Вирусолог Александр Лукашев — о том, что удалось выяснить за год о COVID-19, сроках окончания пандемии и новых вакцинах
Коллективный иммунитет должен сформироваться в России к августу, а в Москве и Санкт-Петербурге еще раньше. Вакцины показали свою эффективность и безопасность, а новых препаратов для лечения COVID-19 врачи не ждут, поскольку им хватает существующих. Об этом в интервью «Известиям» рассказал вирусолог, член-корреспондент РАН, директор Института медицинской паразитологии, тропических и трансмиссивных заболеваний Сеченовского университета Александр Лукашев. По его словам, мир уже прошел самую тяжелую часть пандемии, и она постепенно идет к завершению.
По нисходящей
— В какой стадии пандемии мы находимся сейчас?
— Я думаю, в нисходящей стадии, потому что во многих странах нарабатывается иммунная прослойка. Мы уже знаем, что число людей, которые встретились с вирусом и выработали к нему иммунитет, намного выше, чем количество официально зарегистрированных случаев. Это справедливо для всех стран. И точно известно, что какая-то часть людей изначально была невосприимчива или практически невосприимчива к COVID-19, потому что имеет иммунитет после встречи с другими респираторными коронавирусами.
— Какая это может быть часть населения?
— В Германии было исследование: людей, которые имели клеточный иммунитет к коронавирусу еще до пандемии, — треть от всего населения. Точнее, треть от обследованной группы, но группа была довольно большая. Мы можем полагать, что и в России таких граждан треть. Но мы не знаем, что это значит на практике: эти люди не болеют вообще или болеют в легкой форме? Известно только, что у них есть клетки, которые способны узнавать и убивать свои клетки, зараженные коронавирусом.
— Какую долю вносят эти люди в популяционный иммунитет?
— Это самый интересный вопрос, который сейчас стал очень острым и актуальным, потому что по учебнику для преодоления эпидемии умеренно заразного вируса, такого как коронавирус, нужно 60–70% людей с иммунитетом. Но должны ли мы учитывать данные по клеточному иммунитету и людям, которые уже до пандемии были маловосприимчивы к коронавирусу? Этого мы пока не знаем.
— Считается, что популяционный иммунитет должен сформироваться в России к августу. По вашему мнению, это реально?
— Это абсолютно реально, а в мегаполисах — Москве, Санкт-Петербурге — мы можем достичь этих сроков и раньше.
— Но ведь некоторые встретились с ковидом год назад.
— Даже если антитела исчезли, остались клетки памяти, и повторная встреча с инфекцией должна пройти легче. Тут опять же мы не имеем статистики, насколько легче. Даже при первом заражении многие случаи бессимптомные или очень легкие. Большая часть переболевших не заболеют вообще.
— Какие выводы можно сделать по уже известным случаям повторного заболевания?
— Выводы делать преждевременно, потому что нам неизвестно, сколько человек, болевших коронавирусом, потом снова встретились с ним и не заболели. Сейчас у нас нет данных, чтобы сказать, сколько раз и с какой вероятностью будут болеть люди с тем или иным титром антител после вакцины или перенесенного заболевания.
— Сколько времени понадобится на то, чтобы это изучить?
— Думаю, уже к концу этого года у нас будут более точные данные, но в любом случае мы не можем точно сказать, сколько человек переболело коронавирусом. Не только в России — это общемировая проблема. Для некоторых стран число людей, которые встретились с коронавирусом, может отличаться от официальных данных по заболеваемости и в десять раз. Их не учитывает статистика. Кто-то вообще не имел симптомов, кто-то не заметил, а где-то легкие и даже среднетяжелые случаи не были расследованы в связи с перегрузкой системы здравоохранения, с недостатком количества тестов. Про повторные заболевания получить достоверную картину еще сложнее, потому что инструмент, который хоть как-то работает для первой встречи (появление антител), не работает для повторных заболеваний или его намного труднее использовать. Мы будем иметь очень отрывочную, очень косвенную информацию, и не очень скоро.
— Насколько хорошо справилась с эпидемией российская система здравоохранения?
— Вполне достойно. В весеннюю волну эффективность регистрации новых случаев, в том числе легких, у нас была одна из самых высоких в мире. В марте нам удалось выиграть время, для того чтобы начать производство тестов, развернуть койки, практически не было перегруза коечного фонда. Собственно, ради этого и был введен весенний локдаун.
— Какие угрозы, с которыми сталкивался раньше мир, сопоставимы с пандемией нового коронавируса?
— В новейшей истории по масштабу с ней однозначно сопоставима пандемия испанки (испанского гриппа) в начале XX века — по числу заболевших, погибших, всемирному масштабу и длительности по крайней мере более года. Ситуация с COVID-19 также сопоставима с эпидемией полиомиелита в середине XX века. Но пандемия коронавируса, пожалуй, уступает ей по социальной значимости, потому что полиомиелитом болели, становились инвалидами и погибали преимущественно дети и подростки. Это было очень страшное и опасное заболевание. Но в целом пандемия COVID-19 — это, конечно, событие векового масштаба.
Спасение обреченных
— Сейчас можно сказать, что мы уже много знаем об этой болезни?
— Мы ее знаем намного лучше, чем в феврале 2020-го. При этом нам стало сложнее делать математические модели, намного труднее прогнозировать ситуацию, потому что мы понимаем намного больше нюансов в ее эпидемиологии. Год назад мы не учитывали огромное количество бессимптомных случаев. Мы уже знаем, что в клиническом течении болезни большую опасность представляет реакция иммунной системы, чем сам вирус, и знаем, как с этим бороться. Это позволяет спасать тысячи жизней. Если в марте прошлого года для этого нужно было использовать очень дорогие лекарства, то сейчас цена лекарств для лечения тяжелых случаев снизилась во много раз. И теперь мы точно знаем: вакцины работают и не дают тяжелых отрицательных эффектов. Год назад это было совершенно неочевидно.
— Вы имеете в виду вообще все вакцины, которые зарегистрированы?
— Все вакцины. Год назад очень остро стоял вопрос, что вакцины могут сделать течение заболевания тяжелее — это опасение следовало из разных фундаментальных работ для коронавируса атипичной пневмонии, коронавирусов животных. Сейчас, когда в мире привиты уже десятки миллионов человек, мы знаем, что такого не происходит. Это огромное облегчение для ученых и врачей.
— У нас зарегистрированы три вакцины. Что известно о других разработках? Каковы шансы, что появится и четвертая, и пятая в обозримом будущем?
— С большой вероятностью появятся и четвертая, и пятая. Такие разработки ведутся многими центрами, и это очень хорошо, потому что вирус никуда не денется, вакцины будут нужны, скорее всего, регулярно, они должны быть недорогими. Каждая новая вакцина — это успех ученых и биомедицинской промышленности. И большой задел на будущее еще и потому, что COVID пройдет или утихнет, а опыт и способность индустрии производить вакцины останутся.
— Какие еще возможны варианты вакцины, кроме уже зарегистрированных в России?
— В мире и в России ведутся разработки плазмидной вакцины — это примерно то же самое, что РНК-вакцина, но только на основе ДНК. В отличие от РНК-вакцин, они могут транспортироваться при комнатной температуре, храниться в бытовом холодильнике и достаточно недорогие в производстве.
Будут разные варианты векторных вакцин, ведь аденовирус — только один из вариантов вектора. Возможны варианты на основе S-белка, но собранного в более сложные структуры, или на специальных носителях — адъювантах. В этом случае получается снежный ком из вирусных белков, который вызывает иммунитет лучше, чем отдельные белки. Это основные варианты, которые разрабатываются.
— Уже скоро встанет вопрос о ревакцинации от коронавируса: чем, когда, кого?
— Вопрос, очень вероятно, встанет, но сначала нужно закончить с первой вакцинацией. У нас нет сейчас фундаментальных данных для того, чтобы обсуждать, чем и когда. Главная, наверное, задача сейчас — вакцинировать максимальное количество людей по первому разу. И я, со своей стороны, призываю всех пойти и привиться. В особенности это важно для граждан старше 60 лет, ведь именно они наиболее подвержены тяжелому течению болезни и высокому риску гибели.
— Как вы оцениваете качество применяемых сейчас в мире вакцин?
— Все векторные и РНК-вакцины — AstraZeneca, «Спутник V», Pfizer и Moderna — имеют примерно сопоставимую и очень высокую эффективность. По вакцинам китайского производства на основе инактивированного вируса опубликованы только отрывочные данные, поэтому об их эффективности пока говорить сложно.
— Каких можно ждать от науки новых препаратов для лечения коронавируса?
— Мы не ждем препаратов, потому что у нас уже налажено производство достаточно эффективных средств от вируса. Но проблема в том, что они эффективны только в первые дни заболевания, которые системе здравоохранения трудно поймать. Кроме того, на ранних этапах заболевания непонятно, будет ли оно тяжелым. А когда человек начинает задыхаться, к сожалению, никакие противовирусные препараты не могут работать в принципе.
Что касается схем лечения, главное, что мы научились предотвращать развитие части тяжелых случаев и лечить иммунопатогенез. И тем самым спасать, может быть, треть или четверть больных, которые в начале эпидемии были обречены.
Альтернативный подход
— Что вы можете сказать о тестировании на новый коронавирус?
— Тестов сейчас достаточно, и вопросов к их технической чувствительности нет. Проблема в другом. У значительной части больных, особенно тяжелых, вируса в ротоглотке просто нет, а брать мазок из бронхов, где вирус есть, крайне опасно для врача. Анальный мазок, который сейчас делают в Китае, — один из альтернативных подходов, но и он не позволит диагностировать больного, у которого вирус размножается только в легких.
Вирус в крови присутствует не всегда, антитела появляются только через несколько дней после начала заболевания.
— Получается, что из доступных нам средств ни одного точного нет?
— В сумме они имеют достаточную точность для клиники, потому что есть и КТ — тоже вполне информативный метод у больных с пневмонией. Но каждый в отдельности не дает стопроцентный результат. Это не проблема тестов, проблема в том, что вируса нет в доступном нам биоматериале. Причем такая ситуация характерна только для нового коронавируса, потому что другие коронавирусы размножаются исключительно в ротоглотке и носоглотке, где их можно легко найти.
— 2020-й стал годом пандемии. Будет ли таким и 2021-й? 2022-й?
— Начавшийся год все-таки будет. Но мы явно уже прошли самую тяжелую часть пандемии, она постепенно идет к завершению. При этом не будет такого, что в один прекрасный день мы скажем: всё, пандемия закончилась. Заболеваемость будет падать, ее социальная значимость — уменьшаться. Вряд ли возникнет угроза перегрузки системы здравоохранения, как это было год назад, это уже очень маловероятный сценарий. Вирус останется с нами и продолжит циркулировать, и снятие ограничений и выход из пандемии в разных странах будет скорее вопросом политической воли и экономической целесообразности, чем вопросом медицинским.
Еще может быть подъем заболеваемости весной, но в целом всё самое плохое уже пройдено. Думаю, уже этим летом, по мере увеличения охвата населения массовой вакцинацией, мы будем наблюдать постепенное снятие ограничений. Пока вакцинация лишь набирает обороты, ограничительные меры и меры персональной защиты — маски, дистанцирование — важно сохранять. И я не ожидаю, что 2022-й будет сопоставим с 2020-м или с 2021-м.
Валерия Нодельман
По материалам: “Известия”
