Роберт Де Ниро о комедийных ролях, голливудских аферистах и старости
В российский прокат вот-вот выйдет «Афера по-голливудски» Джорджа Галло — обаятельная в своей легкомысленности и киноманской иронии комедия про отчаявшегося от безденежья и бездарности продюсера, который задумал ради страховых выплат загубить на съемках своего вестерна его главную звезду, сыгранную Томми Ли Джонсом. Роль же самого дельца-авантюриста по имени Макс Барбер исполнил Роберт Де Ниро, уже приучивший зрителя воспринимать его не только в скорсезевских гангстерских эпосах и других драматических проектах, но и в комедиях разной степени разнузданности. «Лента.ру» поговорила с великим актером об «Афере по-голливудски» и голливудских аферистах, старости и любви к жизни.
Чем вас привлекла «Афера по-голливудски»?
Роберт Де Ниро: С ее режиссером Джорджем Галло мы знакомы уже больше 30 лет — в свое время он написал сценарий «Успеть до полуночи», одного из самых удачных фильмов, в которых мне довелось сниматься. Мы долго хотели сделать что-то вместе и раз в несколько лет встречались, обсуждали планы и идеи. В какой-то момент Джордж прислал мне сценарий «Аферы». Я его прочитал и был очарован — остроумием самой идеи, чувством юмора Галло, легкостью, с которой он передал некоторые из самых смехотворных реалий голливудского бизнеса. Мы решили проверить текст на других актерах, устроили читку сценария — и выяснилось, что так, в диалоге, он работает еще лучше. После этого запуститься в производство было уже не сложно.
Действие фильма разворачивается в Голливуде 1970-х — то есть в эпоху, которую вы застали сами. Были ли какие-то конкретные фигуры, которыми вы вдохновлялись, создавая своего персонажа?
Конкретных фигур не было — хотя наверняка Галло, когда писал сценарий, и ориентировался на разных личностей. В кино всегда хватало проходимцев всех мастей, и как я, так и Джордж встретили их на своем веку немало. Дословно такой истории, как в «Афере по-голливудски», я, конечно, не припомню — и в этом, по-моему, и заключается часть обаяния идеи о продюсере, пытающемся заработать не на кино, а на страховке жизни своего главного актера. От таких деятелей меня лично судьба, к счастью, уберегла. Иначе вряд ли я бы сейчас с вами по телефону разговаривал (усмехается). А вот с какой придурью продюсерской я чаще всего встречался, знаете?
Раньше была такая мода пытаться пристроить в свое кино любовницу или потенциальную любовницу. — Роберт Де Ниро.
Ох! Сейчас, наверное, такое тоже есть — но вот в 1970-х был момент, когда решительно ни одно кино без этого не обходилось. За исключением разве что работ по-настоящему верных кинематографу режиссеров — Скорсезе, Копполы, в общем, тех, кого называли Новым Голливудом.
Макс Барбер, ваш персонаж, еще и выглядит эксцентрично. Насколько элементы его внешности — прическа, очки безразмерные, вечная кепка на голове — определяли вашу игру?
Такие вещи всегда очень важны — поэтому я стараюсь в каждом фильме обязательно уделять время на то, чтобы вместе с художником по костюмам и гримером найти правильный, подходящий образ для персонажа. В случае Макса важно было через его облик показать, с одной стороны, его уже несколько увядшую богемность — когда-то он очень сильно любил кинематограф, хотя эти времена и давно в прошлом. С другой стороны, хотелось подчеркнуть его оторванность от эпохи — он настоящий динозавр, в большей степени артефакт предыдущих десятилетий, чем воплощение 1970-х. Эти мелочи, небольшие визуальные находки, конечно, совсем не обязательно влияют на то, как ты двигаешься в кадре, как себя чувствуешь или говоришь, — но они подсказывают тебе правильное направление, дают ориентир.
«Афера по-голливудски» воспевает абсолютно сумасшедшую ситуацию на съемочной площадке. А какие съемки в вашей карьере были самыми безумными?
Знаете, некоторое безумие бывает и на пользу кино в итоге — в тех случаях, когда речь о контролируемом и даже тщательно культивируемом режиссером хаосе. Так, например, всегда бывает на площадке у Дэвида О. Расселла, одного из любимых моих режиссеров. У Дэвида всегда есть очень четкое представление о том, как будет выглядеть тот или иной кадр или сцена, — и добивается этого он очень специфическим образом. Не в плане личных отношений или какого-то давления на актеров — боже упаси! А скорее в том, что касается технической организации процесса. Он любит многофигурные фильмы с большими актерскими ансамблями — то есть часто в одной сцене несколько актеров присутствуют, и при этом идет съемка на две-три камеры, одна из которых, допустим, работает стедикамом, другая держит средний план, а третья работает на крупный, причем с такими линзами и фокусом, что оператор чуть ли не в лицо тебе утыкается. Представьте, каково это — ты, окруженный этими камерами, другие артисты рядом в таких же условиях, все очень хитроумно сконструировано, чтобы машинерия кинопроизводства не попадала в кадр. А Дэвид еще и выкрикивает тебе реплики в безостановочном режиме! Фух, от этого, без шуток, голова идет кругом — все организовано так, чтобы с тебя слетало все наносное, и ты переходил в какое-то специальное состояние существования в кадре. Это невероятно интенсивный опыт. Но мне очень нравится — иначе я бы не снимался у О. Расселла в одном фильме за другим.
Тот случай, когда из контролируемого хаоса рождается искусство.
Именно.
А что касается негативного, вредного безумия на площадке?
Мне, к счастью, в этом плане более-менее всегда везло — может быть, потому что я очень тщательно всегда выбирал режиссеров, с которыми работал. Поэтому именно постановщиков ни в чем подобном я упрекнуть не могу. Что до остальных участников кинопроцесса… Всякое бывало, конечно, но со временем на все начинаешь смотреть с большим пониманием. Например, в свое время прилично нашумела история со съемками «Медвежатника», где свою последнюю большую роль сыграл Марлон Брандо. Он был не в форме уже к тому моменту и чаще всего не в духе. По какой-то только ему известной причине возненавидел режиссера Фрэнка Оза — который вообще-то, наоборот, бился за участие Брандо. Возненавидел настолько, что посреди съемок буквально отказался от того, чтобы вместе с Озом находиться в одном помещении, не говоря уже о том, чтобы вместе делать одно дело.
В итоге сцены с участием Брандо пришлось снимать мне. Стресс был чудовищный. — Роберт Де Ниро.
Не столько в плане постановки как таковой — хотя убедить Марлона делать некоторые прописанные в сценарии вещи не удавалось и мне. Ужасно угнетала атмосфера на площадке. Она была из-за этих конфликтов очень токсичной. С большим трудом, но кино доделали — и оно вышло не таким уж и плохим. А потом уже Брандо начал тяжело болеть, и я как-то переоценил для себя его состояние на «Медвежатнике». Он явно и сильно страдал, не был доволен собой в первую очередь — и из-за этого так себя вел. Кумиром моим быть он не перестал.
Вы в последние пару десятилетий в комедиях снимаетесь, наверное, чаще, чем в фильмах других жанров, — и нередко вас за это критикуют. Что заставляет вас упорствовать в этом, несмотря ни на что?
Все просто — я стараюсь не относиться к себе слишком серьезно. Мне хотелось бы считать, что у меня есть определенная самоирония — и что я могу посмотреть на себя со стороны и посмеяться, пошутить, может быть, даже как-то обыграть какое-то распространенное представление публики о себе. Кстати, те, кто критикует меня за комедии, почему-то не учитывают, что я в них снимался с самого начала карьеры. «Хай, мамаша!», например, чем не комедия? А вообще мне доставляет удовольствие играть в комедиях. Это всегда непростая актерская задача: очень многое строится на интонациях, на тайминге шуток, на полноценной игре с партнером по кадру. Когда так многое должно совпасть, сойтись в пазл, тебе некогда скучать на площадке. Я рассматриваю свою игру в комедиях как профессиональный вызов — и очень интересный. И вообще-то, я довольно избирателен. Когда соглашаюсь на те или иные проекты, это значит, что они мне правда кажутся стоящими, смешными или оригинальными на уровне истории и персонажей. Не всегда, конечно, получается все так, как задумывалось. Но это редко зависит от меня лично. Как актер ты можешь контролировать только свою зону ответственности.
Режиссура комедий — очень сложное дело, возможно, даже более сложное, чем в работе с другими жанрами. — Роберт Де Ниро.
Со времени выхода «Ирландца» Мартина Скорсезе прошел уже почти год. Успели пересмотреть фильм в спокойной обстановке, осмыслить этот опыт?
Да, пожалуй. По-моему, это замечательное кино, впечатляющее своей амбициозностью, тем, как сложно оно устроено. Мне кажется, что Мартин уже не в первый раз в своей карьере ухитрился придумать свой подход к кино заново, нашел какую-то новую чувствительность и на уровне темы, и в плане ее воплощения. Поразительный человек. С нетерпением жду работы над его новым фильмом «Убийцы цветочной луны». Ну а смотря «Ирландца», поймал себя на восторге от компьютерных технологий, с помощью которых Скорсезе омолодил и меня, и Пачино, и Пеши. Удивительный эффект, ни с чем не сравнимый. Есть в нем что-то и потустороннее, и что-то очень человеческое, даже идеалистское. Мы же бросаем таким образом вызов собственной старости, не правда ли? Как будто противостоим самой нашей участи. Отрицать старость глупо, конечно. Понятно, что она на тебе сказывается, определяет твою жизнь. И тут какая-то технология позволяет тебе пусть на экране, но отмотать все вспять. В этом, по-моему, есть невероятная поэзия.
Старость старостью, но вы, кажется, всегда чем-то заняты. Фильмы с вашим участием выходят один за другим, находите вы время и на работу с фестивалем «Трайбека», и на благотворительность, и даже на съемки в Saturday Night Live иногда. Откуда черпаете энергию?
Все проще простого. Я продолжаю получать удовольствие и от жизни, и от профессии, и от самого себя. Это большое везение, и мне не хотелось бы его спугнуть апатией или бездельем.
Денис Рузаев
По материалам: “Лента.Ру”
