Невыдуманная история о жизни и смерти «просто» бабы Нади.
Эту быль рассказал мне такой же, как я, пациент одного из медучреждений Обнинска, Никита Петрович. Но прежде он представился мне так: «Уроженец области Богозаброшенной, района Всемизабытого, деревни Никомуненужка». Отрапортовал и ни разу не запнулся.
И только много позже, в потоке многих его сказаний о себе и односельчанах, услышал я наконец то, что, по-моему, достойно внимания хоть Толстого, хоть Шолохова.
— Жила-была в нашей никому не нужной деревушке бабка Надя, всеми любимая за доброе соседство. Кто что ни попроси — никогда губу не подожмет.
— Заходь, скажет, в избу: покалякаем, да чегой-то, глядишь, и накумекаем.
А чего могла? Деток по войне не случилось, ибо убило жениха и, стало быть, существовала без детей и внуков, то есть на одну засушливую пенсию. К пенсии той какой-никакой придворный приварок обозначался: куры-петух, да восемь рядков картошки, полбочки засоленной капусты, пару ведер огурцов с помидорами, да два чулка луку, правда, еще ее соседская ребятня за лето корзиной грибов и ведерком смородины обрадует.
Наш пожилой люд тоже не забижал. В ответ на ее доброту — то огород залопатит под картошку, то дровишек подвезет. На зиму чувал отходов в бывшем колхозе для бабкиных курей выпросим.
А бережлива была — страсть. Не по запросам, а по привычке к оскуделой жизни. Потому тонко соображала, чем помочь просящему, если, конечно, сподобишься с ней тонко покалякать. Перекрестится на божницу, руку к ней протянет, пошелестит там и предстает полтинничком в руке. В глазах же — жалкость, что отдает, по ее женскому понятию, для наживы сельпо, для злодейки с наклейкой. А как скажешь, что в долг берешь на дело — на сапоги для внучки аль супружнице на замену зубов, так аж щечки зарумянятся от удовольствования. Про целебные травы, которые бабка Надя нам прописывала, и не говорю — никакого врача не надо было!
Но всему конец исходен. Признали в райцентре у бабки Нади рак. Она отказалась от больницы. Хотя по ейной безупречной колхозной анкете могли бесплатно лечить. Коек в больничке мало, говорит, даже на молодых не хватает, я им дорогу к жизни переходить не стану. Велела себя домой отвезть. Потом, как сейчас помню, в субботу обошла каждую избу и пригласила… попрощаться.
— Мне теперь, говорит, одна дорога — идтить отмаливать грехи. Авось, выведут меня стежки-дорожки в какой иной по дороге монастырь. Близко ли, далеко ли, а набреду… Картопли и яйцев уже наварила, кружку от мужа — военну — пронаждачила песочком, прикупила кирпич ржанухи и батон белого, обувку размягчила… Ранец соседский Ванятка подарил мне для поклажи. А пенсию письменно завещаю на имя Николаевны-почтальонки — достоверно получать и всем ежемесячно многодетным на пряники… А у кого школярня — по осени на тетрадки и карандашики, начиная с Ванятки. Так что, итожила бабка Надя, покорнейше прошу на попрощальный чай пожаловать. Только хмельного никакого, чтоб не прорвался ни один ярыжка.
Собрались мы. Нас ведь немного осталось — четырнадцать убогих гнездовьев на всю бывшую роскошную деревню. Чай потребляем: пыхтим, кто чем закусываем, за песни и не беремся. Какие песни при ожидании смертушки? Ну, ждем бабкиного выступления. Она и выступила: «Ухожу я от вас… Прощайте — сподобьтесь простить меня, грешну. Если кого особенно обидела, то…». Тут, знамо дело, зашумели все, да так, что аж зазвенели на столешнице подстаканники и заелозили скамейки. И пошли сквозь стискиваемые слезы прямо прения:
— Пошто, бабуся, нас покидаешь?!
— За какие такие прогрешения, бабушка Надя, бросаешь нас?!
— Куда тебе пехом в твои-то годы?
Она наслушалась и таково-о-е сказанула, что мы все чуть с лавок наземь не трахнулись.
— Если кого особенно обидела, так ихние долги прощаю. Всё! Покидайте меня с добрым словом, без повизгов. Лихом не поминайте. Утром, когда коров отдоите, просветлите белыми косыночками мне путь-дорогу. С Богом…
Закончил мой собеседник эту былину так:
— Участковый, как узнал через день про уход без паспортной выписки нашей богомолки, так примчался на своем драндулете. Все допрашивал. Потом затарахтел вдогонку. Дескать, если не отговорю, так хоть подвезу до райцентра и сдам в органы социального обеспечения.
— Догнал?
— Где там… Сказал, что ее следы на прямой тропинке — через лес — безвозвратно затерялись. А вышла ли на тракт — до сей плачевной поры так и не установлено. У нас та прямая тропа — бездорожная, гляди, не дай Бог, завернет в непроходное болото.
— Ужель так и не нашли?
— Мне не знать. Но, видно, бабка Надя жива и молится за нас. Операция-то моя прошла… тьфу-тьфу-тьфу! Эх, баба Надя, страдалица ты наша, Надежда Георгиевна. Могла же ведь по моему примеру еще пожить.
Валентин ОСИПОВ,
писатель, лауреат Всероссийской Шолоховской премии
