В России объявили войну неплательщикам налогов. Теперь россияне заплатят даже за чужие долги
Уклонение от уплаты налогов в большинстве стран мира считается одним из самых тяжких проступков, уступая лишь насильственным преступлениям. От того, насколько добросовестно каждый гражданин и каждая компания исполняют обязанности по отчислению части доходов в бюджет, зависит благополучие всего общества: средства идут на социальные выплаты, строительство инфраструктуры, необходимые закупки. Но угроза наказания не останавливает нарушителей, придумывающих все более изощренные способы не делиться с государством. Одни из самых распространенных — вывод денег в офшоры и преднамеренное банкротство предприятий. Второй полностью нелегален, но долгое время российские власти не могли эффективно с ним бороться. Ситуация изменилась благодаря механизму субсидиарной ответственности, позволяющему взыскивать долги с владельцев и руководителей фирм. Со всех понемногу — в материале «Ленты.ру».
По сусекам
Ежегодно российский бюджет теряет от налоговых нарушений около 58 миллиардов рублей. Еще 52 миллиарда в 2020 году пришлись на незаконный вывод средств за границу. До недавнего времени это был очень популярный способ обмана государства. Специально созданным зарубежным компаниям перечисляется оплата за несуществующие товары и услуги, уменьшающая базу по налогу на прибыль, взимаемому на родине. При этом в стране, где зарегистрирована фирма, ставки по тому же налогу могут быть ниже или вовсе отсутствовать, как часто бывает в офшорах.
Так удается сохранять нетронутой большую часть прибыли российской компании, которая на родине облагалась бы 20-процентным налогом. Дополнительные возможности предоставляют многочисленные соглашения об избежании двойного налогообложения (СИДН). По состоянию на конец 2020 года у России было 85 таких договоров с независимыми странами и юрисдикциями, большинство из которых заключались еще в 1990-х. По условиям СИДН, ставка налога на прибыль снижается до десяти, а порой и до пяти процентов. Чтобы рассчитывать на льготы, получатель средств должен владеть хотя бы десятипроцентной долей в российском предприятии (размер доли варьируется в зависимости от страны). Перечисляемые за рубеж проценты по кредитам и облигациям (зачастую заведомо нерыночным) в рамках СИДН и вовсе освобождаются от налога в стране-источнике выплаты.
Осознав, что послаблениями пользуется недобросовестный бизнес, российские власти в 2019-м ввели понятие фактического получателя дохода (ФПД). Теперь льготы положены только в том случае, если в этой роли выступает непосредственный адресат выплат, являющийся резидентом зарубежного государства, при условии, что оно заключило СИДН с Россией. В противном случае — например, если компания-получатель фиктивная, а деньги транзитом через нее направляются в не сотрудничающий с Москвой офшор, — ставка окажется стандартной, 20-процентной.
Весной 2020-го президент Владимир Путин на фоне пандемии коронавируса и вызванного ею кризиса поручил правительству пересмотреть СИДН с теми странами, которые чаще других используются для вывода капитала. С Кипром, Мальтой и Люксембургом удалось договориться, и со следующего года направляемые зарегистрированным в них компаниям дивиденды и проценты будут облагаться по ставке 15 процентов. Нидерланды идти навстречу отказались, из-за чего соглашение с ними было вовсе расторгнуто. На удачу прописанного в королевстве бизнеса с российскими корнями, голландские законы освобождают от уплаты налогов на прибыль пассивные холдинговые структуры, иначе им пришлось бы платить дважды — в бюджеты обеих стран.
Найти и собрать
Еще раньше, в 2015 году, была принята другая действенная мера: в России появился институт КИК — контролируемых иностранных компаний. Их собственники обязаны платить в российский бюджет 20 (для юридических) или 13 (для физических лиц) процентов с любой пассивной (полученной не за счет производства товаров или оказания услуг) прибыли. Уменьшить базу можно на величину полученных из России дивидендов или процентов, а также на сумму распределенной между конечными владельцами прибыли. Таким образом, вывод средств в пользу КИК с использованием льготных ставок (в случае стран, сохранивших прежние условия СИДН с Россией) дает лишь временную отсрочку на уплату налогов дома и возможность инвестировать больше свободных средств.
Заодно государство усилило натиск на схемы трансфертного ценообразования. Так называется механизм, в котором задействованы сразу несколько компаний одного транснационального холдинга — как из низконалоговых юрисдикций, так и из стран, где расположены основные производственные мощности (или оказываются услуги). Первые выступают торговыми агентами и покупают товары у вторых по заниженной стоимости — чтобы затем перепродать по рыночной, оставив себе разницу. Так они аккумулируют у себя всю прибыль и не платят с нее налоги (или платят на льготных условиях), а их сообщники из «нормальных» стран приписывают себе «лишние» расходы, позволяющие сократить налоговую базу. Нередко товары пересекают границу только на бумаге, а в штате предприятий-посредников числится минимальное количество сотрудников.
120 тысяч фирм-однодневок осталось в России к концу 2019 года.
Новые правила сделали офшоры в их прежнем виде бесполезными. Теперь они нужны разве что для защиты бизнеса. К примеру, зарегистрированная на Британских Виргинских островах (БВО) компания получает дивиденды от российской «дочки» (налоги выплачиваются в момент начисления), а затем выдает обратно те же деньги в кредит. У дочерней структуры появляется задолженность, отвечать по которой придется в суде БВО, где действует английское право. Так компания становится менее привлекательной мишенью для недобросовестных конкурентов и силовиков.
Живут одним днем
Все это время в России оставался еще один проверенный годами способ ухода от налогов — через фирмы-однодневки, выступающие в роли липовых контрагентов (партнеров по сделке). Часто дело не ограничивается одной такой компанией — они выстраиваются в целые цепочки. Их главная задача — создать видимость законных оснований для применения налоговых льгот. Как правило, поблажки со стороны властей бывают двух видов: признание за предприятием дополнительных расходов для занижения чистой прибыли и повышенного «входящего» НДС.
По закону НДС уплачивается не сразу целиком, а по частям — по мере того, как товар или услуга обрастают добавленной стоимостью (именно она выступает источником прибыли любого предприятия). Так у потенциальных неплательщиков остается меньше возможностей для уклонения от обязанностей, а власти добиваются лучшей собираемости. Поскольку НДС является косвенным налогом, его бремя ложится на конечного потребителя, а бизнес получает право возместить то, что уплатил поставщикам.
Допустим, торговая фирма закупила продукцию для перепродажи на 40 тысяч рублей. Реальные расходы ограничиваются 33333 рублями (цена за вычетом 20 процентов) — в таком виде они будут отражены и в отчетности, в том числе налоговой. 6667 рублей фиксируются в качестве «входящего» НДС и одновременно становятся «исходящим» для поставщика. Далее компания прибавляет к сумме понесенных расходов наценку в размере 1667 рублей и получает итоговую выручку, которая будет указана во всех документах: 35 тысяч.
С ней суммируется уже «исходящий» для компании-примера НДС — сумма исчисленных налогов на предыдущем (6667 рублей) и финальном (333 рубля) этапах. Но на последнем этапе фирма заплатит только 333 рубля (20 процентов от добавленной стоимости в 1667 рублей). Такой механизм называется зачетом НДС. Когда рассматриваемая компания продает продукцию, НДС для нее становится «исходящим». В приведенном примере бизнес-процессы заведомо упрощены — не учитываются дополнительные расходы, неизбежные даже для ретейлеров: на транспорт, аренду офисов и складов, коммунальные услуги, охрану. Каждый из них влечет дополнительный «входящий» НДС, который затем будет зачтен.
С производственными предприятиями, вынужденными закупать сырье, материалы, оборудование, дело обстоит еще запутаннее. Многоступенчатая природа НДС, страхующая государство на случай неуплаты налога одним из звеньев цепочки (теряется только его часть), оборачивается трудностями при исчислении, причем нередко для обеих сторон. К тому же некоторые категории налогоплательщиков вправе рассчитывать не просто на зачет, а на полноценное возмещение уже уплаченного НДС из бюджета. Среди них — экспортеры (государство заинтересовано в низкой себестоимости и высокой конкурентоспособности их продукции) и те, чьи товары и услуги облагаются по льготной (10 процентов) или вовсе нулевой ставке — например, фермеры и авиакомпании. Профессионалы считают НДС самым сложным налогом, и недобросовестные предприниматели активно этим пользуются — при помощи компаний-однодневок.
58 миллиардов рублей ежегодно теряет российский бюджет от налоговых нарушений.
В общей суматохе на них можно накрутить лишний «входящий» НДС — достаточно искусственно завысить уплачиваемую им цену. Потраченные деньги все равно останутся у своих, ведь однодневки всегда связаны с собственниками основного бизнеса. В приведенном выше примере предназначенный для перепродажи товар покупает не основная компания, а однодневка, а затем фиктивно продает его нескольким таким же структурам, накручивая цену.
Первая компания в цепочке однодневок платит стороннему поставщику все те же 40 тысяч рублей, но последняя на выходе из цепочки получает от основной фирмы уже 300 тысяч. Та прибавляет прежнюю наценку в 1667 рублей и выставляет ничего не подозревающему покупателю итоговую цену — 301667 рублей. «Входящий» НДС равняется 50 тысячам, «исходящий» — 50333 рублям. Из-за использования однодневок в бюджет перечисляются все те же 333 рубля вместо 43666 (50333 — 6667) рублей. Промежуточный НДС однодневки принимают на себя, но государству ничего не платят. Однодневки решают и еще одну важную задачу — принимают на себя необоснованные расходы основных компаний собственника, тем самым уменьшая их базу по налогу на прибыль. Экономисты называют эти структуры-прокладки «золотой схемой российского бизнеса» и главным драйвером налоговой оптимизации в стране. Как видно из названия, долго они не живут.
Все как у людей
Подавляющее большинство из них еще недавно не вели никакой реальной деятельности, не дорожили репутацией и были нужны владельцу только для того, чтобы за счет нехитрых маневров запутать государство и присвоить налоги. При необходимости их ликвидировали, а накопленные на балансе средства (выручку от фиктивных операций) обналичивали или выводили в офшоры (или более уважаемые юрисдикции с налоговыми льготами). В обоих случаях российским контролирующим органам было сложно проследить дальнейший путь денег.
До середины прошлого десятилетия фирмы-однодневки можно было встретить повсюду: в 2011-м по всей России их было около 1,8 миллиона. Ими пользовался самый разный бизнес — от индивидуальных предпринимателей (ИП) с годовым оборотом в несколько сотен тысяч рублей до крупных корпораций и филиалов международных холдингов. Особенно востребованы однодневки были в строительстве, ретейле, алкогольной промышленности и транспортной отрасли.
Но затем случился перелом: власти стали строже следить за вновь открывающимися компаниями. В некоторых случаях инспекторы Федеральной налоговой службы (ФНС) приезжали в офисы и фотографировали таблички с реквизитами. Подставные компании перестали вызывать подозрение одним своим видом. Все чаще они выглядели как полноценные предприятия — с собственными офисами, обученным персоналом и компетентным руководством. Ликвидировать такие структуры при первом удобном случае оказалось сложнее. Сократилось и их общее число: еще к 2017 году осталось «всего» 700 тысяч, к концу 2019-го — 120 тысяч.
Одной из важных предпосылок для коренных изменений стало внедрение ФНС электронного сервиса АСК НДС-2 (Автоматизированная система контроля за возмещением НДС). Она отслеживает и анализирует данные из расширенных деклараций по всем совершаемым в стране экономическим операциям. Они стекаются в дата-центр в подмосковной Дубне, где в автоматическом режиме выявляются фиктивные сделки.
Заодно пресекается и еще один распространенный тип нарушений — «разрыв» по НДС: он возникает, когда компании хотят не просто незаконно увеличить размер вычета, а получить его в принципе, не имея такого права. В основном так происходит, если приобретенный товар или услуга облагаются по льготной ставке или продавец применяет один из специальных режимов от ФНС, освобождающих от уплаты НДС. В отсутствии «входящего» налога фирма вынуждена перечислять в казну полную величину «исходящего», но пойти на это готовы далеко не все.
Проблема решается при помощи все тех же однодневок — они закупают необходимый товар и перепродают сообщнику, выставляя липовые счета-фактуры с включенным НДС. Иногда несколько таких посредников выстраиваются в цепочки, что должно усложнять налоговикам контроль. Однако в эпоху АСК НДС-2 скрыть махинации гораздо сложнее. Систему называют «всевидящим оком» государства: за последние пять лет доля сомнительных операций с НДС в целом по стране снизилась с 8 до 0,43 процента.
Ответят кровными
Но внедрение АСК НДС-2 было лишь одним из шагов в борьбе с налоговыми нарушениями. Не меньшее влияние оказала масштабная реформа, проводимая на протяжении последних 12 лет и призванная максимально усложнить жизнь неплательщикам. Одна из ключевых ее составляющих — вопрос о том, кто и в каком объеме должен нести ответственность за противоправный уход от налогов. Обычно ответственность собственника компании по любым ее обязательствам ограничивается суммой средств, вложенных при учреждении или покупке доли. Они формируют уставный капитал, который принимает на себя возможные убытки. Если потери достигают критического уровня и капитал истощается, перед владельцем встает выбор: пополнить его или закрыть бизнес.
Второй вариант легко реализуем и не вызывает ни у кого вопросов при условии, что предприятие не успело накопить безнадежных долгов — перед коммерческими кредиторами или государством (в виде налогов, штрафов, невыполненных условий госконтрактов). В противном случае по ним необходимо рассчитаться, но нечистые на руку бизнесмены предпочитают оставлять деньги себе и снова прибегают к услугам однодневок.
На их баланс переводят имущество основной компании (как правило, по заниженным ценам), затем его распродают, вырученные средства обналичивают, а саму однодневку закрывают либо избавляются от нее альтернативными способами: продают подставным новым владельцам, реорганизуют при помощи сложных схем, «сливают» в регионы (в последние годы к этому варианту прибегают все реже). Иногда ставшие ненужными фирмы просто бросают без активов. Головная компания в это время запускает процедуру банкротства, объявляя тем самым, что рассчитаться по долгам не в состоянии.
До конца 2000-х такой подход был поставлен на поток. Банкротство считалось универсальным способом решения проблем, зачастую коммерсанты даже не пытались исправить сложную ситуацию и рассчитаться по долгам либо же сознательно влезали в них, стремясь обогатиться. В законодательстве отсутствовал эффективный механизм борьбы с такой практикой. Кредиторы могли рассчитывать на то немногое, что вывести по каким-либо причинам не удалось, а собственники выходили чистыми из воды и начинали все заново, ведь они-то оставались при своих деньгах.
В 2009 году в федеральный закон о банкротстве были внесены изменения — появилось важное понятие контролирующих должника лиц (КДЛ). Поначалу к ним относились только непосредственные владельцы и руководители; в дальнейшем добавились главные бухгалтеры, финансовые директора и все те, кто может влиять на политику компании или извлекать из нее выгоду (на профессиональном жаргоне их принято называть «теневыми директорами»). Для них предусмотрен особый вид ответственности — она называется субсидиарной и наступает, когда все ресурсы фирмы уже истощены, а непогашенные долги еще остались. В этом случае их взыскивают из личного имущества КДЛ, на которое иммунитет больше не распространяется.
Все по новой
Институт субсидиарной ответственности существовал и прежде, но работал плохо, поскольку она упоминалась только в Гражданском кодексе. В профильном же законе говорилось, что виновные в доведении должника до банкротства могут (но не должны) отвечать по его обязательствам. На практике последствия для этих виновных наступали крайне редко.
С 2009-го субсидиарная ответственность стала прочно ассоциироваться с делами о банкротстве, в рамках которых была практически отменена закрепленная в Конституции презумпция невиновности. Контролирующих должника лиц обязали активно доказывать собственную добропорядочность, а поводов для их наказания стало существенно больше. К ним, в частности, добавилось некорректное ведение бухгалтерского учета. Однако изменения долгое время существовали только на бумаге, на деле же суды не спешили под них подстраиваться и почти никогда не принимали сторону истцов.
Следующий этап реформы случился в 2013 году. В закон о банкротстве внесли косметические правки, после которых суды стали все чаще вставать на сторону истцов. Чаще других успеха добивалась ФНС, действовавшая в интересах государства и бюджета. Еще через три года кредиторам (в том числе налоговой) разрешили подавать иски к КДЛ, даже если их компания на тот момент уже была ликвидирована налоговиками как недействующая.
Но самые радикальные перемены произошли в 2017-м. Субсидиарной ответственности КДЛ теперь посвящена отдельная глава федерального закона о банкротстве. Был еще больше расширен перечень лиц, которых суд может признать контролирующими по отношению к должнику. По новым правилам, к ним можно отнести коллег и однокурсников собственника или руководителя должника; всех, кто имеет право совершать сделки от его имени по доверенности и вообще как-либо влиять на принятие им решений, например, в силу должностного положения или путем принуждения. Под угрозой оказывается практически неограниченный круг знакомых признанного КДЛ человека. Изначально в законе упоминались даже родственники, но пленум Верховного суда (ВС) постановил, что их автоматическим считать КДЛ все же нельзя — необходимо досконально разбираться в каждом конкретном случае.
Даже если человек на первый взгляд не соответствует ни одному из критериев, он все равно может быть привлечен к субсидиарной ответственности. Отдельно в законе прописано, что лицо «может быть признано контролирующим в судебном порядке по основаниям иным, чем только те, которые перечислены в самом законе». Суды, еще несколькими годами ранее не решавшиеся брать на себя инициативу, получили почти неограниченную власть. Помимо прочего, такая мера пресекает популярный способ мошенничества — оформление компании на «номинальных» (подставных) директоров и собственников.
Добавилось сразу несколько новых оснований для привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности. Среди них фиктивное банкротство — ситуация, при которой должник мог рассчитаться с кредиторами, но все равно подал в суд заявление о признании себя несостоятельным. Законодатели прямым текстом прописали, с чем борется государство и для чего нужны были многолетние реформы. Проблемы могут возникнуть и из-за неподачи или несвоевременной подачи заявления о банкротстве при наличии его признаков.
Еще одно основание — «невозможность полного погашения требований кредиторов» при условии, что она вызвана действиями или бездействием КДЛ. К таким действиям, как правило, относят совершение сделок, ухудшивших финансовое положение компании. Другими словами, ответственность почти неизбежна, если по долгам не удалось расплатиться за счет имущества на балансе предприятия.
По словам партнера юридической компании Taxology, замглавы Палаты налоговых консультантов России Михаила Успенского, даже в нынешних реалиях, когда поголовное использование однодневок осталось позади и многие предприниматели стремятся соблюдать законы, оказавшиеся в состоянии банкротства фирмы по инерции выводят активы. Налоговикам не составляет труда доказать это в суде.
Кругом виноват
Отдельно оговаривается несколько обстоятельств (презумпций), при которых КДЛ заведомо объявляются виновными в невозможности полного расчета с кредиторами. Так происходит, если сведения о компании не были вовремя внесены во всевозможные государственные реестры (Единый государственный реестр юридических лиц, ЕГРЮЛ; Единый федеральный реестр юридически значимых сведений о фактах деятельности юрлиц, ЕФРСДЮЛ, и другие), а требуемые законодательством документы не хранились должным образом или были искажены. Доказывать свою непричастность КДЛ предстоит уже в суде.
Самая главная презумпция касается «правила 50 процентов». Оно гласит, что контролирующие лица подлежат привлечению к субсидиарной ответственности, когда больше половины всех обязательств компании составляет задолженность перед бюджетом. Чаще всего речь опять же идет о неуплаченных налогах, штрафах и невыполненных условиях госконтрактов.
«Как было раньше: у человека был бизнес, прошла налоговая проверка, компания не смогла расплатиться. Но чтобы привлечь КДЛ к субсидиарной ответственности, налоговикам приходилось попотеть в доказывании причинно-следственных связей. Реформа 2017 года внесла новое положение, — говорит Успенский. — Теперь, если у тебя больше половины реестра требований от государственных органов, суды автоматически будут считать, что ты виноват. Большинство прежних дел, которые удавалось выигрывать, разваливались из-за того, что налоговая не могла доказать связь между действиями КДЛ и банкротством по результатам налоговой проверки. Больше это не работает».
При этом закон неожиданно предоставляет некоторые поблажки и исключения. К примеру, ответственности могут избежать «номинальные» директора, а также КДЛ, которые пошли на сотрудничество с властями и помогли установить и найти настоящих бенефициаров (конечных выгодоприобретателей) фирмы вместе с имуществом (ее или своим собственным). Кроме того, из общей суммы претензий исключается долг перед кредиторами, связанными с КДЛ.
Некоторые новые причины для привлечения к субсидиарной ответственности на первый взгляд выглядят совсем уж странно. Возмещать причиненный ущерб обяжут тех, кто не принял должных и своевременных мер для оспаривания необоснованных требований кредиторов. Считается, что таким образом компания теряет деньги, которые могли бы пойти на исполнение справедливых требований.
Наконец, ответственность может наступить даже без процедуры банкротства — в случае, если суд прекращает ее из-за нехватки у должника средств (или активов) на оплату необходимых процессуальных издержек. Прежде такое развитие событий означало полное отсутствие каких-либо перспектив для кредиторов, но с 2017 года они получили шанс вернуть свои деньги с контролирующих лиц. Предусмотрено и право сторон на примирение с последующим заключением мирового соглашения, а также на прощение части долга отдельными кредиторами.
На вершине
Специалисты называют введенные четыре года назад поправки «вершиной эволюции» института субсидиарной ответственности. Хотя бывший судья Высшего арбитражного суда (был расформирован в 2014-м, функции переданы специальной коллегии Верховного суда) Рустем Мифтахутдинов замечает, что настоящих нововведений на законодательном уровне не так много. Большинство уже применялись судами, хоть и не были нигде закреплены. «Одна из действительно важных новаций — появление презумпции так называемого трейсинга активов. Если мы можем проследить цепочку вывода активов из компании и увидеть, у кого эти активы остались, презюмируется, что текущий собственник активов как раз и является КДЛ и в его интересах все это делалось, и иск надо предъявлять именно ему», — отмечает эксперт.
Еще одна важная новация, по его словам, касается изменения порядка распоряжения требованиями к ответчикам. «Очень много злоупотреблений было связано с тем, что принималось решение о продаже требований вместо взыскания либо взыскание происходило неэффективно, — говорит Мифтахутдинов. — И вот кредиторам дали возможность самостоятельно распорядиться своей долей удовлетворенного иска. То есть они могут получить свою часть суммы, взысканной в рамках привлечения к субсидиарной ответственности, самостоятельно совершать действия по взысканию, без участия должника или арбитражного управляющего, которые по правилам судебного процесса выступают истцами».
Воспользоваться новыми возможностями могут любые кредиторы, в том числе банки, компании, выдавшие недобросовестным партнерам заем или поставившие товар на условиях отложенной оплаты, и даже частные лица. Отдельную категорию составляют дела, возбуждаемые в отношении разорившихся банков по заявлению Агентства по страхованию вкладов (АСВ). Но практика показывает, что самые резонансные разбирательства случаются между ФНС и неплательщиками налогов, и на то есть четыре причины, указывает Михаил Успенский: «Во-первых, это “презумпция 50 процентов”. Во-вторых, довлеющий провластный подход арбитражных судей. Это не просто крупный банк, которому вы задолжали по кредиту. Тот может нанять грамотных юристов, но не более. К государственному органу суды заведомо относятся лояльнее, а цифры по результатам налоговой проверки обычно перетекают в суды, причем во всех инстанциях».
«Что касается третьего и четвертого пунктов, — продолжает замглавы Палаты налоговых консультантов, — дела по налоговой субсидиарной ответственности отличаются долгой продолжительностью. Я в прошлом году наблюдал за рассмотрением субсидиарных дел, налоговые проверки по которым касались операций, совершенных в 2010-м. Надо понимать, что весь процесс состоит из трех стадий: выездной налоговой проверки, налогового суда (который занимается доначислением налогов, пени и штрафов) и субсидиарного (решающего вопрос о привлечении к ответственности конкретных КДЛ). Из этого вытекает четвертый пункт: защита от субсидиарной ответственности должна начинаться в первый же день налоговой проверки. Плюс хороший налоговый консультант сможет сопроводить проверку так, что и доначисления будут серьезно сокращены».
«Дела о банкротстве и дальнейшем привлечении к субсидиарной ответственности действительно длятся очень долго. До сих пор рассматриваются и даже инициируются заявления о привлечении по фактам, имевшим место до 2017 года. То есть поведение КДЛ на тот момент не менялось. Они не могли заранее предвидеть, что случится реформа», — соглашается арбитражный адвокат Андрей Григорьев.
Громче всех
Особенно богатыми на громкие дела получились последние два года. В 2019-м в Санкт-Петербурге было вынесено решение по делу о банкротстве одного из крупнейших в России производителей алкогольных напитков «Промышленной группы “Ладога”». К субсидиарной ответственности привлекли троих человек, включая главу компании Вениамина Грабара. По мнению налоговиков, он организовал вывод основных активов, в том числе за границу и на новую российскую компанию под очень похожим названием — «Группа Ладога». Именно это в конечном итоге привело основной холдинг к краху. Суд первой инстанции согласился с доводами ведомства и заморозил многомиллиардные счета Грабара, арестовал две его петербургские квартиры общей площадью 321 квадратный метр и доли в двух компаниях, включая «Ладогу».
Решение было оставлено в силе и после апелляционной жалобы. Однако уже на следующем этапе Арбитражный суд Северо-Западного округа неожиданно встал на сторону ответчика. Дело в том, что по внутренней должностной инструкции «Ладоги» Грабар, занимавший должность президента, являлся подчиненным по отношению к генеральному директору. Формально вся власть в компании была сосредоточена в руках последнего, но ФНС утверждала, что это лишь прикрытие с целью вывести из-под удара настоящего бенефициара и руководителя, считавшегося одним из крупнейших и наиболее влиятельных бизнесменов Петербурга и регулярно занимавшего высокие места в рейтингах богатейших людей города.
Доказательством послужил тот факт, что Грабар выступал совладельцем сразу в нескольких компаниях, входивших в один холдинг с «Ладогой». На одну из таких структур было оформлено почти все имущество основного предприятия. Кроме того, бизнесмен лично ходил на прием к главе петербургского управления ФНС и просил снять обеспечительный арест со счетов «Ладоги». Разбирательство дошло до Верховного суда, который в конце концов признал Грабара контролирующим должника лицом. Представитель налоговой службы на заседании отмечал, что предприниматель «позиционировал себя бенефициаром» группы компаний, в том числе давая комментарии СМИ, и имел право первой подписи.
Адвокаты пытались возразить и заявляли, что на самом деле к банкротству «Ладогу» привели действия «настоящих злодеев» — истинных владельцев группы, скрывающихся от властей и правосудия. Процесс, длившийся пять лет, вместивший в себя возбуждение и последующее закрытие уголовного дела, несколько неудачных попыток заключить мировое соглашение, завершился удовлетворением исковых требований на 2,7 миллиарда рублей, хотя Грабар готов был признать претензии лишь на 600 миллионов. Юристы называли этот процесс важным прецедентом привлечения к ответственности реального собственника крупного бизнеса, случайно выдавшего себя из-за желания прославиться и в попытках решить проблемы.
Тогда же, в 2019 году, Верховный суд решился на еще один невиданный прежде шаг: постановил привлечь к субсидиарной ответственности наследников контролировавшего должника лица. Сыновья Михаила Шефера, бывшего замглавы благовещенской компании «Амурский продукт», занимавшейся хранением нефтепродуктов, должны будут отдать в бюджет полученное от отца наследство. Михаил Шефер обвинялся в хищении нефтепродуктов на 273,5 миллиона рублей у дочерней компании «Роснефти» «РН-Востокнефтепродукт», но в ноябре 2015-го погиб в автокатастрофе.
Поначалу суды нижестоящих инстанций отказывались взыскивать ущерб с сыновей Шефера Платона и Тимура, как того требовала компания-истец, указывая, что обязательства неразрывно связаны с личностью должника. Но коллегия по экономическим делам Верховного суда решила иначе: такой подход, по ее мнению, создает риски и ведет к несправедливости, предоставляя нерадивым контролирующим лицам возможность передавать наследникам имущество, добытое незаконно за счет кредиторов.
Случай не связан напрямую с налогами, однако он открыл простор для других аналогичных решений. Через десять месяцев Арбитражный суд Москвы привлек к субсидиарной ответственности Дмитрия и Даниила Самыловских, сыновей бизнесмена Вадима Самыловских, главы и бывшего владельца строительной фирмы «Альянс». Бизнесмен жив по сей день, но уже после банкротства компании сделал детям дорогие подарки: восемь объектов недвижимости и два автомобиля.
По версии ФНС, приобретены они были на выведенные из «Альянса» деньги. Самыловских обвиняется в уходе от налогов при помощи фиктивных договоров с субподрядчиками. Дмитрий и Даниил должны компенсировать бюджету 311 миллионов рублей. Впрочем, у них еще есть шанс избежать ответственности: в начале марта апелляционный суд будет рассматривать их жалобу.
Брат за брата
В 2020 году Верховный суд принял два важных решения по схожим делам. В рамках обоих ФНС пыталась привлечь к субсидиарной ответственности не только лиц, контролирующих банкротящегося должника, но и структуры, входящие с ним в одну группу компаний — в качестве не дочерних, а «сестринских». Подмосковное предприятие «Товары будущего» задолжало бюджету 859 миллионов рублей неуплаченных налогов, что составило 99,93 процента всех обязательств фирмы.
Сработала презумпция 50 процентов, и КДЛ было уже не избежать разбирательств в суде. Но неожиданно к ним причислили три сторонние компании и двух человек: Ирину Голубеву, формально не связанную с «Товарами будущего», и бывшего руководителя компании Александра Милованова, покинувшего пост более чем за два года до подачи заявления о банкротстве.
8 объектов недвижимости подарил своим детям, привлеченным к субсидиарной ответственности, основатель компании «Альянс» Вадим Самыловских.
Как и в других делах, суды первой инстанции не согласились с ФНС. Однако все та же коллегия Верховного суда по экономическим делам приняла доводы налоговиков, настаивавших на том, что Голубева являлась скрытым бенефициаром и управляла «Товарами будущего» через три сторонние фирмы, а Милованов возглавлял компанию-должника в момент совершения основных налоговых нарушений. Точка в разбирательстве еще не поставлена, следующее заседание должно состояться в апреле.
Дело примечательно не только тем, что ответственность возложили на сторонние компании, входящие в один с основным должником холдинг, но и тем, что в нем впервые появился новый тип фигурантов — физлица, на которых банкротящиеся компании выводят активы. «Государство в рамках субсидиарной ответственности говорит: “Давайте привлекать тех, кто накосячил, потому что они должны ответить перед нами. Но и тех, кто не накосячил, но получил слишком много ништячков, тоже будем привлекать”. Для налогового права это прецедент», — отмечает Успенский.
Через месяц ВС изучил претензии ФНС к воронежскому производителю горной техники «УГМК-Рудгормаш», обанкротившемуся в 2015 году. Налоговая установила, что компания была лишь частью схемы по уходу от налогов, в которой выполняла роль «накопителя» долгов, размер которых только в налоговой части достиг 319 миллионов рублей. Вся прибыль собиралась на балансе «Управляющей компании “Рудгормаш”», которая оказывала фиктивные услуги по переработке сырья и получала за них плату.
Сразу три суда не увидели в деятельности «УГМК-Рудгормаш» нарушений, но ВС отменил их решения и направил дело на пересмотр. Теперь к субсидиарной ответственности могут привлечь не только прямых собственников и руководителей машиностроительной корпорации, но также управляющую компанию и двух физических лиц: бенефициара «УГМК-Рудгормаш» Евгению Герасимову (опосредованно владеет более чем 80 процентами акций) и бывшего главу Аркадия Можаитова. Последний в конце 2000-х и начале 2010-х был вице-губернатором Воронежской области.
Выжить любой ценой
Все эти случаи показывают, насколько изощренными могут быть методы Федеральной налоговой службы. Юристы называют субсидиарную ответственность «страшилкой для бизнесменов, помогающей им сохранять чувство меры» и говорят, что в большинстве случаев наказание ждет тех, кто его заслуживает, или тех, кто «относится к судебному спору слишком легкомысленно». Нередко с претензиями ФНС сталкиваются и те, кто, подобно теневому владельцу «Промышленной группы “Ладога”» Вениамину Грабару, любит хвастаться своим статусом и активами.
Описанные выше процессы стали громкими прецедентами, но пока не изменили российскую судебную практику. К ответственности по-прежнему чаще привлекают руководителей компаний (в основном генеральных и финансовых директоров), нежели владельцев и тем более скрытых бенефициаров, найти которых куда сложнее. «Обычно главный фигурант — директор. Следующая по распространенности комбинация — директор плюс собственники. В таких случая суд вешает на них субсидиарную ответственность солидарно, либо одному КДЛ можно выбить меньшую долю ответственности. Но это зачастую похоже на гадание на кофейной гуще — таких дел единицы, и они не связаны с налоговыми доначислениями», — говорит Михаил Успенский из Taxology.
По его словам, добиться оправдания в суде по субсидиарной ответственности против ФНС крайне сложно, особенно из-за того, что с 2017 года на руку налоговикам играет все та же «презумпция 50 процентов». «В нашей стране в принципе очень сложно что-то доказать в суде, а тут это становится практически невозможным — против тебя презумпция, — отмечает Успенский. — Вы буквально приходите в суд и говорите: “Я не верблюд”. А судья смотрит и отвечает: “Ну как это ты не верблюд, когда тут в законе прописано: больше 50 процентов долга перед государством — ты верблюд”».
Однако, добавляет юрист, возможность отбиться от обвинений даже при использовании «презумпции 50 процентов» есть: «Презумпция — не приговор. Это как рак — борьба на ранних стадиях дарит надежду. Хотя сделать это, как и в случае с раком, нелегко». Единственный способ отстоять позицию в суде, по его словам, — доказать отсутствие злого умысла в действиях КДЛ, приведших к банкротству: «Для этого надо собирать крупицы положительных фактов и таким образом расположить их между собой, чтобы они опровергали наличие умысла».
«Предприниматели достаточно инертны, и только те, кто пользуется услугами высококлассных профильных юристов по банкротству, могут такие риски заранее просчитывать и пытаться их избежать. Но запрос на юридические услуги по налоговому риск-менеджменту начинает формироваться только сейчас», — сетует арбитражный адвокат Андрей Григорьев. Многие неплательщики, по его словам, по-прежнему живут реалиями, актуальными до 2017 года, и не спешат перестраиваться.
Также нелишним будет еще на стадии налоговой проверки соблюдать требования статьи 54.1 Налогового кодекса. Она тоже была принята в 2017 году и уже успела стать нарицательной среди юристов. Статья описывает, при каких условиях налогоплательщик может рассчитывать на вычеты, главным образом по НДС и налогу на прибыль. Для этого необходимо, чтобы отчетность компании содержала только достоверные сведения о доходах и расходах, сделки совершались с целью извлечения выгоды (а не ухода от налогов), а партнерами по ним выступали именно те, кто указан в договорах. Если инспекторы во время проверки увидят нарушения, расходы и вычеты по НДС попросту не признают.
Считается, что если соблюдать все три условия, доказать отсутствие умысла будет легче, но специалисты любят указывать на сырость и противоречивость статьи 54.1, а также на то, что в ней многое остается на усмотрение ФНС, где сами решают, какие доказательства принимать во внимание и в каком размере доначислять налоги. К тому же в правовое поле может войти понятие коммерческой осмотрительности (она приходит на смену должной осмотрительности). Предполагается, что любая компания обязана внимательно выбирать партнера (контрагента) по каждой сделке и удостоверяться, что он не является фирмой-однодневкой.
Поймай их, если сможешь
Попытки ухода от налогов и борьба с этим многие годы остается одной из ключевых проблем российской экономики. Перепробовав множество методов, власти решили привлекать к ответственности владельцев, руководителей и всех, кого можно назвать контролирующими лицами по отношению к компаниям-нарушителям. Принятые меры грозили стать беспрецедентными по своим последствиям и едва ли не навсегда покончить с такими явлениями, как намеренное банкротство и уход от налогов при помощи фирм-однодневок, а заодно прилично пополнить бюджет. На бумаге избежать ответственности за преднамеренное либо фиктивное банкротство и использование однодневок теперь сложно как никогда. Против ответчиков играют авторитет ФНС, бремя доказывания собственной невиновности, «правило 50 процентов» и даже время.
Но на деле выяснилось, что механизм по-прежнему несовершенен и не способен устранить все изъяны. И хотя суды уже вынесли несколько громких и резонансных решений, в рамках которых долги перед кредиторами взыскивали с детей и жен должников, скрытых бенефициаров и сторонних компаний, входящих в одну с нарушителем группу, партнер Taxology Михаил Успенский уверен, что при всей серьезности контрмер оптимизация НДС посредством сомнительных контрагентов до конца не исчезнет.
Продолжаются споры и вокруг того, как оценивать институт банкротства в современной России и следует ли сравнивать его с западными образцами, где бизнес часто проходит через эту процедуру, чтобы обновиться и развиваться дальше без неподъемных долгов и претензий. «Многие [западные страны] к этому стремятся, но единственная юрисдикция, где это действительно оздоровление, — США. Они были пионерами в деле разработки такого подхода к банкротству. Остальные страны здесь объективно догоняющие», — объясняет бывший судья Высшего арбитражного суда Рустем Мифтахутдинов. Российскую действительность он сравнивает с ситуацией в Германии в 1978 году: «Когда было ноль реабилитационных процедур, ноль процентов спасенных компаний и практически нулевое погашение требований необеспеченных кредиторов даже в конкурсном производстве».
Принято считать, что отечественные коммерсанты в большинстве своем преследуют корыстные цели. «Мне кажется, объективно недобросовестных все-таки чуть больше, — считает Андрей Григорьев. — Для некоторых предпринимателей, к сожалению, банкротство является нормой ведения бизнеса. Создал юрлицо, что-то там осуществлял, потом бросил, ликвидировал или обанкротил и создал новое с таким же названием».
12 лет проводится в России реформа института субсидиарной ответственности.
На деле оценить степень добросовестности каждого конкретного бизнесмена и его сделки сложно, возражает Мифтахутдинов: «Надо понимать, что предпринимательская деятельность в принципе рискованная. Если не будешь рисковать, будешь белым и пушистым, ничего не заработаешь. Риск в целом присущ предпринимательству. Ответственность наступает за неразумный риск, на который не пойдет средний разумный предприниматель. Ключевая проблема в том, что в российском праве не закреплены механизмы определения степени разумности тех или иных деловых решений. Не сформирован пул экспертов, и сам бизнес не спешит участвовать в процессе доказывания, отсутствует культура перекрестных допросов. Судам, конечно, очень трудно. Для них это высшая математика. Они же пока в попытках установления добросовестности предпринимателей занимаются в рамках школьной программы, пусть даже в старших классах».
Радикальное ужесточение механизма субсидиарной ответственности не решило всех проблем, как на то рассчитывали власти, но дало возможность и дальше совершенствовать правовую систему, чтобы в обозримом будущем улучшить культуру ведения бизнеса и деловой климат в стране, закрепить в сознании предпринимателей неотвратимость расчета по обязательствам, включая налоговые, а заодно повысить наполняемость бюджета. От того, насколько удастся воплотить эти инициативы, во многом зависит будущее российской экономики в целом.
Алексей Афонский
По материалам: “Лента.Ру”
