Как устроена дедовщина в современной российской армии
После того как в 2008 году срок срочной службы в российской армии сократили до одного года, представители Минобороны регулярно заявляют об успешной борьбе с дедовщиной. При этом в последнее время власти решили ужесточить правила призыва в армию. В начале мая в Государственную думу были внесены сразу два законопроекта: один позволяет военкомату отправлять повестки по электронной почте; другой обязывает призывников вставать на учет по месту фактического проживания. По просьбе «Медузы» журналист петербургского издания «Бумага» Евгений Антонов изучил статистику и поговорил с правозащитниками и призывниками, чтобы узнать, существует ли дедовщина в современной российской армии — и в каких формах.
— Ты для меня сейчас туалет языком вылизывать будешь.
С такими словами однажды в декабре 2014 года невысокий пухлый Айнур, уже отслуживший в части под Новосибирском семь месяцев, затащил в «сушку» недавно призванного в армию Георгия. «Самый умный тут, про Казахстан говорить?»
За полчаса до этого Георгий сказал, что в Казахстане низкий уровень жизни. Вместе с Айнуром, который называл Казахстан своей второй родиной, в помещение зашли еще двое его сослуживцев. Они заломали Георгию руки так, что он не мог ими пошевелить. Айнур встал спереди — и, как только закрылась дверь, с размаха дал новобранцу «то ли подзатыльник, то ли пощечину», как теперь вспоминает Георгий. В ухе у солдата раздался звон. После этого Айнур несколько раз ударил его в живот, в область почек, взял за волосы и сообщил, что теперь так будет каждый день, если Георгий не скажет при всей части, что Казахстан — великая страна.
Выходя из «сушки», новые сослуживцы Георгия велели ему не оставаться там долго и не говорить о произошедшем командованию, «а то хуже будет»; Айнур, улыбнувшись, добавил, что «может и порезать». Встать и выйти из комнаты Георгий смог только через несколько минут — сильно болело все тело, хотя «не было даже синяков».
Часть, куда молодой человек приехал из Барнаула в ноябре 2014 года, по отзывам в интернете, была достаточно спокойной. Плохо сдав выпускные экзамены в школе, Георгий решил пойти в армию ради последующих льгот при поступлении — и, прочитав в соцсетях, что в большинстве сибирских частей «все законы соблюдаются», перестал бояться нового опыта, хоть и нервничал по поводу возможной дедовщины. «У меня даже были мысли убить себя, если такое произойдет, — вспоминает он. — Но когда это случилось, я понял, что хочу жить. И решил перетерпеть».
На следующий день перед отбоем Георгий на глазах у всех сказал, что Казахстан — лучшая страна. Сослуживцы восприняли это как норму: как выяснилось позже, он был не первым, кого заставили сделать такое заявление.
Духи без дедов
В апреле 2002 года Владимир Путин в послании Федеральному собранию объявил одним из своих приоритетов сокращение срока службы в армии. Как показывали опросы, для граждан реформа вооруженных сил стала одной из главных задач государства; большинство респондентов отмечали, что надеются на искоренение дедовщины.
В июне 2006-го Путин подписал закон, согласно которому срок срочной службы сокращался до одного года (вместо прежних двух лет). Тогдашний министр обороны Анатолий Сердюков заявлял, что эта мера позволит серьезно побороться с неуставными отношениями армии, уничтожив касты «дедов» (отслуживших почти полный срок солдат) и «духов» (призывников-новобранцев). «Как было прежде: первый год солдат учился и служил, а во второй — „готовился к возвращению домой“. Сейчас такого не будет», — объяснял Сердюков.
Вскоре министерство обороны прекратило публиковать поименные списки погибших при несении военной службы (с тех пор это делает Главная военная прокуратура). Последний отчет составлен по итогам 2008 года, в нем указано, что за год в России погиб 471 военнослужащий (это сильно меньше, чем раньше: в 1996 году небоевые потери армии составили более полутора тысяч человек, в 2005-м — более тысячи).
Как утверждают сразу нескольких правозащитных организаций, отсутствие статистики не означает отсутствие дедовщины. История Георгия — далеко не единственная из случившихся только в 2014 году.
Так, ночью 17 февраля того же года в войсковой части под Хабаровском нашли повешенным на ремне призывника Алексея Снакина. Во время службы он неоднократно просил родителей выслать ему деньги, не отвечая на вопросы, зачем они ему. Через год майора Николая Чабанова обвинили в том, что он вымогал у призывника деньги и применял к нему насилие, и осудили по статье о превышении должностных полномочий на три года условно. В феврале 2016 года юристам правозащитной организации «Право матери» удалось добитьсяизменения приговора: суд приговорил Чабанова к трем с половиной годам колонии-поселения по той же статье.
Днем 14 марта 2014 года в Юргинской воинской части в Кемеровской области на боевом посту погиб призывник Сергей Лаптев. Поначалу в качестве причины смерти указали остановку сердца и острый гастрит — несмотря на заявления родителей Лаптевых, что он никогда не жаловался ни на сердце, ни на желудок. После обжалования экспертизы в суде и повторного обследования врачи выявили разрыв стенок желудка, тупую травму живота и обильную кровопотерю. Сослуживца Лаптева Ивана Кулагина осудили на пять лет тюрьмы по 335-й статье УК, предусматривающей ответственность за неуставные отношения между военнослужащими.
Перечень подобных случаев можно продолжать, и они далеко не всегда заканчиваются приговорами — так, в марте радио «Свобода» рассказалоо трех связанных с дедовщиной инцидентах, произошедших в последние годы; только в одном из них состоялся суд. При этом существующая статистика учитывает только уголовные дела, заведенные по той же 335-й статье: их в 2014 году было 939, а в 2015-м — 901.
335-я статья включает в себя не все случаи неуставных отношений в армии: в частности, к ней не относятся преступления, которые могут по отношению к призывникам совершать военные званием выше. Дела по таким случаям заводятся по 286-й статье Уголовного кодекса, однако отделить статистику, касающуюся военных, от гражданских дел в этом случае крайне трудно. По словам работающих с проблемами насилия в вооруженных силах представителей правозащитных движений «Право матери» и «Гражданин и армия», точных данных о реальной ситуации в армии сейчас, по сути, нет.
«Армия — это одна из самых закрытых структур, которые только существуют в России, — соглашается Георгий, который рассказывает, что и самим солдатам не вполне понятно, как быть в случае нештатной ситуации. — Ты будто в такой металлической коробке с маленькими просветами, но через них нельзя пробраться. Лично я не знал, куда можно обратиться, когда меня избили. И сперва никуда не пошел».
В той сибирской части молодой человек провел полгода. За это время его четыре раза сильно били; он регулярно чистил обувь Айнуру и его друзьям. Георгий считает, что отчасти в его злоключениях виновата иллюзия, будто в России дедовщины нет: «Если бы я знал, что [в армии] происходит, я бы либо нашел возможность туда не идти, либо хотя бы подготовился морально. Может, взял бы несколько уроков самообороны».
О состоянии дедовщины в армии ежегодно отчитывается министр обороны. Сергей Шойгу регулярно заявляет, что число преступлений в армии неуклонно сокращается: за первую половину 2014 года, по его словам, оно сократилось на треть; в 2015 году, по заявлению его ведомства, — на 16%; в 2016-м Шойгу сообщил, что количество случаев неуставных отношений снизилось еще на 40%.
Правозащитники указывают на то, что такие оценки — лукавство. «Используется такой прием, при котором количество подменяется на процент. А этот процент невозможно проверить, — объясняет Арсений Левинсон, юрист „Гражданина и армии“. — По нашим данным, число зафиксированных преступлений действительно снижается, но не настолько. И нельзя исключать, что снижается оно из-за приказа офицерскому составу не разглашать данные о правонарушениях, чтобы не портить статистику».
Левинсон говорит, что нередко военный суд признает тот или иной инцидент самоубийством или несчастным случаем. По статистике «Права матери», самоубийством в 2016 году было признано 42% смертей, а несчастным случаем — 24% (от общего количества случаев, известных организации из-за обращений родственников погибших). Многие преступления не попадают в статистику и просто потому, что жертвы о них не заявляют, добавляет юрист «Гражданина и армии». Так часто происходит с избиениями, которые не заканчиваются летальным исходом, — большинство призывников, по словам правозащитника, просто «боятся и молчат».
Сразу несколько правозащитных организаций отметили резкий рост случаев дедовщины в 2010 году: Минобороны тогда дежурно отчиталось о снижении показателей неуставных взаимоотношений, однако Главная военная прокуратура заявила, что они выросли на 18% (глава ведомства Сергей Фридинский связывал это с двукратным увеличением количества призывников). Глава фонда «Право матери» Вероника Марченко в 2012 году оценивала количество смертей в вооруженных силах как две — две с половиной тысячи человек в год (впрочем, это число включает в себя и тех, кто, например, погиб в ДТП или от болезни — во всяком случае, по официальной версии).
Жизнь по правилам
Евгения призвали в армию весной 2010 года в Псковскую область. Служба была спокойной, но руководство соблюдало жесткую дисциплину, вспоминает он. «Если человек не следил за собой, не чистил свою форму, плохо выполнял приказы руководства, вся рота отжималась по сто раз. Конечно, после этого такого человека избивали, — рассказывает Евгений. — Никому не нравится отдуваться за другого. Руководство это знало и использовало».
Сам Евгений никогда не считал себя потерпевшим, хотя, когда он только начинал служить, его трижды избивали. Через несколько месяцев он уже сам участвовал в избиениях сослуживцев. «Мы всегда делали это по-доброму, мягенько», — оговаривается бывший солдат, согласившийся поговорить с «Медузой» только на условиях анонимности.
«Я и до сих пор не считаю себя виноватым. В армии другой порядок вещей, другое восприятие. То, что на „гражданке“ будет считаться дикостью, может широко применяться в части», — говорит Евгений. Он подчеркивает, что применял насилие к сослуживцам просто потому, что по-другому было нельзя: «Когда мы били, не думали никого учить, а просто жили по правилам, поддерживали заведенный порядок вещей». Слово «дедовщина» он, кажется, произносит почти с гордостью.
Как говорят специалисты и правозащитники, по отношению к современным армейским преступлениям термин «дедовщина», строго говоря, применять уже не вполне корректно: речь о «воспитании» новобранцев зачастую не идет; традиционные касты «дедов», «черепов», «слонов» и «духов» после перехода на годичный срок службы просто не успевают сформироваться; во многих случаях вообще не так важно, каков срок службы у солдата, к которому применяют насилие.
Левинсон утверждает, что сейчас неуставные отношения принимают другие формы: больше преступлений совершается вышестоящими военнослужащими; чаще происходят случаи вымогательства. Евгений вспоминает, что если солдаты отказывались собирать средства на ремонт дачи руководству части, им отказывали в увольнительных, назначали дополнительные наряды, а иногда — разбивали телефоны.
За 2016 год «Медузе» удалось обнаружить в СМИ и других открытых источниках несколько десятков случаев, когда случаи вымогательства в армии предавались огласке: от призывников требовали деньги, технику или еду под угрозой избиения или убийства. По данным организации «Гражданин и армия», количество жалоб на поборы в армии за последний год выросло на семь процентов. «Число внутривоенных преступлений, связанных с вымогательством, начало неуклонно расти с появлением [у солдат] мобильных телефонов, банковских карт, ноутбуков и прочего, — объясняет Левинсон. — Большинство этих случаев не выходит за пределы войсковой части, так как призывники, во-первых, не имеют возможности рассказать о них, а во-вторых, боятся или считают, что суммы не стоят той угрозы, которую они создадут себе в случае их раскрытия».
Как рассказывают правозащитники, как правило, вымогательство ограничивается суммами в одну-пять тысяч рублей в неделю. Сначала призывника «прощупывают» на платежеспособность: требуют деньги и запугивают угрозой жизни. Если он поддается и отдает деньги — начинают требовать больше.
Вымогали деньги и в части Георгия — каждую неделю, как вспоминает бывший солдат, человек двадцать платили Айнуру и его группе по 200–300 рублей. «Если мы отказывались платить, нас отводили в „сушку“ и били, — рассказывает Георгий. — Больше всего они любили металлическую балку, которая почему-то всегда стояла там: они били ей по ребрам и ногам». Если человек не мог платить, его заставляли чистить ботинки у всей группы Айнура и выходить за них в наряды. Когда кто-то отказался, ночью ему устроили «темную».
По воспоминаниям Георгия, больше всего денег, 5 тысяч рублей, он отдал в апреле 2015 года — перед своим переводом в другую часть и «дембелем» Айнура. Как поясняют специалисты, это распространенная практика: перед окончанием срока службы «агрессоры» собирают деньги; многие покидают армию с полным комплектом дорогой техники.
Закрытость и непрофессионализм
Правозащитные организации указывают на успешный опыт других стран в искоренении дедовщины. Так, рассказывает Вероника Марченко из «Права матери», после смерти 18-летнего призывника в Аргентине и последовавших за этим волнений срочная служба в стране была полностью отменена. «Когда армию делают профессиональной, дедовщина исчезает», — говорит Марченко, предлагая таким же образом решить проблему и в России.
Есть и другие факторы, способствующие тому, что дедовщина не исчезает. Это все та же закрытость армии: призывникам не так просто привлечь внимание к правонарушениям в своей части. «На каждом этапе могут возникнуть проблемы. А даже если призывник добирается до медпункта и снимает побои, то его дело будет рассматривать командир этой же воинской части — есть вероятность, что он захочет скрыть факт нарушения, — рассказывает Левинсон. — Немалая часть ребят, которым удается обратиться к нам, — это те, кто выбрался самовольно». Активисты «Права матери» указывают, что Западный военный округ, абсолютный чемпион по случаям дедовщины, зарегистрированным организацией, «абсолютно закрыт»: почти во все военные части правозащитников не пускает руководство.
Еще один фактор риска — срочная служба по распределению: сейчас большинство призывников отправляют в другой регион или даже другой федеральный округ (это необходимо для равномерного распределения солдат по всей территории страны). Как пояснял военный обозреватель ТАСС Виктор Литовкин, возможность служить около дома действительно позволила бы снизить уровень воинских преступлений за счет снижения психологического давления на призывников.
По словам Левинсона, сейчас в некоторых частях все же удается повлиять на уровень неуставных отношений, если выполняется одно из условий: или командование действует строго по уставу, или солдаты имеют постоянный доступ к интернету и могут рассказать о противоправных случаях. Он подчеркивает, что призывники не должны бояться заявлять о неуставных отношениях: правозащитники берут пострадавшего под собственную юридическую защиту.
Георгий вспоминает, что однажды в личном разговоре с одним из офицеров своей сибирской части сказал, что Айнур ведет себя агрессивно и «разжигает межнациональную рознь». Ему обещали принять меры, однако никаких последствий этот разговор в итоге не имел. Родителям Георгий тоже ничего не сказал — только двум друзьям, которые не знали, что предпринять.
Со слов своих армейских знакомых Георгий говорит, что сейчас ситуация в его части улучшилась. «По каким-то причинам там стали проводить нормальные вечерние осмотры, недавно несколько человек за избиения отправились в штрафбат, а командование ввело жесткую дисциплину. Видимо, какой-то приказ сверху все же поступил», — рассказывает он.
Сам призывник в итоге через шесть месяцев смог перевестись в другую часть, «буквально завалив прошениями» командование. Георгий собирался пойти к психологу, но «отошел, когда попал в нормальное место». После армии он поступил в новосибирский вуз, но вскоре бросил его, разочаровавшись в высшем образовании. Сейчас Георгий работает в рекламном агентстве и думает о том, чтобы открыть группу помощи жертвам насилия. «Я не держу ни на кого обиды. Мне кажется, что так случилось, потому что должно было случиться, — рассуждает молодой человек. — Конечно, это ужасно, с этим нужно бороться. Но чтобы кто-то положил конец дедовщине, ему, видимо, нужно пройти через нее».
Евгений Антонов
Источник: “Meduza”
