Эксперименты над учеными

Ее предшественник Дмитрий Ливанов начал радикальные и болезненные реформы, вызвавшие острое неприятие в научном сообществе – иногда скрытое, иногда выливающееся в протесты, петиции и митинги. При этом реформы еще не закончились, и новому министру придется принимать нелегкое решение – сворачивать их, менять траекторию или продолжать в том же ключе. Любое решение будет вызывать недовольство просто потому, что на фоне экономического кризиса происходит уменьшение финансирования науки. Проводить реформы одновременно с «оптимизацией» – очень трудно, но именно это и предстоит Ольге Васильевой.

Бюджет худеет

После 2000 г. бюджетное финансирование науки в России непрерывно возрастало в течение 15 лет. Как рассказал «Ко» основатель Международного турнира естественных наук и сооснователь веб-сервиса поиска работы для молодых ученых Scijob.ru, бывший студент, аспирант и сотрудник Института химии СПбГУ Сергей Сафонов, примерно после 2009–2010 гг. ученые на своих рабочих местах почувствовали улучшение ситуации: удалось повысить им зарплату (например, зарплату аспиранта – с 4000 до 10 000 руб.) и купить кое-какое оборудование. Появились разные источники получения денег – от грантов до федеральных целевых программ (ФЦП).

После 2014 г. ассигнования на науку начали снижаться. Как сообщила «Ко» директор Центра научно-технической экспертизы РАНХиГС Наталья Куракова, в 2014 г. они достигли пика – на гражданские и научные исследования выделили 437 млрд руб. Дальше этот показатель начал уменьшаться – до 355 млрд руб. в бюджете прошлого года и до 306 млрд руб. в этом году. Но это еще не окончательная цифра: неофициально всех получателей бюджета начинают предупреждать, что, скорее всего, расходы на науку секвестрируют еще на 10%, следовательно, по итогам года может получиться около 275 млрд руб. Значит, за три года снижение выделяемых на науку денег составило 40%. В конце июля на совещании в правительстве представители Минобрнауки предупреждали, что в 2017 г. придется сократить 40% бюджетных мест в вузах и урезать стипендии студентам, а без работы к 2019 г. останутся 10 300 научных сотрудников. Уже начались обычные при нехватке денег перегибы: за проживание в общежитии для аспирантов РАН установлена плата, превосходящая размеры аспирантской стипендии.

Между тем, по мировым меркам, число ученых в России непропорционально финансированию. По данным Росстата, в научных исследованиях в России заняты более 700 000 человек. И если по объему выделяемого на науку госфинансирования Россия находится на 9–10-м месте в мире, то по числу исследователей – на 4-м. Именно этим можно объяснить многие проблемы науки – ученые получают мало, институты и лаборатории стараются почти все достающиеся им деньги потратить на зарплату, а на закупку научного оборудования почти ничего не остается. «Денег мало, ученых много», – резюмирует проблемы российской науки Наталья Куракова. В 2014 г., на момент рекордного финансирования, на каждого ученого в России приходилось примерно $88 000 научного бюджета, в то время, как в Испании – вроде бы не самой продвинутой в науке стране – этот показатель достигал $156 000.

Неудивительно, что в научных кругах постоянно слышны разговоры о сокращениях. Как отмечает заведующий отделом Института общей физики РАН, профессор МФТИ Сергей Демишев, над наукой тяготеет указание, данное Владимиром Путиным еще в 2012 г., чтобы средняя зарплата ученого составляла две средние зарплаты по региону. Хотя это указание было дано еще до украинского кризиса и последовавшей рецессии, официально его никто не отменял. Значит, в Москве ученый должен получать около 120 000 руб. в месяц. На самом деле зарплата начальника отдела в московском НИИ может составлять 30 000 руб., научного сотрудника – и того меньше. Если так, то попытка выполнить указание президента может привести либо к массовым сокращениям научных сотрудников, либо к дроблению ставок, когда сотрудник НИИ будет получать только четверть ставки.

Кто выигрывает

Но финансирование срезают не всем. Для возглавляемого Михаилом Ковальчуком Курчатовского института в федеральном бюджете на 2016 г. нашлось 14,8 млрд руб. – это почти на 40% больше, чем в 2015 г. При этом Курчатовский институт не подчинен Федеральному агентству научных организаций (ФАНО), он является отдельным бюджетополучателем, как РАН или МГУ им. М.В. Ломоносова. В последнее время он поглотил несколько других научных учреждений: Институт теоретической и экспериментальной физики, Институт физики высоких энергий и Петербургский институт ядерной физики. Есть и другие признаки его привилегированности: недавно обнародован документ, в соответствие с которым «Курчатник» должен осуществлять научное руководство двумя межведомственными центрами – по плазменным и термоядерным, а также по нейтринным исследованиям, – создаваемыми в качестве совместного проекта Росатома и нескольких академических институтов. Трудно поверить, что все это могло бы произойти без связей Михаила Ковальчука в руководстве страны – он родной брат банкира, главы банка «Россия» Юрия Ковальчука, считающегося близким другом президента. И отношение к «Курчатнику» остального академического сообщества тоже можно понять.

«Я считаю, что серьезное увеличение финансирования Курчатовского института обусловлено не какой-то особой успешностью его работы, а исключительно лоббистскими возможностями руководства института, – говорит научный сотрудник Физического института им. П.Н. Лебедева (ФИАН), автор большого числа публикаций по проблемам государственной научной политики Евгений Онищенко. – Рисовать захватывающие перспективы и выбивать бюджетные ресурсы оно умеет. Судьба же присоединенных к Курчатовскому институту организаций говорит о том, что грамотно распорядиться ресурсами оно часто не хочет или не может. У ученых на слуху печальная судьба известного Института теоретической и экспериментальной физики, который в последние годы были вынуждены покинуть многие сильные ученые, в том числе с мировым именем, такие, как его бывший директор, член-корреспондент Российской академии наук Михаил Данилов. В Петербургском институте ядерной физики в прошлом году директором был назначен бывший генеральный директор компании «Нево табак», специалист по противопожарной безопасности, которого сообщество «Диссернет» обвинило в многочисленных некорректных заимствованиях в докторской диссертации. Вряд ли это сулит перемены к лучшему».

Выбрать лучших

По мнению Натальи Кураковой, важное отличие российской науки от западной заключается в том, что российское научное сообщество воспроизводит структуру приоритетов, которая существовала в советское время. Тогда важнейшей задачей науки было содействие разработкам оружия, космической и ядерной программе, а также разведке и разработке месторождений сырья. Поэтому до сих пор главные получатели бюджетных денег в России – физика и науки о Земле: на эти два направления приходится около трети всех ассигнований на гражданскую науку. Самое привилегированное научное учреждение – Курчатовский институт. Таким образом, охватившая мир биомедицинская революция прошла мимо России. На Западе более трети гражданского финансирования науки поглощается медициной, в то время, как в России на исследования проблем здоровья выделяется только 3,7% всех ассигнованных средств (и 7% от бюджета фундаментальных исследований).

Парадокс заключается в том, что, хотя научное сообщество находится в полной зависимости от государства, у правительства нет ни компетентности, ни особого желания управлять наукой. И как ими управлять, сами ученые властям подсказывают.

Формально деятельность российских академических ученых подчинена выполнению госзаданий – именно за это они получают зарплату и базовое финансирование. Но проекты госзаданий пишут себе сами ученые – таким образом, задания фактически формируются снизу, и наука воспроизводит сама себя в неизменном виде.

Министерство образования и науки, не стремясь радикально изменить структуру научных исследований, уже долгие годы пытается решить другую задачу: сконцентрировать финансовые ресурсы на самых лучших и самых результативных исследователях и научных организациях. Решать эту задачу сложно, поскольку любые массовые увольнения провоцируют громкие протесты. Поэтому действия Минобрнауки часто оказываются непоследовательными, в итоге некоторые радикальные реформы так и не были реализованы, встретив сопротивление академического сообщества. В частности, так и не осуществилось объявленное Дмитрием Ливановым намерение в два раза сократить количество бюджетных мест в вузах, не оказалась столь радикальной, как было обещано, и ликвидация неэффективных вузов.

Тем не менее обидная для большинства ученых политика «выбери лучшего и дай ему денег» реализуется. Еще при министре Андрее Фурсенко было принято знаменитое постановление №220, позволяющее вузам получать от правительства «мегагранты» на создание лабораторий под руководством «ведущих ученых» (в том числе иностранцев) – зарплаты в таких лабораториях всегда выше, чем у коллег по соседству. Обнародован план введения в вузах должности «федерального профессора» – привилегированного ученого, чей оклад должен составлять четыре средние зарплаты, хотя пока этот план реализовался только в математике.

В рамках этой же логики средний размер грантов Российского фонда научных исследований РФФИ со следующего года увеличен вдвое, до 700 000 руб. – это означает, что количество самих грантов вдвое сократится. Вообще министерство старается все больше и больше средств распределять в виде грантов по конкурсу. Поэтому при Ливанове распределение некоторых объемов финансирования в порядке реализации ФЦП было заменено на конкурсное распределение грантов созданного в 2013 г. Российского научного фонда. «До Ливанова основные деньги ученые получали в рамках федеральных целевых программ, что достаточно неудобно, поскольку речь идет о долгосрочном планировании с очень жесткой системой отчетности, – говорит председатель Фонда студенческих инициатив Кирилл Гончаров. – Очень сложно запланировать на год определенное количество серьезных научных прорывов, и энергия ученых зачастую уходила на то, чтобы придумать, как отчитаться за финансирование в рамках ФЦП. При Ливанове основным источником средств на фундаментальные и поисковые исследования стали гранты, которые выделяются на конкретные цели». По мнению эксперта, хотя в принципе подобный подход лучше соответствует духу фундаментальной науки, но качественного изменения принципов финансирования все равно не произошло, поскольку в госаппарате «слишком сильно укоренился формализм, когда главное – отчитаться за государственные средства, а не совершить научный прорыв».

Но принцип конкурсности продолжает свою экспансию. В прошлом году министерство обнародовало план очередной реформы, в соответствие с которой даже и базовое финансирование, обеспечивающее существование академических институтов и лабораторий (а это около 127 млрд руб.), обязано распределяться на конкурсной основе, причем наибольшие  средства должны получать так называемые ведущие научные организации, в которых будут работать те, кто получил статус ведущих исследователей. Пока что реформа ограничилась выпуском методических рекомендаций о распределении конкурсных средств, и этот документ вызвал бурю возмущения среди ученых. Научные работники опасаются, что все, кто не попадет в число ведущих, претерпят резкое сокращение финансирования, а то останутся и вовсе без него. Как утвреждает научный сотрудник Института археологии РАН, секретарь Комиссии общественного контроля в сфере науки Ирина Сапрыкина, в случае принятия этих рекомендаций, будут уволены более 60% научных сотрудников в России. Сопредседатель совета Общества научных работников Павел Чеботарев выражается еще решительнее: инициатива Минобрнауки – это «проект рая для немногих, создаваемого ценой разрушения научной среды».

Впрочем, в условиях уменьшения финансирования рай вряд ли будет создан. Руководитель группы по научной и промышленной политике «Сколтеха» Ирина Дежина предполагает, что проект конкурсного распределения выдвинут, только чтобы по возможности замаскировать и сделать менее разрушительным для науки общее снижение объемов выделяемых средств.

Управление укрупнением

Радикальные изменения претерпевает и система управления наукой. В 2013 г. неожиданно, без предварительных консультаций с общественностью, была реализована радикальная реформа, в результате которой РАН полностью утратила власть над подведомственными научными организациями, а те попали под управление ФАНО. Руководство агентства не имеет отношения к науке, его глава Михаил Котюков в прошлом был заместителем министра финансов РФ и министром финансов Красноярского края. Засекреченность подготовки реформы эксперты объясняют стремлением «обмануть» академиков, годами успешно отбивавших любые попытки реформировать РАН.

Для общества осталось тайной, кто же истинный автор этой реформы: слухи о ведущей роли главы Курчатовского института Михаила Ковальчука официально подтверждены не были.

Для рядовых ученых замена головной организации обернулась ростом отчетности и документооборота: ФАНО забрасывает научные учреждения указаниями и просьбами о подаче предложений, требующими немедленной реакции. Ирина Дежина считает, что в научных лабораториях необходимо вводить должности менеджеров, которые бы взяли на себя большую часть бумажной работы, требуемой ведомствами, но НИИ берегут зарплатный фонд для научных сотрудников, и в результате на них чаще всего и ложатся эти обязанности. Аналогичные процессы бюрократизации прошли в подчиненных непосредственно министерству вузам. «Стало больше формальностей, формальных критериев защиты тех или иных расходов. В остальном кардинально на уровне университетов ничего не поменялось», – рассказывает доцент факультета государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова Александр Филимонов.

По словам директора Центра экономики непрерывного образования РАНХиГС Татьяны Клячко, «наши власти считают, что у нас все воруют, поэтому надо постоянно проверять, чтобы не воровали, и ловить воров. Ну а потенциальные воры – они будут эффективно работать? Словом, конечный научный результат, за исключением самих ученых, мало кого интересует – главное, целевым образом потрачены деньги или можно найти «нецелевку» и наказать провинившихся. А наука, перефразируя старый анекдот, в таких условиях не размножается или размножается плохо».

Проявились и другие последствия реформы: ФАНО инициировало политику укрупнения научных учреждений. По словам Ирины Дежиной, это решение оказалось странным и неожиданным, поскольку уже несколько лет шли разговоры о способах оценки эффективности научных учреждений и сокращении неэффективных. Теперь же научное ведомство стало объединять всех скопом – и эффективных, и остальных. Но у ФАНО была политическая цель: ликвидация любого института вызывает большой резонанс, в то время, как в больших институтах сокращение может проводить дирекция по своему усмотрению. И конечно, здесь была чисто бюрократическая логика: меньшим количеством институтов легче управлять, в больших институтах можно экономить на бухгалтерии и других накладных расходах.

В настоящее время процессом объединения охвачено 120 научных организаций, которые в итоге превратятся в 23 крупных центра. Одни центры создаются по тематическому, другие – по региональному признаку. Например, Федеральный исследовательский центр «Фундаментальные основы биотехнологии» создан в результате объединения трех научных организаций: Института биохимии им. А.Н. Баха, Института микробиологии им. С.Н. Виноградского и центра «Биоинженерия». Региональный научный центр Коми объединит 10 организаций – институты биологии, химии, физиологии, языка и литературы.

Евгений Онищенко уверен, что небольшие и средние специализированные научные организации в состоянии успешно работать, такие организации менее бюрократизированы, деятельность их подразделений видна и понятна руководству, успешность несложно оценить со стороны. «Поэтому укрупнение научных организаций как кампания – плохая затея», – констатирует эксперт. По его словам, к счастью, пока институты не загоняют в «колхозы» жестко. «Но, наблюдая за происходящим в регионах, можно видеть, что логика создания объединенных организаций не имеет ничего общего с повышением результативности работы, – утверждает Евгений Онищенко. – Где-то институты вынуждены объединяться, чтобы отбиться от поглощения федеральным университетом, где-то влиятельный директор одного из научных институтов, пользуясь своими связями, подминает под себя все академические организации республики».

Кстати, одновременно политика укрупнения идет и в высшем образовании – сначала в рамках политики реорганизации неэффективных вузов, теперь под флагом создания в регионах «опорных университетов». Протесты, как, например, забастовка присоединяемого к РЭА им. Г.В. Плеханова Российского государственного торгово-экономического университета во главе с его ректором Сергеем Бабуриным цели не достигают. Недавно президент Владимир Путин дал поручение  создать Национальный университет транспорта на базе нескольких транспортных вузов – хотя под петицией против такого слияния было поставлено 20 000 подписей. Бенефициары этого проекта – Минтранс и ректор Московского государственного университета путей сообщения (МИИТ) Борис Левин, поскольку новый университет создается именно на базе МИИТа, а его учредителем выступает Министерство транспорта.

«Преобразования должны какие-то происходить»

И еще одна серьезная реструктуризация, которую пытается проводить Минобрнауки ,– перевод научных исследований под крышу университетов, как это принято на Западе и как это не было принято в СССР, где академическая наука росла в отрыве от вузов. Татьяна Клячко рассказала «Ко», что для достижения этой цели правительство по «госзаданиям» выделяет вузам бюджетные средства на фундаментальные исследования, к этому же надо прибавить участие вузов в конкурсах на НИР и программе «мегагрантов» на создание научных лабораторий под руководством выдающихся ученых. «Говорить про эффективность этих мер пока достаточно сложно. Наука, особенно фундаментальная, – это долгое дело, быстрой отдачи от нее ждать бессмысленно, тем более, что по многим направлениям мы отстали довольно сильно, и созданием нескольких лабораторий положение поправить трудно», – считает эксперт.

По данным директора Института экономики РАН Елены Ленчук, теперь в пересчете на одного исследователя финансирование в вузовском секторе уже в 2,7 раза превышает финансирование организаций ФАНО. Надо иметь в виду, что в вузах и академических институтах часто работают одни и те же ученые. «Перенести науку в университеты не удалось, – объясняет директор Института геологии и минералогии им. В.С. Соболева СО РАН, академик РАН Николай Похиленко. – Она осталась в научных институтах, а по факту использовались только деньги, которые выделялись университетам. На полученные университетами гранты все делалось в институтах».

По мнению Евгения Онищенко, лучшей оценкой проводимой министерством политики будут слова президента Путина, сказанные на январском заседании Совета по науке и образованию: «Преобразования должны какие-то происходить». Чиновникам нужно доказывать, что реформа РАН идет успешно, вот и приходится активно имитировать полезную деятельности – вести кампанию по реструктуризации сети научных организаций, выделять десятки актуальных направлений научно-технологического развития и т.д.

«Государству следовало бы отказаться от суетливой имитации успешной реализации политики реформирования науки и заняться выработкой разумной научной политики при участии научного сообщества, – уверен эксперт, – а также взять на себя определенные обязательства в плане финансирования фундаментальной науки, поскольку при сокращении бюджетного финансирования науки изменить положение к лучшему невозможно».

Между тем Ольга Васильева, хотя и работала в Институте российской истории РАН, проблемами управления наукой вплотную никогда не занималась. В президентской администрации она работала в управлении общественных проектов, специализирующемся на патриотическом воспитании. Новая глава Минобрнауки уже уволила многих работавших при Ливанове заместителей министра, но о своих намерениях в сфере науки пока ничего не говорит, ее больше интересует сфера образования, особенно школьного. И научная общественность пока буквально не знает, чего ждать в будущем, кроме практически гарантированного сокращения финансирования.

Константин Фрумкин

Источник: “KO.RU”