Никто не поднимает крик о том, что нынешней зимой мы снова потеряли людей, которых можно было бы сохранить
Недавний сюжет: водитель рейсового автобуса оставил мальчишку в лютый мороз на трассе, чтобы не делать крюк ради одного пассажира. На счастье, его подобрала попутка.
Увы, такое могло случиться и 5, и 20, и 100 лет назад — средства транспорта в данном случае не имеют существенного значения.
Равнодушная жестокость и протянутая рука помощи – вот два измерения нашего ограниченного жизненного пространства, от которых зависит также ограниченное время, отмеренное каждому. Вне сословных и политических примет. Глубокое заблуждение полагать, что характер эпохи или доминирующий идеологический вектор принципиально влияют на их соотношение. Бескорыстные, самоотверженные поступки совершали люди и в самые людоедские времена. И наоборот. Не удивительно, что во времена потрясений и перемен полярность жестокости и добра особенно остра. Обыватель это знает по личному опыту. Как и тот простой факт, что в критические минуты по-разному ведут себя те, кто по должности и общественному договору обязан соблюдать его непосредственные интересы.
Мороз каждый год наваливается на нашу родину, как стихийное бедствие, будто мы к этому уже привыкли. Больше того – изменение климата и нестандартные снегопады в Африке или на Аппенинах нас беспокоят едва ли не больше, чем лопнувшие трубы в поселке под Магаданом, и телезритель, кажется, вслед за взволнованным ведущим готов сопереживать укутанному в фирменные лохмотья клошару с большей готовностью, чем скучной тетке из депрессивного региона, и уж точно больше, чем мигранту, ночующему на вокзале.
Счет жертвам холодов пошел в Европе на десятки и даже сотни, о нашей ситуации точных данных нет. Да и как им быть – если даже в прошлогоднюю перепись не попали не то тысячи, не то миллионы наших бывших соотечественников, рассеянных где-то по просторам страны. Очаровательный сюжет показал Евроньюс: добровольцы собирают медикаменты и теплую одежду для брюсельских бездомых, убеждая последних все же отправиться в приют-ночлежку в связи с заморозками, а те гордо отказываются, выбирая свободу. Добровольцы же не сдаются и продолжают вести воспитательную работу.
Можно позавидовать норвежцам и канадцам, у которых даже в минус пятьдесят машины едут, больницы работают, и отопление не подводит. А если что и произойдет, то быстро наладят, и горе тому, кто лично должен был, но не обеспечил участок – особенно, если от этого пострадали люди.
У нас – все иначе. У нас руководители ценнее простых граждан, и редко отвечают за свои просчеты и даже явные преступления. Вместо них отвечают как раз те самые убогие и сирые. В холода это особенно заметно, хотя бы потому, что неизвестно ни одого случая, чтобы родственники кого-то из слуг народа пострадали от переоохлаждения, были сбиты на «зебре» машиной с мигалкой или брошены на произвол судьбы. Это случается обычно с неудачниками, и число таких множится в последние дни в разы.
Общественные организации сообщают о трагических случаях и душераздирающих историях, но слышат их единицы и, конечно же, не с всероссийского экрана. Тем не менее, никакого ужесточения наказания для тех, кто реально повинен в этом, как не было, так, судя по всему, и не предвидится. Никто, например, не поднимает крик о том, что нынешней зимой мы снова потеряли (и, быть может, еще потеряем) людей, которых можно было бы сохранить. У государственных умов есть более важные заботы. И обыватель, независимо от возраста и достатка, понимает это вполне отчетливо. И надеется только на себя. И подчас готов подвезти продрогшего подростка, не задумываясь и не дожидаясь благодарности, как люди в той попутке, подбросившие мальчика до дома. Слава богу, что так случается.
Об этом мне недавно говорили бывалые северяне, романтики, прожившие почти всю жизнь в Якутии, рядом с Оймяконом, и сохранившие редкую традицию взаимопомощи и редкий оптимизм. Слушая их рассказы, я думала о том, что это как раз им повезло, они смогли противопоставить климатическим и иным угрозам свой внутренний мир и неиссякаемую веру в доброе человечское начало. И что это не они, а мы в Москве живем на полюсе холода – более страшного, чем показания градусника.
Надежда АЖГИХИНА
