Из дневника человека, победившего рак
(Продолжение. Начало – в №17 «НВ»)
4. Жил-был малыш
В один из дней проведываний-посещений, когда я находился в гостиной, ко мне подошла сестра в сопровождении пожилой женщины, с которой был мальчонка лет 5-6, и попросила приглядеть за ним:
– Надо поставить его мамаше капельницу – незачем ребенку все это видеть. Возьмите на попечение…
Женщины ушли. А малыш быстро разохотился на общение и стал вдруг придумывать сказку. Я когда выслушал – подумал: такую сказку по телевидению не подсмотреть, в книжке не прочитать и в детсадике от няньки не услышать.
…Жил я был с мамой. Мама всё лежит-лежит далеко от меня. А сегодня – близко.
А сперва жил я был с папой, а он куда-то уехал…
Потом жил я был олигархом, и у меня была палатка на рынке с пирожками и с жевачкой…
Потом я стал жить и быть в Кремле, и меня никто не обижал.
Потом я забыл, кем я жил-был.
Потом мы с мамой пошли на витрины глазеть. Подойдем – и глазеем, глазеем. Она – на разодетых тёть, которые от дорогих одежек аж замертвели и улыбаются, как селедки. А я – на свою витринку – там сто-о-о-лько игрушек. Как по телеку… И все мои. Если захочу: как трахну по стекляшке, так все игрушки попадают ко мне в руки.
Хорошо соседской кошке – ей велописеда не хочется (я догадался: велосипеда. – В.О.).
Грустно мне.
Я люблю спать. Тогда пирожков и торта есть не хочется.
Я когда совсем вырасту – пойду к соседям. У них всегда вечером весело, потому что тарелки на кухне у них большие, и в них мно-о-о-го чего наложить можно. Сколько мой живот примет, столько и влезает.
Летом мне кто-нибудь подарит самолет, и я полечу туда, где папка затерялся в своей жизни. Наверное, он живет на берегу моря, где веселый мохнатый лес с мандаринами и арбузами, и папка ходит босиком по песочку, а на берегу стоит мотоцикл с коляской для меня и мороженое – аж сто штук! – в ней спрятано.
Я когда умру – никого не забуду. Тебя тоже не забуду. У меня, знаешь, ско-о-олько дома хлеба!.
Мне бабушка сказала, что утро вечера веселей. А я, как ни проснусь – так всё не весело.
Мальчик еще какое-то время выплескивал из своей головки терпеливые к себе размышления. И по своим малым летам никак не мог взять в толк – почему он так грустно живет, если остальные живут весело; то-то не хотят ни спать, ни умирать и могут заходить в магазины.
А потом он устал от сказки.
А пуще того – окончательно заполнился скорбью от нее. Он даже зажмуривался, чтобы помочь своим глазкам не заплакать, а они так несчастны от невыплаканных слез.
На прощанье я почему-то – сам не знаю отчего – спросил у него:
– Жаворонка когда-нибудь видел?
– Не-а, – ответил он равнодушно. Не было у моего сказочника никакого интереса узнать, что это за существо такое. А жаль, гляди, узнав, прижил бы жаворонка для новой сказки.
И тут мне помечталось: он будет сочинять свою новую сказку с большущей кружкой парного молока в руках и толстенным пирожком с алыми вишнями, умильно взглядывая на вазочку с конфетами в золоченных, шуршащих фантиках – на даче, под большим синим небом, с ярким солнышком на зеленом-зеленом бережку веселой речки, с золотым песочком, с игривыми до полной беспечности стайками мальков и тугими камышовыми стукалками.
Медсестра и бабушка вернулись. И сразу – к малышу. Бабушка чего-то с набухшими глазами, а сестра вытащила из кармана своего халата шоколадку и говорит: «Это тебе мамочка передала». Но я-то догадался, что отдала свою, кою приберегала для своего мальца.
Валентин ОСИПОВ
(Продолжение следует)
