образом финансируется за счет свопа — мы выходим из бизнесов, в которых более не являемся natural owners (например, зерновозы), и перекладываем капитал в те сферы, которые понимаем лучше всех и где у нас есть как конкурентное преимущество, так и возможность масштабирования. Например, парк FESCO сейчас на 100% состоит из профильных активов — увеличили парк фитинговых платформ до 6 тыс. и крытых вагонов до 2 тыс. Другой пример — мы продали суда малой тоннажности и приобрели более крупные суда — «FESCO Монерон» и «FESCO Магадан». Эта программа еще не завершена и будет продолжена.
— Как развивается бизнес FESCO в Китае?
— Рынок Китая — это условно тысяча рынков России. Я помню, когда Александр Исуринс пришел к нам, сказал: «Если мы возьмем хотя бы десятую процента китайского бизнеса, то это несколько наших сегодняшних EBITDA». Я помню, что я была очень впечатлена и хотела об этом рассказать Зиявудину Магомедову, но сказала не про «тысячную процента», а 1%. На это Зиявудин мне ответил: «Один? Десять. Вы недостаточно амбициозны». Сейчас вспоминаю это с улыбкой и ностальгией.
Но FESCO удивительный актив на международном рынке. Приведу конкретную историю. Китайские активы строят китайцы, финансируют китайцы, с собой привозят чай из Китая и чашку, а также везут китайский груз только китайскими компаниями. Мы были первой российской компанией и одной из первых международных компаний, кто выиграл тендер в Китае — перевезти китайский груз в Россию для строительства судоверфи «Звезда». Сначала это был маленький груз, потом мы выиграли второй тендер. Сейчас мы еще на ряде тендеров. И это точка роста, которая не требует ни политического участия, ни договоренностей. Это просто: бери руками и делай, просто докажи свое право на существование. Это наша следующая задача. Первый шаг был — Китай в Россию; второй шаг — Китай в Россию и Европу; третий шаг — Китай в Китай.
«Следователь дает разрешение на подписание сделки»
— За два года «Сумма» реализовала почти все свои основные активы. Это были рыночные сделки?
— Когда все начиналось, у меня была версия, что все происходящее имеет экономический подтекст. Но сделки проходили в рынке. Да, деньги были арестованы. Но мы знали об этом, и ни для меня, ни для Зиявудина это не было сюрпризом.
В 2016 году, когда я вернулась к Зиявудину, бизнес был в сложной финансовой ситуации — она была аховая. В тот момент были разрушены отношения с ключевыми партнерами. Я не помню, как прошел 2016 год, — я не спала, не ела, не жила, мы как-то со всеми лихорадочно договаривались. В 2017-м ситуация стала выправляться. Во-первых, мы реструктурировали долг FESCO, договорились с ВТБ — они нас не кошмарили, хотя могли. Восстановили отношения с «Транснефтью», стали говорить про сделку. Мы привели DP World, думали, что сейчас ситуация выправится. И вот в тот момент, когда она уже выправилась в ноль, рухнула с другой стороны.
К 2018 году у строительного блока Магомедова оставался огромный долг перед ВТБ — от 10–14 млрд руб. в зависимости от того, как считать — с пенями и штрафами или без. При этом по этому и другим долгам в залоге у банка были и Объединенная зерновая компания, и пакет Новороссийского комбината хлебопродуктов, и FESCO, и Якутская топливно-энергетическая компания. Банк мог забрать все, особенно учитывая платежный дефолт.
— ВТБ был агрессивно настроен?
— У нас хорошие, долгосрочные, разумные отношения с банком. Конечно, я попросила их по-человечески отнестись к сложившейся ситуации. И они поступили по-джентльменски. Это достойно уважения.
— Как подписание сделок происходило?
— Любая сделка и все сделки, которые были проведены, требуют разрешения следователя. Идет запрос от адвоката Зиявудина на разрешение сделки. Следователь согласовывает сделку со своими инстанциями. Это формальное согласование, но очень важное. Все дают разрешение, потому что, если это связано с безопасностью, то должны быть силовые ведомства, прокуратура и так далее. В итоге следователь дает разрешение Зиявудину на подписание сделки. В тюрьму приходит нотариус. Зиявудин лично в присутствии нотариуса, в присутствии своего адвоката подписывает.
— То есть первыми про сделки узнавал следователь?
— Конечно. Любая бумага, которая несет в себе форму доверенности, — сделка, отписка, переписка, передоверие — требует соблюдения этих процедур. Если процедуры не соблюдены, а он устно, например через охранника или через адвоката или еще как-то, что-то передал и люди начали что-то делать, это потенциальное обвинение в участии в организации преступной группы. И я не верю, что он мог нарушить эти правила, Зиявудин Гаджиевич очень осторожный и опытный человек. Я была очень строга в этом вопросе, и я сразу сказала, что буду доверять исключительно формальным письмам, буду все делать по закону с нотариусом и с разрешениями, с адвокатами, и в рамках этой реальности я жила два года. Я вообще думаю, что люди недооценивают важность соблюдения формального корпоративного поля. Одна из причин, почему я говорила, что активы, с которыми я работала, отсутствуют в эпизодах уголовного дела, потому что я всегда очень тщательно и занудно для многих соблюдала эти правила и требовала соблюдать их от других.
— Все ли долги Магомедова закрыты?
— Никакого долга, насколько я знаю, у него не осталось, он чист сейчас, за исключением долгов FESCO.
— Были ли попытки снять арест с $750 млн за сделку по НМТП?
— Я никогда не могла предпринимать такие попытки — это личный актив его и его брата. Я отвечала только за бизнес. Личными активами занимаются другие люди.
— Ваша оценка — насколько вообще сейчас имеет смысл вести бизнес в России?
— Я считаю, что в российском бизнесе происходят позитивные изменения, потому что появляется понимание более четких правил игры. Для бизнеса всегда важно понимать правила, и не важно — хорошие они или плохие. Ты знаешь правила и можешь как-то оперировать и жить. Тяжелее всего жить, когда ты не понимаешь, что хорошо, а что плохо. Еще хуже, когда то, что вчера было хорошо, внезапно стало плохо, а тебя об этом забыли уведомить.
— Эти изменения — обновление правительства?
— Я говорю и про новое правительство, и про новое политическое устройство в стране. Вам ваши большие герои рассказывают про инвестклимат. Я вам с другой стороны скажу. В FESCO мы сразу видим, экономика растет или экономика падает на цифрах транзита и импорта. У нас кризис в портовой индустрии наступает на шесть месяцев раньше, чем в экономике. Мы как видим, что груз остановился, знаем: все, затягиваем пояса.
Мы видим, что 2019 год сильно вырос по отношению к 2018-му, и рассчитываем, что рост FESCO в 2020-м без учета зернового сегмента достигнет 20%. Хотя все вокруг предсказывают кризис, я не вижу этого — мы видим экономический рост.
— С учетом отставки Дмитрия Медведева ждете ли вы каких-то изменений в деле «Суммы»? Магомедова часто относили именно к его блоку.
— Дело Магомедова не имеет никого отношения к Дмитрию Медведеву. Полагаю, что истина будет установлена. На личной ноте искренне и по-человечески надеюсь, что все разрешится благополучно.
5 фактов о Лейле Маммедзаде
1975 год — родилась в Баку, окончила Техасский университет A&M по специальностям «Финансы» и «Нефтяное дело».
В 2010 году пришла в группу «Сумма» на должность вице-президента по управлению активами. До этого работала в крупнейших иностранных компаниях, в том числе в Halliburton (в США и Великобритании), в штаб-квартире Royal Dutch Shell в Гааге (Нидерланды), где в разное время занималась слияниями-поглощениями, управлением портфелем инвестиций и рисками, подготовкой стратегии и развитием бизнеса в России и СНГ.
2012 год — стала исполнительным директором Делового консультативного совета АТЭС в год российского председательства.
В 2013–2015 годах занималась собственным бизнесом — была креативным директором Russia Restaurant Group (в частности, развивала сеть кондитерских «Пафф-поинт» в Москве).
В 2016 году вернулась в «Сумму», где стала сначала исполнительным, а потом и генеральным директором. Занимала этот пост до августа 2018-го. После этого оставалась в периметре активов «Суммы» в статусе председателя совета директоров FESCO и Якутской топливно-энергетической компании, а также входила в советы директоров «Трансконтейнера», Объединенной зерновой компании и Новороссийского морского торгового порта.
Тимофей Дзядко, Ирина Парфентьева
По материалам: “РБК”
