Похоже, ученый из России крепко взялся за то, что мы проморгали.
«Ай, да Кудрин, ай, да молодец!» — так и тянет воскликнуть при знакомстве с Борисом Ивановичем Кудриным. Если не знать, что на свое выдающееся открытие ученый не может получить признания в виде хотя бы элементарного диплома. Почему? Ответить на этот вопрос в своих публицистических заметках попытался лауреат премии СЖ РФ «Золотое перо России», доктор экономических наук Анатолий ЮРКОВ.
На Всемирном философском конгрессе в Сеуле Борис Иванович начал свое выступление так:
— Цивилизация подошла к моменту, когда техническое поглотило биосферу, вторглось в жизнь человека и диктует ему параметры бытия…
— Только человеку диктует? — прозвучит первый же вопрос в двухчасовой дискуссии, которая развернется сразу после доклада доктора Кудрина.
— Нет, не только. Всё живое на планете носит в себе следы технического. Уже можно говорить о третьей картине мира: техническая реальность стала всеобщей (преобразование биосферы в техносферу совершилось), и человек уже не может существовать вне её. Даже если захочет…
Похоже, ученый из России крепко взялся за то, что мы проморгали.
…Эти заметки можно было бы начать с рассказа о том, как при обсуждении докторской диссертации Бориса Ивановича Кудрина институтский Патриарх, за которым было решающее слово, потребовал выбросить из нее самую суть научного предвидения. И даже упоминания о нем — чтобы и духу не было.
Выбросили… Но идея продолжала жить своей жизнью.
Или с того, как его расчеты, проверенные и перепроверенные на компьютере, уличили, мягко говоря, двух министров в безудержном разбазаривании громадных государственных средств. Министров тех заменили другие.
Но миллионы эти министры все-таки разбазарили…
Или можно было бы… Можно. Но я начну с другого.
Кто не знает, что идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой? А кто знает, что происходит с идеями, не овладевшими массами? И с носителями этих идей?
***
Мир науки ненасытен, как сам процесс познания. Впрочем, он и есть сам этот процесс.
Мир ученых одержим погоней за ускользающей «последней точкой над «i», хотя знает, что последней точки в Большой Вселенной не существует. Зато в ней великое множество первых, не расшифрованных. Ученые и сегодня, как и века назад, по сути, знают лишь то, что, по выражению гения Древней Греции Платона, не знают ничего. И, тем не менее, человечество живет знаниями, добытыми опытом и наукой. Колоссами науки. Это аксиома.
***
Кудрин предупреждает с порога:
— Моя теория игнорирует равенство. Даже как бы запрещает.
Я поперхнулся и чтобы выиграть время легкомысленно произнес:
— А кто её об этом просил?
Профессор проигнорировал мой выпад и продолжал:
— Девиз движущей силы человеческой цивилизации, грубо говоря, должен звучать так: долой равенство!
— Ну, долой… А дальше что? Вы хотите отредактировать лозунги французской революции, а заодно и Карла Маркса?
— Зачем? Просто Маркс в свое время не знал того, что открыл я. Не мог знать: тогда это мало беспокоило и его и человечество. В Англии, где он жил, формировался лишь первый техноценоз. И в Германии.
— И вот почти два столетия спустя вы появились на свет…
Он улыбается:
— Выходит, так.
Борис Иванович Кудрин, доктор наук, профессор, не ставший академиком при экзотических для науки обстоятельствах (хотя и традиционно привычных), не стал и автором научного открытия, на базе которого создал и построил свою научную школу (из неё вышли в свет около сотни докторов и кандидатов наук), пришел в редакцию, чтобы задать нам вопрос: почему ему не выдают диплом на это открытие?
В самом деле, почему?
А если и выдадут, что от этого изменится в его жизни, в науке, в нашем житье-бытье, в конце концов?
Последняя подпись министра
У Бориса Ивановича, кроме кафедры в Московском энергетическом институте, была хорошая должность в Гипромезе (Государственном Институте по проектированию металлургических заводов) — главный конструктор отраслевой САПР-Черметэнерго (системы автоматического проектирования). Импозантная громада корпусов Гипромеза возвышается несокрушимым бастионом на Проспекте Мира, как раз по соседству с фабрикой «Гознак», где печатаются денежные купюры и иные ценные бумаги. Всё — внушительно и незыблемо; человек, работающий в таких грандиозных зданиях, символах советской нерушимости, должен чувствовать себя, простите, как за каменной стеной: защищённо и независимо, как и весь двухтысячный коллектив.
Он и чувствовал. (И, похоже, поздно догадался, что толстые стены не только защищают, но могут и задавить). И не удивился, когда позвонили из Минчермета и сказали:
— Борис Иванович, вас приглашает Серафим Васильевич. Прямо сейчас.
Нехорошо, нетактично, несерьезно, подумал Борис Иванович, чтобы министр Советского Союза ждал профессора или даже главного конструктора отраслевого САПРа. А потом всю короткую дорогу гадал: зачем? За пышками или за шишками?
Он так и сказал, войдя в кабинет министра Колпакова.
— За пышками, — ответил министр. — Из Академии наук позвонили: образовалась вакансия вашего профиля действительного члена Академии. Предлагают нам назвать претендента.
Борис Иванович настороженно слушал, соображая, либо это перст судьбы, либо коварная обманка.
— Нет, — сказал Колпаков, — я назвал вашу кандидатуру.
— Ну и?..
— Приняли. Попросили, чтобы вы подъехали, заполнили анкеты и все, что нужно.
— Спасибо, Серафим Васильевич. Признателен вам за оказанную…
— Погодите расшаркиваться. Это вы у нас науку тянете. Как, кстати, с проектной базой?
— Закончил. Перевожу на жесткие диски.
Министр взглянул на него удивленно:
— Все проекты?
Видимо, министру было удивительно видеть перед собой ученого, крупного специалиста, который бы держался бодро и уверено. Все рушится, Советский Союз вот-вот прикажет долго жить, Растащат нас по национальным сусекам… А он еще академиком АН СССР хочет стать… Да на Минчермет работает как лошадь…
Наверное, лишь они двое могли себе представить объем проектной документации по металлургическим предприятиям Советского Союза, когда на одной Магнитке было смонтировано около ста десяти тысяч одних лишь электрических машин двадцати пяти тысяч видов.
Кто же тогда знал, что это их последняя встреча, что уже через год прекратят свое существование и Минчермет, и Академия наук СССР. Не станет и Союза. И уж совсем не мог предположить, что в святая-святых, в Академии наук СССР, ему устроят не научный, но заранее провальный экзамен. Нет, все было в высшей степени корректно и благожелательно. У него были солидные и многочисленные отзывы, авторитетные справки о научной деятельности, поддержки. Институт электродинамики АН Украины рекомендовал его как известного в мире ученого в своей отрасли, заслуживающего высокого звания, из Академии наук Белоруссии…
Но судьбоноснее оказалось другое.
— Вы член ЦК КПСС? Или хотя бы Московского горкома партии?
— Может, депутат Верховного Совета СССР? Или РСФСР?
— Какие имеете звания?
— Награды? Герой Соцтруда?
Он, оценив суть вопросов, разозлился:
— А какие награды и звания имел Дмитрий Иванович, когда ему кидали черные шары?
— Простите, какой Дмитрий Иванович?
— Великий Менделеев, какой же еще?
— А вы тоже чего-то открыли?
— Известный закон информационного отбора, при котором дарвиновский выглядит частным случаем.
— Извините, кому известен ваш закон? Вы получили диплом на его открытие?
— Для меня стало очевидно, — с горечью вспоминает Борис Иванович, — что в Академию наук мне путь закрыт.
Откуда дровишки?
Мир науки — это мир идей.
А в мире ученых всё — как в мире людей: эмоции, страсти, взлеты, падения, любовь и ненависть, добро и зло, восторг и зависть, жажда и жадность… И нет на Земле силы, которая могла бы эту стихию обуздать.
Великий итальянец Джордано Бруно пошел на костер инквизиции по доносу коллег-ученых, как и неистовый поляк Николай Коперник, дважды отлученный католической церковью, второй раз посмертно. А наш и нашенский гений-энциклопедист Михайло Ломоносов?.. Из доносов на него можно составить целую книжицу. А если прибавить туда брань и высокомерное пустомельство нынешних заштатных комментаторов эфира вслед корифею русской науки — получится увесистый том.
Конечно, ученые люди, захваченные своей идеей, не от мира сего. Но мир людей недолго позволяет им оставаться отрешенными от земной суеты, рано или поздно, но он возвращает их из звездного далёка к нашим барашкам: идеями сыт не будешь. Тогда происходит, в частности, то, что произошло с нашим Борисом Ивановичем Кудриным. В различных вариациях.
С Дмитрием Ивановичем Менделеевым, к примеру, завистники разделались так.
Краткая выдержка из современного энциклопедического словаря: «ученый, педагог, общественный деятель. Открыл (1869 г.) знаменитый периодический закон. Оставил нам 500 печатных трудов, в том числе «Основы химии», периодически издающееся и по сей день. Автор фундаментальных исследований по химии, химической технологии, физике, метрологии, экономике, сельскому хозяйству, народному просвещению; предложил промышленный способ разделения нефти на фракции, которым мир пользуется по сей день.
Два раза пытался стать академиком!
Оба раза члены Российской Императорской Академии наук проголосовали черными шарами против гения-энциклопедиста.
Айзек Азимов (Исаак Озимов), суперэрудит, известный американский (из русских, смоленских евреев) историк науки и не менее известный писатель-фантаст, в своей «Краткой истории химии», перечисляет всех ученых мира, кто шел, извините, ноздря в ноздрю с нашим Дмитрием Ивановичем в гонке за глобальной Истиной. Но первооткрывателем «Периодической таблицы» (системы), поставившей на прочный фундамент всю науку об окружающем нас мире, навечно остался русский ученый Менделеев, отвергнутый отечественной Академией наук.
Немецкий химик Байер, его соотечественник Эмиль Фишер, а еще раньше датчанин Вант-Гофф и француз Ле-Бель, а до них немец Виктор Майер и англичанин Смитсон Теннант и его соотечественник Чарльз Хэтчетт, швед Андерс Густаф Экеберг, Берцелиус, Луи Никола Воклен и еще немец Иоганн Вольфганг Дёберейнер, а за три года до него француз Антуан Жером Балар, а еще раньше Бернал Куртуа и добрый десяток других светлых умов в науке, включая талантливейшего итальянца Станислао Канниццаро вместе с Авогадро — все они кружили вокруг да около «порядка» среди химических элементов их атомных и молекулярных весов, валентности, открывая один за другим все новые и новые элементы. Их уже перевалило за полусотню и надо было с ними разобраться по-серьезному.
В 1862 году французский геолог Александр Эмиль Бегюйе де Шанкуртуа выстроил все известные к тому времени элементы в порядке возрастания атомных весов и построил своеобразный график, названный им «винтовым»: сходные элементы выстроились столбцами. Но поленился доделать и опубликовать свой график, а, может, что-то серьезное ему помешало, может, не было у него уверенности Архимеда кричать «Эврика!» Прошел француз мимо великого открытия, едва не споткнувшись. Рука об руку с ним проскользнул мимо вечной славы немец Юлиус Лотар Мейер, который докопался до соотношений весов и атомов и… пошел дальше…
Годом раньше, а именно 17 февраля (1 марта) 1869 года, тридцатипятилетний Менделеев опубликовал свою периодическую таблицу элементов почти в том виде, какой она имеет теперь. В «Журнале русского химического общества». Разве что в ней было много белых пятен — клеточек, не заполненных символами элементов.
— Не волнуйтесь, — успокаивал Дмитрий Иванович своих оппонентов, — на днях мы их заполним.
И давал полные характеристики будущим новоселам своей таблицы.
Кажущееся бахвальство молодого ученого оказалось мудрым предвидением ученого мужа: открытия новых элементов пошли непрерывной чередой. Европейские коллеги Менделеева потом скажут, что больше всего убедили их в безусловном его авторитете пустующие клеточки с обозначенными параметрами новоселов. Великим химиком он стал при жизни. Но не членом Российской Императорской Академии наук, набитой под завязку нерусскими именами безвестных ученых. А печальная история наших дней с «голубой кровью» академика Иваницкого, стоившая жизни самому автору?..
Традиция эта прижилась в Академии, укрепилась по всем признакам, стала по сердцу современникам…
Не для назидания, а для «лишнего» примера скажу: ведь и над Исааком Ньютоном подтрунивали умники: подумаешь, подвел под закон падающее яблоко — закон всемирного тяготения. Оно что, стало после этого вкуснее? А если его сорвать с дерева, это уже не по закону будет?
У него в активе основные законы классической физики и механики, добрался до небесной и других сфер познания, опередив современников на эпоху. А знаменитый «бином Ньютона» для математики и три закона механики, больше всего из них досталось третьему — о действии и противодействии сил?!
Потомки его оценят, современники считали выскочкой и чуть ли не шарлатаном. Все его открытия в науке были очевидны и просты, но мир после ньютоновского вмешательства в его святая-святых стал другим. Даже инквизиция оказалась перед ним бессильна.
История науки — это история борьбы, подчас не на жизнь, а насмерть с мракобесием и темными силами зависти, их стремлением скрутить в бараний рог «строптивых», которые крушат устои предков и освещенный веками порядок, подкапываются под власть. Этим противно само понимание, что силу дают знания и научный прогресс, а не спекуляции на замшелых догмах и злоупотребления властью.
Попытка, как пытка
Электронная Википедия — свободная энциклопедия, знает о Кудрине, в частности, вот что.
После окончания в 1958 году Сибирского металлургического института им. С. Орджоникидзе, поступил на работу в Специальное проектно-конструкторское бюро Восточного углехимического института. В 1961 году зачислен аспирантом Химико-металлургического института Сибирского отделения АН СССР по специальности «Химия и технология твердого топлива». Сам создал опытную установку и проводил опыты по электрококсованию. В январе 1963 г. переведен в институт «Сибгипромез»: главный специалист, начальник электротехнического отдела, крупнейшего в отрасли; с 1973 г. — начальник отдела вычислительной техники и автоматизации проектирования. Успешным выполнением проектов по новой технике, авторской трактовкой построения систем электроснабжения заводов, предложениями по совершенствованию норм проектирования — обратил на себя внимание руководителей отрасли. В 1976 г. Кудрин уже в Москве, в главном проектном институте отрасли — ГИПРОМЕЗе: главный конструктор, главный инженер проекта, главный конструктор отраслевой «САПР-Чермет». Впоследствии он возглавит все работы по энергетическому (электрическому) обеспечению металлургических заводов черной металлургии и станет ведущим экспертом-рецензентом всех технических проектов, соображений и ТЭО, выпускавшихся 30-ю отраслевыми институтами.
Карьера сделана, господа-товарищи! Но…
***
Привожу один документ тех лет, утвержденный 16 июня 1986 г. директором ВНИИ проблем организации и управления Государственного комитета СССР по науке и технике доктором наук С.Б. Перминовым.
«Заслушав и обсудив доклад доктора технических наук Б.И. Кудрина, который сформулировал некоторые закономерности развития техники и технологии (без учета человеческого фактора); предложил концепцию техноэволюции, опирающуюся на устойчивость структуры и устойчивость развития исследуемых технических систем и выделил узловые точки научно-технического прогресса, влияющие на эффективность народного хозяйства, участники семинара решили:
1. отметить научную значимость проведенного исследования (в частности, ценность системного описания больших технических систем типа «цех», «предприятие» и «отрасль»; обширность статистических и теоретических материалов);
2. одобрить методологическое единообразие этого научного подхода, состоящего в исследовании общих законов техноэволюции и ориентированного на формирование важной для технической реальности теории;
3. рекомендовать расширение круга исследователей этой проблематики, которая имеет научную и практическую ценность, а также межотраслевой и междисциплинарный характер.»
Через год, а именно 17 марта 1987 года тот же С.Б. Перминов отфутболил Кудрина «выше», признав перед начальством, что научные проблемы автора его институту не по плечу. Да и не по его департаменту.
…Тогда он отважился на последний шаг — добился приема у члена Политбюро ЦК КПСС, курировавшего науку. Было это 16 октября 1989 года — жить и самой партии-государству, и Политбюро оставалось считанные месяцы — разговаривал с ним хозяин кабинета, сам член-корреспондент АН СССР, ровно 10 минут. В основном слушал. Папка с материалами Кудрина лежала перед ним. Задал несколько деловых вопросов, спросил, где печатается. Выслушав, сказал: «Интересно. Однако это чистейшей воды социал-дарвинизм». И помолчав, обнадежил: «Но в отношении вас оргвыводов делать не будем».
К чему относилось это «интересно», Кудрин уточнять не стал. Это мог быть и знаменитый в то время своей смелостью журнал «ЭКО», издающийся академиком А. Аганбегяном в Новосибирске, в Академгородке, который и опубликовал статью Кудрина «Научно-технический прогресс и формирование техноценозов», отвергнутую изданиями в Москве; а может, его пионерные работы по созданию отраслевой САПР в Гипромезе, или новый, ошарашивающий по первости взгляд на теорию эволюции — природы и техноценозов.
— Слово свое он сдержал, — гордится собой Кудрин. — Более того, 1 февраля 1990 года меня пригласили на самый верх прочитать лекцию по теории эволюции техники и технологий. Фактически я там сделал презентацию новой отрасли науки, которую сам разрабатывал — технетики.
Казалось бы, лед тронулся, но ученый не хотел ошибиться в своих ожиданиях в очередной раз. Однажды по его докладу в Институте энергетических исследований АН СССР и Госкомнауки и техники СССР уже принималось странное решение. С одной стороны, «…применение биологического подхода к изучению науки и других продуктов человеческой деятельности не дает ничего», с другой — «…идеи Б.И. Кудрина могут оказаться весьма плодотворными в таких фундаментальных исследованиях, как изучение свойств разнообразия сложных технических систем, условий и закономерностей образования сложных техноценозов. Разработки могут быть эффективно использованы в области управления научно-техническим прогрессом».
Приехали.
Короче, до Академии он не дошел. Споткнулся у порога. Но ученым быть не перестал.
(Окончание — в следующем номере)
