За год жители Бурятии заработали в Южной Корее более 40 миллиардов рублей. Столько же составляет вся расходная часть бюджета республики
Буряты массово устремляются на заработки через границу: на корейских полях и заводах трудовые мигранты получают по 100—200 тысяч рублей в месяц.
“Чтобы к 20-му числу деньги были. Понял? Не позднее”, — этими словами тёща встречала Евгения на остановке “5-й километр”. В минувшую пятницу сюда, на окраину Улан-Удэ, он приехал буквально на час — повидать дочку перед отъездом в Сеул. Ярославе семь лет, и уже полгода как она живёт у бабушки. Родители давно развелись, но делают всё возможное, чтобы девочка жила в достатке. Мама уехала на заработки в Москву.
— Теперь вот и я уезжаю, — вздыхает Евгений. — В Южную Корею… Когда дочку увижу — не знаю
Он с трудом сдерживает слёзы, как и Ярослава. Всегда улыбчивая и жизнерадостная девочка повисла на шее у папы. Время идёт, а она всё никак не хочет его отпускать. Ярослава понимает: папа едет в Южную Корею, чтобы собрать её в школу. В сентябре девочка пойдёт во второй класс. За лето сильно выросла. Нужна новая одежда, обувь, рюкзак. Девочка ещё не знает, что у папы просроченный кредит, что нужны деньги на отделку дома и водопровод. Евгению 27 лет. Он — один из многих бурятов, кто ищет быстрого заработка в Южной Корее.
— 70% бурятов либо сейчас там работают, либо уже успели поработать, — рассказывает Елена Загузина, сотрудница агентства по трудоустройству в Южной Корее.
По данным последней переписи населения, бурят в республике менее 30% населения, то есть нет и 300 тысяч. Из них в трудоспособном возрасте примерно 180 тысяч. Выходит, что в Южную Корею ездит около 130 тысяч бурят, тогда как в самой Бурятии постоянно трудятся всего 50 тысяч.
Сказочные зарплаты
Достаточно было приехать в Улан-Удэ, чтобы понять: в оценках Елены нет никакой фантастики. Практически каждый бурят, которого мы встречали, либо уже отработал в Южной Корее, либо собирается туда на работу, либо имеет родственников и друзей, которые сейчас там.
Не успели мы заселиться в гостиницу, как выяснилось, что девушка на ресепшене только месяц как вернулась из Кореи. Там Надя работала официанткой в кафе. Получала в переводе на рубли по 90 тысяч в месяц. Правда, работа была тяжёлой — 12 часов в сутки. Да и зарплата по корейским меркам небольшая. В сельском хозяйстве зарабатывают по 100 тысяч, а на стройке или на заводах по сборке техники есть вакансии до 200.
— Буряты устремились в Корею после того, как начал расти курс доллара: зарплату-то там в долларах платят, — пояснил совладелец гостиницы Иннокентий Цой. — Вот и выходит, что в рублях зарплаты по нашим меркам огромные
Кстати, сам Иннокентий тоже успел поработать в Корее. Там на мини-отель и заработал. Правда, гостиничный бизнес ожидаемых доходов не приносит. Поэтому приходится совладельцу отеля подрабатывать таксистом.
— Поток трудовых мигрантов из Бурятии в Южную Корею ежегодно увеличивается на 50%, — подсчитывает Елена. — И в этом году мы наблюдаем настоящий ажиотаж. Кстати, и со стороны корейских работодателей спрос на бурятов большой. Из-за внешнего сходства с местными жителями они хорошо вливаются в коллектив, не выделяются среди других работников.
Спрос на работу в Южной Корее начал стремительно расти с 1 января 2014-го, когда отменили визовый режим — сейчас туристы могут находиться в Корее без визы два месяца. С тех пор буряты хлынули на работу под видом туристов. Разумеется, нарушая миграционное законодательство,: работать можно только по рабочей визе.
“Сейчас ситуация накалилась настолько, что корейцы вынуждены были принять меры и тщательнее проверять приезжающих из Бурятии: стали спрашивать обратный билет и присматриваться: не похож ли турист на гастарбайтера. Корея оказалась на грани миграционного кризиса”
Кризис этот во многом спровоцирован низкими зарплатами в Бурятии. Причём низкими даже по российским меркам — сейчас средняя зарплата по стране более 36 тысяч.
— Средняя зарплата в Бурятии 28,8 тысячи рублей в месяц, — пояснили Лайфу в администрации главы и правительстве республики. — Выше всего зарплаты в сфере добычи полезных ископаемых — в среднем 51,3 тысячи рублей. В строительстве всего 21 тысяча, а в сельском хозяйстве — 19 тысяч.
В результате буряты стали зарабатывать в Корее суммы, сопоставимые с бюджетом республики. По словам Елены, порядка 30% всех мигрантов уже живут в Корее нелегалами по просроченной визе. Даже если брать в расчёт только их, то по самым скромным подсчётам буряты привозят из Кореи не менее 4 миллиардов рублей. За год они зарабатывают сумму, практически равную годовому бюджету Бурятии. Для сравнения доходная часть бюджета республики на 2016 год составляет всего 42 миллиарда.
Поэтому неудивительно, что в правительстве Бурятии видят в трудовой миграции немало плюсов. Во-первых, частично решается проблема безработицы в самой республике, а во-вторых, “корейские” деньги буряты тратят на родине, поддерживая тем самым отечественных производителей.
С риском для работы
Зато корейские власти совсем не рады тому, что их деньги утекают в Бурятию. Поэтому сейчас самый большой страх всех трудовых мигрантов — не пройти пограничный контроль. Опасения не напрасны. По словам Загузиной, 20% бурятов разворачивают на границе.
Евгений тоже больше всего боялся вернуться из Кореи ни с чем. Как он потом посмотрит в глаза тёще? Она ведь осталась в Улан-Удэ одна с внучкой и ждёт денег. Поэтому, когда мы приехали к Евгению домой, он с особой тщательностью упаковывал небольшой рюкзак.
Чтобы выглядеть туристом, вещей должно быть немного. Кепка и фотоаппарат — самые верные атрибуты. Одеться нужно хорошо и опрятно.
У Евгения на небольшом участке два дома. Один совсем маленький, одноэтажный — дом родителей. Они уже давно ездят на заработки в Южную Корею. Сейчас трудятся там на полях — выращивают овощи. На другом конце участка Евгений построил свой дом — побольше. Деревянный и двухэтажный.
Строительство обошлось в 700 тысяч рублей. На эту сумму пять лет назад он и взял кредит в банке. Сейчас выплачивает по 15 тысяч в месяц.
— Две реструктуризации делал, а сейчас уже месяц просрочка платежа, — говорит Евгений, с тоской глядя на голые стены нового дома. — Страшная вещь… Но что делать. А ведь дом ещё не готов. Ещё тысяч 400—500 на отделку нужно. Но это не главное. Воду вот надо провести. У меня знакомый хороший большой пост в администрации занимает. Я его спрашивал: когда проведут воду? Он говорит: не переживай, подожди. В течение этого или следующего года воду вам проведут. Уже идёт пятый год, а воды всё нет.
Обещаниям властей Евгений уже не верит и планирует провести воду сам. Подсчитал, что на это надо 300 тысяч. Кроме как в Корее на такие нужды быстро не заработать.
Евгений психолог по образованию, но по профессии не работал. В Бурятии начинающему специалисту его профиля предлагали 8—10 тысяч рублей в месяц. Больше платили на стройке и в магазине электроники. Там удавалось получать до 35—40 тысяч рублей. Правда, не каждый месяц. Нередко обманывали и недоплачивали. Пробовал ездить на заработки в Москву и Якутию. Там получал по 60 тысяч. Но даже этих денег на жизнь и строительство не хватало.
Сельский экстрим
По словам Елены Загузиной, в основном на заработки уезжают буряты из деревень. Если в городе найти работу ещё можно, то в деревнях делать вообще нечего. В этом мы убедились, съездив в село Кижинга за 200 километров от Улан-Удэ.
Кижингинский район исключительно аграрный. Находится вдали и от железной дороги, и от Байкала. Большинство людей живут тут на личном подсобном хозяйстве. Кругом огромные пастбища, отличная экология. Казалось бы, идеальные условия для сельского хозяйства. Но пока кижингинцы обрабатывают поля Южной Кореи, местные фермеры находятся на грани выживания.
Чего только не делал Согто Цыдыпов, чтобы поднять сельское хозяйство Кижинги. Сначала подключил к работе сыновей. Старший — Солбон — в 2014 году даже получил грант в 5 миллионов рублей на развитие семейно-животноводческих ферм. Добавили ещё 3 миллиона и построили современный агрокомплекс.
Запустив производство, фермеры открыли страницу в соцсети “ВКонтакте” и начали продавать мясо и картофель в Интернете. Свежайшие продукты они сейчас доставляют даже в Улан-Удэ. Пробуют организовать сельский туризм.
Правда, достаточно было доехать до Кижинги, чтобы понять: туризм здесь уже скорее не сельский, а экстремальный. Там, где начался Кижингинский район, закончился асфальт. Редкий турист рискнёт поехать за 200 километров от города по размытой грунтовке, на большей части которой не ловит сотовая связь.
В результате все попытки Цыдыповых превратить семейную ферму в прибыльный бизнес с треском провалились. Согто хотел бы расширить ферму, нанять новых работников, но честно признаётся: платить нечем. Зимой в гостевых домах у него живёт две-три семьи. Получают работники по 8—15 тысяч в месяц и то 3—5 тысяч берут продуктами. Летом работники разъезжаются. Платить им нечем, да и работы меньше: скот сам пасётся в поле. “Если бы я хотя бы 20 тысяч мог платить людям, то не уезжали бы, оставались в родном селе”, — признаётся Согто.
— Вот жалею, что детей в это втянул, — вздыхает он, с тоской глядя на проливной дождь за окном. — Старший сейчас в Читу уехал за сеном. Дождь-то вот сегодня первый день, а до этого засуха была. Втянул я его в это фермерство. Ему теперь ещё пять лет за грант отчитываться. А с младшим сейчас говорю, может, выберет ещё другой путь. Пусть деньги получает, чтобы семью содержать мог. Да хоть бы и в Южной Корее. Там за работу на полях хорошо платят.
Согто считает, что бизнес не развивается за счёт высоких коммунальных платежей, процентов по кредитам и налогов.
— Вот нам надо три года ждать, пока корова телёнка даст, — говорит Согто, показывая нам доильный зал, оборудованный по последнему слову техники. — И всё это время налоги платить. А налог-то с телёнка брать надо. Мне иногда стыдно в глаза скотине смотреть. Не всегда могу кормить как следует.
Пока же большинству селян приходится брать кредит даже на то, чтобы поехать на работу в Южную Корею. Правда, сами кижингинцы говорить на эту тему не хотят.
— Вы вот уедете, а нам оставаться — муж там нелегалом уже год живёт, — рассказывает жительница Кижинги Наталья, объясняя, почему селяне не хотят говорить о Южной Корее. — Всё боимся, что его депортируют. Машину новую купить надо и сына в институт в Новосибирск отправить. Кроме как на Корею никакой надежды нет.
Буряты против иркутян
Заработанные в Южной Корее деньги буряты тратят на выплату кредитов, покупку машин и квартир, но никак не на создание собственного бизнеса. Казалось бы, за несколько месяцев в Корее вполне можно заработать стартовый капитал для открытия собственного дела. И тем самым создать рабочие места в родной республике. Но бизнесмены предпочитают соседнюю Иркутскую область на другой стороне Байкала.
Дело в том, что практически вся вода в Байкал стекает из Бурятии. В озеро впадает 336 рек, а вытекает одна — Ангара. И находится она в Иркутской области. На Ангаре поставили крупную ГЭС. И в итоге цена на электроэнергию в Иркутской области сейчас 97 копеек за кВт, а в Бурятии более 3 рублей. Вот и выходит, что буряты охраняют Байкал, а весь бизнес развивается в Иркутской области.
— Мы вообще тут в бешенстве от этой ситуации, — возмущается таксист Сергей Джамаев. — В Бурятии лишний раз свет боимся включить. Вот нужно чашку чая выпить, так чашку воды в чайнике и кипятим. Целиком водой не заливаем. Дорого. А зимой в Иркутске был. Гляжу: так у них лавочки на остановках с подогревом! У нас в деревнях топят дровами. Друга из Иркутска спрашиваю: где дрова берёшь? Он: какие дрова! У меня электрический обогреватель на даче. Конечно, весь бизнес в Иркутской области. Кто у нас тут по таким тарифам что открывать будет!
Разница в уровне жизни между Бурятией и Иркутском поражает и Евгения. Он уже пожалел, что построил дом в Улан-Удэ. Уже когда начал строить, приценился к стоимости жилья в Иркутской области.
— До падения курса доллара в Иркутске однокомнатная квартира стоила примерно 1,2 млн рублей, а в Улан-Удэ 1,4, — вспоминает Евгений. — Вот тогда я и подумал: может, и не стоило строиться здесь. Но я ведь, когда стройку начинал, об этом не думал. Подожду, пока дочь подрастёт, пока ей внимание нужно, а потом, может, и уеду из Улан-Удэ
Бизнес на миграции
К своим 29 годам Борис Балтатаров сделал неплохую карьеру. Пять лет проработал в банке. Получал 50—60 тысяч рублей в месяц — очень приличную зарплату для Улан-Удэ. Стабильная жизнь рухнула в конце прошлого года. Банк закрыли, и все сотрудники оказались на улице.
Борис немедленно начал поиски работы. Но инженер по образованию с большим опытом работы в банке оказался никому не нужен. Четыре месяца он просидел дома и понял: пора радикально менять жизнь. Так в апреле Борис оказался в Южной Корее.
— Я сразу попал на завод по переработке морской капусты, — вспоминает Борис. — Со мной вместе работала вьетнамка и китаянка. И ещё 15 корейских бабушек. Вот так мы и работали одной дружной семьёй. Пришлось подучить корейский, чтобы хоть как-то с ними общаться.
Второй месяц в Корее Борис провёл на полях тошимы. Работа строилась просто: мужчины добывали водоросли в море, а девушки их разглаживали и сушили. Эту работу Борис вспоминает как кошмарный сон.
— На заводе было весело, — смеётся Борис. — Но денег немного — 90 тысяч. А вот приехали в поле, и начался кошмар. Работали с 2:30 ночи и до 5 вечера. Мы в России, конечно, не приспособлены к такому труду. Один плюс — денег больше платили. Заработал 130 тысяч.
Впрочем, каторжный труд на полях произвёл на Бориса такое неизгладимое впечатление, что он решил: поэкспериментировал и хватит. Пора уезжать. Вернувшись в Улан-Удэ с деньгами, Борис решил зарабатывать на своём опыте. И теперь он, как и Елена, помогает бурятам искать работу в Корее.
Бизнес вокруг миграции — это, пожалуй, единственный динамично развивающийся бизнес во всём Улан-Удэ. Дело в том, что поиск работы тоже стоит денег. Билеты в Сеул и обратно обходятся примерно в 30 тысяч рублей, ещё 15—16 тысяч берёт агентство за помощь в трудоустройстве. Плюс деньги на первое время. Вот и выходит, что человеку перед поездкой нужно иметь при себе как минимум 50 тысяч рублей.
Сейчас помощь в трудойстройстве оказывает более двадцати агентств. Только пять-шесть из них работают как фирмы, оказывающие полный спектр услуг — от поиска работы до сопровождения в Корее. Остальные — просто частные агенты.
— Обычно они просто берут деньги за номер телефона агента, который уже займётся непосредственно трудоустройством, — поясняет Елена. — Номер стоит от 3 до 10 тысяч рублей. В месяц агенты зарабатывают порядка 50 тысяч рублей.
С другой стороны
По другую сторону границы буряты вместе с корейцами делают другой бизнес — вызволяют “туристов”, задержанных пограничниками в аэропорту и переводят в Бурятию заработанные мигрантами деньги. Посредники берут примерно 1,5% от общей суммы перевода.
Конечно, трудовые мигранты могут перевести деньги домой через банк. Только в этом случае есть риск быть задержанным сотрудниками миграционной службы. Они регулярно патрулируют офисы банков, приглядываясь к посетителям. Другое дело, если перевод осуществляет кореец или человек с открытой рабочей визой.
Ещё выгоднее вызволять нелегалов из подвала аэропорта. Об этом подвале в Улан-Удэ вообще ходят легенды. Туда отводят людей, которых пограничники сочли нелегальными мигрантами. Спасти человека от неминуемой депортации может только житель Кореи, который заверит пограничников, что “турист” его друг или родственник. За помощь кореец возьмёт 300 долларов. Учитывая объёмы миграционных потоков, доходы посредников в Корее могут составлять от 5 тысяч долларов.
Кстати, столько же стоит и рабочая виза на три года. Но простому рабочему получить её практически нереально. И дело не только в деньгах.
— В Корее у мигрантов востребованы вакансии, связанные с физическим трудом, то есть не требующие специальных знаний, — объясняет представитель компании Koreajob в Сеуле Евгений Тен. — Таких непрофессионалов здесь хватает и своих. Чтобы получить рабочую визу, нужно быть специалистом, которых в Южной Корее мало. В основном в сфере IT, нанотехнологий, роботехники. Кстати, и на такие вакансии сейчас просто лавинообразный рост спроса со стороны жителей СНГ. За последние 1,5 года спрос на работу в Корее вырос на 80%.
Поэтому главная мечта многих бурятов — дать детям хорошее образование. Тогда они уже смогут поехать в Корею не ради 100 тысяч рублей, как их отцы, а получать по 300 тысяч, как квалифицированные специалисты — инженеры и программисты. Как-никак, а крупнейшие корейские холдинги не скрывают: они постоянно ведут охоту за головами по всему миру.
Источник: “Life”
